Величко Нешков - Наступление
Как только Самарский вышел, кто-то нервно постучал в дверь. На стук Данчо резко повернул голову. Его холодные глаза быстро смерили с ног до головы вошедшего старика с острой, подстриженной белой бородкой, одетого прилично и опрятно. Тот остановился перед столом Данева и довольно бодро проговорил:
— Гражданин, меня направили к вам…
— Кто направил? — прервал его Данчо.
— По вашему указанию задержан мой зять, — не ответив на вопрос Данева, продолжал старик.
— И что же? — сквозь зубы процедил Данчо.
— В любом другом случае я бы не стал ничего говорить о себе.
— Подождите немного, — грубо прервал его Данчо, — вы для чего пришли сюда, ругаться, что ли? Кто ваш зять? Согласитесь, я не могу помнить всех по именам, тюрьма набита врагами.
— Он не враг! — еще энергичнее возразил старик. — Речь идет о капитане Илии Младенове из строительных войск. Два года они строили объект около станции Нижний Сеновец… Партийная организация и все село протестуют. Есть ваши товарищи, которые докажут, что он вам помогал. Его оклеветали два вора, они-то и должны бы давно быть на его месте. Мне можете верить, я в партии с восемнадцатого года.
— С какого времени вы в партии, это не имеет никакого значения для дела.
— Почему? — Он удивленно поднял плечи, и бородка его слегка задрожала.
— Потому что именно вам и не следовало бы приходить сюда с ходатайством. Каждый будет отвечать за свои дела сам. Я не помню этого дела, но можете быть уверены, что, если он невиновен, мы его освободим…
— Когда? — прервал Данева старик.
— Когда найдем это нужным и убедимся в его невиновности.
— Ах вот как!
— Да, так, я отчитываюсь за свою деятельность там, где надо.
— И должны поступать честно и справедливо с людьми. Правда всегда была знаменем нашей партии, с самых первых дней ее существования, правда поддерживала огонь веры в сердцах людей, — сказал старик.
— Я достаточно горел на этом огне! — повысил тон Данчо.
— Слушайте, товарищ, я двадцать пять лет преподаю литературу в гимназии! Научитесь выслушивать людей. Я пришел ходатайствовать за Илию Младенова не только потому, что он мой зять. То же самое я бы сделал с чистой совестью, даже если бы он был мне совершенно чужим человеком.
— Сомневаюсь, — ответил Данчо на этот раз спокойнее.
— Если вы судите по себе, то, наверное, имеете основания сомневаться, но я вас предупреждаю, что буду обращаться и выше…
— Что, запугиваете? — прервал его Данчо.
— Нет, обращаю ваше внимание на то, что за человеческую судьбу надо браться чистыми руками…
Когда старый учитель ушел, Данчо еще долго думал о его визите. «У старика, наверное, осталось впечатление, что у меня не все в порядке», — решил он.
Он даже забыл, что приказал Самарскому явиться к нему в обед. Самарский вошел спокойный, в хорошем настроении и начал докладывать Данчеву, как выполнил поставленную задачу. Данчо равнодушно слушал его. Как только Самарский закончил свой доклад, Данчо достал из ящика стола досье и протянул ему. Он заметил, как Самарский сразу же побледнел, а рука его непроизвольно задрожала.
— Это твой почерк? — глухо спросил Данчо.
Самарский чуть не рухнул на пол. Неожиданность была слишком велика.
— Мой… — выдавил он еле слышно и замолчал.
— Почему скрыл от партии? — наклонился над столом Данев. — Почему не сказал мне ничего? Я всегда говорил, что от партии скрывать ничего нельзя. Ты тогда промолчал. Почему не признался мне хотя бы потом, что тебя вербовала полиция?
— Мне было стыдно, я собирался рассказать и вам, и товарищу Розову, но все откладывал…
— Да, откладывал, — прервал его Данев, — потому что рассчитывал выйти сухим из воды… А почему же они все-таки не выпустили из тюрьмы?
Самарский еще больше смутился.
— Товарищ Данев, верьте мне, я ничего плохого не сделал! А это написал под следствием, но они не придали бумажке никакого значения. Судили меня на общих основаниях, я сидел в тюрьме два с половиной года… Оттуда меня знают и товарищ Крачунов и товарищ Шопский…
— Мне известно, что они к тебе хорошо относятся, но знают, ли они об этом? — Он показал на бумаги.
— Нет.
— Ладно, — многозначительно покачал он головой, — я лично займусь твоим делом, но если учесть, что ты молчал до сих пор, не знаю, как тебе помочь. Откровенно говоря, твоей работой я очень доволен. Даю тебе три дня на размышление. Подумай хорошенько. Только от тебя будет зависеть, закроем ли мы навсегда эту страницу твоей жизни…
Самарский сидел на стуле сломленный и раздавленный. Кто-то постучал в дверь. Данчо встал и быстро отворил. В дверях стоял сияющий Матейчо.
