Александр Проханов - Военные приключения. Выпуск 4
Все устроились в тесном пространстве за спинами двух пилотов. Вертолет, надсадно гудя двигателем, с трудом набирал высоту. Туликов видел в маленькое квадратное окошечко, как гидрографы махали им руками. Мутная пелена затягивала горизонт, море было не голубым, каким он привык его видеть, а темным и бурным — неприветливым.
И тут он вспомнил о воде, толкнул пилота.
— Воду почему им не оставили? — крикнул он в оттянутый наушник. — У них воды нет. Должны были привезти.
— Про воду не было приказа. Нас по тревоге подняли. Даже горючее недобрали. С половиной бака идем.
Туликов кивнул.
— Почему запретили полеты?
Пилот пожал плечами и поднял глаза к небу, дескать, один аллах об этом знает, потом кивнул на маленький календарик с зачеркнутыми цифрами, приклеенный к стойке.
— Праздник сегодня, пятница. По пятницам они не воюют.
Внизу крохотными островками стояли на якорях тральщики, ожидая, когда успокоится взбаламученное море. От солнечных бликов мелькали перед глазами белые и темные пятна, и от этого мелькания Туликова стало подташнивать. Когда отхлынул от лица холод, он поглядел вниз и увидел, что вертолет летит уже над окраиной Хургады. Дома здесь стояли тесно, белые, с небольшими двориками, окруженными со всех сторон высокими глухими стенами-дувалами. Кое-где во дворах росли небольшие серые кусты, изредка — пальмы. В стороне высились белые минареты, за ними виднелся порт, где тесно стояло несколько кораблей отряда траления.
Дома отошли в сторону, и потянулась пустыня, исполосованная асфальтовыми и грунтовыми дорогами. Туликов разглядел дворики для боевой техники, окопы, позиции зенитных ракетных установок. Враг стоял близко, по ту сторону залива, и серая земля эта была, по существу, передовой линией фронта.
Показался аэродром с взлетными полосами, с кое-как замаскированными закрытыми капонирами для самолетов.
Вертолет медленно приблизился к небольшому зданию, где, по всей видимости, должно было находиться командование авиабазы, и завис в десяти метрах от широкой асфальтовой площадки. Прошло пять минут, еще пять, а вертолет все покачивался в воздухе, и ни санитарной машины внизу не появлялось, и вообще никого. Пилот бубнил что-то неслышное, прижимая к горлу ларингофон, сердито взмахивал рукой и снова говорил, доказывал. Наконец вертолет пошел вверх и в сторону, и пилот обернулся к доктору.
— Куда теперь его? — Он кивнул на раненого солдата. — Посадку не разрешают.
— Как не разрешают?!
— Сегодня пятница, праздник у них. Никого нет.
— А раненый? Куда его?
— Вот и я спрашиваю — куда?
— А что они говорят?
— Спрашивают: кто раненый? Солдат, говорю, куда его девать? Отвечают: куда хотите!..
Пилот закашлялся от долгого крика.
Раненый солдат, похоже, догадывался, что происходит, он жалобно взглядывал на пилота, на врача и закатывал желтые глаза. Потом он ткнул пальцем в окно, указывая куда-то на север.
— Шималь! Шималь![1]
В его голосе слышались испуг, мольба, надежда.
Плотников толкнул пилота в плечо и тоже показал влево. Вертолет, круто наклонившись, пошел вдоль береговой кромки.
«Вот тебе и экзотика, — подумал Туликов. — Заграница, будь она неладна. Для нас человек есть человек, независимо от того, в каком он чине, а тут черт-те что!»
Летели долго. Пилот встревоженно оглядывался на Плотникова. Плотников посматривал на солдата.
— Горючего не хватит, — наконец не выдержал пилот.
— А что делать? Не в пустыне же его выбрасывать.
Плотников попытался жестами объяснить солдату, что дальше лететь нельзя. К его удивлению, солдат понял. Посмотрев вниз, он выставил один палец:
— Дийа![2]
На берегу что-то темнело — дом или холмик. Подлетев ближе, увидели двух солдат, вынырнувших из этого дома-холмика. Похоже, тут был пост пограничного подразделения. Снова завис вертолет, и Плотников первым спустился на тросе. Солдаты стояли поодаль с оружием наизготовку. Затем на тросе спустили раненого. Плотников отвязал его, уложил на песок, проверил повязку.
Еще до того, как закрылся люк, Плотников увидел, что солдаты подбежали к лежавшему на песке раненому, и по их поведению понял: он для них не чужой.