— Подожди, — сделал ему знак Данев, быстро прикрыл дверь и сказал: — Самарский, ты свободен. Понимаю тебя, братец, дело тяжелое, но все, что будет зависеть от меня, постараюсь для тебя сделать. Никому не говори ни слова, не рассказывай об этом проклятом документе, иначе всю жизнь эта твоя, хоть и временная, слабость, которую ты проявил тогда, будет тебя преследовать…
Матейчо вошел сразу же после Самарского и еще в дверях угрожающе завертел головой:
— Что хочешь говори обо мне, да только знай, что нет у тебя вернее собаки, чем Матей. Если Крачунов застанет меня здесь, скажи ему, что я не зря шастаю по дорогам, а службу несу.
— И что же? — с улыбкой смотрел на него Данев.
— Дело сделано. Они встретились. Вчера вечером я вернулся домой промокший до нитки, зато проследил за каждым его шагом. Теперь ему отпираться бессмысленно: все о нем знаю.
— Это я уже понял, а что ты можешь рассказать мне? — спросил Данчо.
— Целый день я ходил за ним по пятам. Могу тебе сказать даже, сколько народа у них перебывало за день. Только это не самое главное. В полдень, значит, гляжу, вышел он на сельскую площадь, повертелся там, повертелся, заглянул в два-три места, и все осторожненько, чтобы не заметили, но и я не лыком шит: он посмотрит на меня, а я сделаю вид, что болтаюсь просто так. Наконец вижу — направляется он на станцию. Идти за ним нельзя. Может заподозрить. И тогда я кружным путем, по дорожке, что через вербы проходит, как чесанул! А там грязища, ноги вязнут — не вытащить. На станции спрятался я за пустыми вагонами.
— А тебя там никто не заметил?
— Да разве кто догадается? Юркнул я в будку и там спрятался. Сидел в ней, пока не пришел поезд. А когда он тронулся, я прыгнул в последний вагон. В Лозене — та же история. Он впереди, я за ним. С вокзала он направился прямо в школу. Значит, — подмигнул Матейчо многозначительно и постучал себя по лбу, — они о чем-то договорились. Видно, она его ждала. Жду и я, авось выйдут, покажутся, так не тут-то было: их нет как нет. Ну, думаю, наверное, упустил их. А уже смеркается, в домах свет зажгли. А я на своем посту. Дождь идет и идет, чертова шинель стала от воды как чугунная, а я знай себе стою.
— Сколько они пробыли вместе? — спросил Данев.
— Так, считай, как приехал — и дотемна. Наконец выходят из школы. Они впереди, я за ними. И куда я только не прятался! Прошли они так вместе, а потом он на станцию подался. «Ну на этот раз, — думаю, — пусть себе идет. Теперь-то не убежит от меня». Застал его на станции в зале ожидания. Ну, поговорили о том, о сем. Смотрю я на него, а он сам не свой.
— Ты лишнего чего не сказал?
— Что же я, совсем рехнулся? Погоди-ка, пока не забыл, Данчо, скажи Райко и Гешо, чтобы они не измывались надо мной. Райко в корчме перед толпой народа горланил, чтобы я убирался к себе в село, а не то, мол, под конвоем отправят. Люди смеются надо мной, что же будет с моим авторитетом?.. Я знаю, в чем дело, знаю, где собака зарыта. Их берет зло, что этот цыган в капитанской форме разыграл их, а я его застукал на три дня раньше, чем они, вот в чем все дело!
— С ними мы в два счета разделаемся. Рассказывай, что было потом, — напомнил ему о деле Данчо.
— Ах да, назад мы ехали уже вместе, я обманул его, сказал, что был по делу в Сини-Вире, специально стал жаловаться на то да на се, авось, думаю, клюнет, а он, сукин сын, осторожничает, только в усы себе посмеивается. В селе он пошел к Калычу, а я в канцелярию. Он вышел, и я за ним, но теперь подальше от него держусь. Потом он зашел ненадолго к Йончоолу, затем на бойню Чолаку явился, а за ним Митьо Ганин. После все вместе пошли к Митьо. Туда пришли еще трое сомнительных. Мне показалось, что один из них был Петр Шишманя. А что слышно о его брате Ристо? Если попадется он тебе, дай мне знать, я с него живого кожу сдеру и очную ставку устрою с другими двумя гадами.
— А потом? — спросил, зло усмехаясь, Данев.
— Хотел узнать, кто были и другие, да прицепились чертовы собаки. А нелегальное собрание закончилось в половине первого. Расходились по одному, как волки. Вернулся я к себе домой мокрый как курица, весь до нитки промок. Ну-ка скажи теперь, что я не молодец! — самодовольно ударил себя в грудь Матейчо.