Назад летели молча. Пилоты сообщили на корабль о положении с горючим и узнали, что им навстречу вышел ВПК, чтобы в случае чего подставить свою вертолетную палубу.
Стараясь отвлечься от боли, от растущей тревоги, Туликов начал думать о жене, о дочке, о доме своем, о редакции. Как же он любил все это, как тосковал, особенно когда было трудно.
Вертолет резко пошел вниз, уши заложило, и сразу захлестнул новый приступ боли. Побелевшими глазами Туликов глянул на врача. Тот был спокоен.
— Решили снизиться! — прокричал он, — Чтобы потом не терять времени.
Туликов посмотрел в оконце. Близко хлестали волны растревоженного ночной бурей моря. А корабля не было, он еще находился где-то за горизонтом, шел, прощупывая дорогу среди рифов, опасаясь мин. И тогда Туликов понял, почему они снизились: чтобы не плюхнуться с большой высоты в случае, если вдруг остановятся винты.
Он снова закрыл глаза, постарался не думать об опасности. И послышалось ему, что где-то далеко-далеко, с трудом пробиваясь сквозь гул двигателя, звучит песня. Знакомая мелодия сама рождала слова:
…то плачут березы,
то плачут березы…
Мелодия пропала и вдруг мощно ворвалась в салон, заглушила все, захлестнула сердце печалью и радостью:
…Священную память храня обо всем…
мы трудную службу сегодня несем
вдали от России, вдали от России…
Пилот оглянулся, подмигнул Туликову и поубавил звук. Двигатель ревел, задыхался, отсчитывая, может быть, свои последние обороты…
XI
Большой противолодочный корабль «Смелый» стоял в районе траления, когда началась пыльная буря. Порывы ветра крепчали, волны вздымались все выше, угрожающе-фиолетовые, пенные. Внутри корабля, за герметическими дверями, плотно зажатыми тугими задрайками, царила тишина. Закрыв за собой дверь с палубы, Строев попал в другой мир, где были строгий порядок, чистота и прохлада кондиционеров.
Обязанности начальника походного политотдела можно свести к лаконичной фразе: наладить политико-воспитательную работу на кораблях. Но если эту фразу расшифровать, то можно говорить часами. Узкий специалист имеет дело с техникой, которая при хорошем обслуживании всегда работает безотказно. Объект внимания и заботы политработника — постоянно меняющийся человек, его взгляды и убеждения, его знания и опыт, его характер и привычки, душевное состояние и сердечные дела. Боевой корабль — это не только техника, а прежде всего люди, управляющие техникой. Стало быть, все дела этих людей — тоже предмет заботы замполита. Вот и получается, что круг обязанностей политработника неограничен.
В кают-компании Строев застал горячо споривших мичманов и младших офицеров. Разговор шел об акулах. Одни говорили, что акулы подлежат полному истреблению, другие столь же категорично доказывали, что их надо охранять как санитаров моря. Спорщики были непримиримы и появление Строева встретили с энтузиазмом.
— Акул, конечно, следовало бы уничтожить, — охотно отозвался Строев. — Только зачем? У нас что, других дел нет?..
— Они же первые хищники в океане! — раздался чей-то возмущенный голос.
— Первые хищники в океане, — сказал Строев, — супертанкеры под так называемыми «удобными флагами».
Он понял, что пришло его время высказаться, и зашагал по кают-компании от двери к иллюминаторам, за которыми уже совсем пожелтела даль, и обратно.
— «Удобные флаги», как вы знаете, — обман. Чтобы экономить на ремонте судов, на техническом оснащении, на спасательных средствах, капиталистические жулики «прописывают» свои суда через подставных лиц в других странах. По данным Регистра Ллойда, таких судов сейчас около семи тысяч. Пятнадцать процентов мирового торгового флота плавают под «удобными флагами», но по их вине происходит две трети всех катастроф. А что такое катастрофа супертанкера, вы представляете? Океан на сотни миль покрывается пленкой нефти, все живое в воде задыхается, прекращается испарение и вообще обмен между океаном и атмосферой. А ведь океан производит едва ли не три четверти кислорода, попадающего в атмосферу.
Он замолчал, и почтительная тишина повисла в кают-компании.
— А как же насчет акул? — послышался голос. — Последнее время о них много пишут.
— Не поняли! — с глубоким огорчением выговорил Строев. — Вы не задумывались над тем, почему в мире так много сенсаций? Да потому, что сенсации отвлекают внимание от действительных опасностей, угрожающих человечеству. Существует целая индустрия сенсаций…
