Александр Проханов - Военные приключения. Выпуск 4
— Пойду пройдусь, — сказал Туликов, решив, что надо дать Гиатулину отдохнуть.
— Далеко не ходите. Вокруг-то мы проверили — чисто, а дальше кто знает. Арабы говорят: могут быть мины.
Под палаткой с приподнятыми полами тянул слабый ветер, горячий, он все же создавал иллюзию охлаждения. Туликов вышел под прямые солнечные лучи, и ветер исчез. Со всех сторон дышало жаром, песок обжигал даже сквозь подошвы.
Упоминание о минах заставило пристально вглядываться под ноги. Он прошел к развалинам старого маяка и огляделся. Отсюда был виден весь остров, длинной серой косой протянувшийся на целую милю. Вдали за ним синело море, и темной полосой виднелся другой остров, такой же низкий и пустой, без деревца, без кустика. Угнетающей душу пустынностью веяло от всего, что было вокруг. Никак не представлял себе Туликов, что такими мертвыми могут быть тропические острова. «Пальмы, синие лагуны, экзотика», — вспомнил он разговоры перед отъездом и невесело рассмеялся. Здесь экзотикой был он сам.
Самым живописным местом на всем острове был координационный пост. У кромки берега, выстланного ослепительно белым песком, стояли три палатки, темнела бочка с водой, зарытая в песок, высилась антенна. Там была жизнь: ходили люди, кто-то плескался в бухточке на мелководье. Туликову вдруг нестерпимо захотелось туда, в бухточку, и он заторопился к берегу, на ходу расстегивая рубашку. Сбросив шорты и сандалеты, плашмя плюхнулся на воду. Его передернуло от озноба: после пятидесятиградусного обжигающего воздуха тридцатиградусная вода показалась ледяной.
— Не хотите поплавать? — Мичман Смирнов кинул ему трубку и маску для подводного плавания. — Далеко не заплывайте, на глуби акулы ходят. И на кораллы не наступайте, только на чистый песок. Ежей много…
Туликов натянул на лицо маску, поудобней пристроил загубник, нырнул и обмер от невиданной красоты подводного мира. Кораллы самых разнообразных форм — ажурные, шарообразные, блюдцевидные, раскинувшиеся легкими веерами, а то и массивные, испещренные лабиринтом извилин. Золотистые рыбка скользили меж зыбких щупалец бледно-фиолетовых анемон. Черные ежи топырились тонкими длинными иглами. Среди водорослей весело кувыркались морские коньки. Порхали полосатые рыбы-бабочки, склевывая кораллы тонкими клювиками. Неожиданно выскакивали сплющенные с боков морские окуни, черно-бархатные губаны, голубые морские караси. Откуда-то появилась вдруг колючая рыба-шар, плывущая вниз головой и кверху брюхом. Туликов решил, что рыба гибнет, и протянул к ней нож, но она с необыкновенным проворством юркнула в сторону и пропала в черных, зеленых, красных зарослях.
Туликов вынырнул, глотнул воздух и огляделся, На берегу что-то случилось: старший лейтенант Сурков у теодолита махал рукой, кого-то звал, один из матросов торопливо надевал рубашку, другой бежал за палатки, где был движок. Туликов изо всех сил заспешил к берегу и, как был в трусах, побежал к теодолиту. Возле Суркова, сидевшего с плотно закрытыми глазами, топтался лейтенант Гиатулин, просовывая руки в рукава рубашки (в тени палатки все отдыхали, раздевшись до трусов), он заглядывал в окуляр теодолита.
— Не вижу! Корабль не вижу! — повторял Сурков. — Передайте по радио: не вижу!..
— Погоди передавать, разберемся, — говорил Гиатулин. Он хмурился и вытирал слезы: море сияло как зеркало, слепило.
— Передай. Нельзя, чтобы они думали, что мы их видим.
Туликов знал, что угловые величины, переданные отсюда по радио, принимал на тральщике капитан-лейтенант Колодов, который и производил нужные вычисления, поступающие потом к рулевому в виде команд.
Гиатулин протирал глаза и все всматривался в белое марево, стараясь разглядеть темную точку корабля.
— Должны увидеть! — зазвенел в наушниках голос Колодова. — Смотри внимательнее.
— Товарищ старший лейтенант, — донеслось из-за палаток. — Киреев упал. Солнечный удар!
— Оставайтесь тут, я пойду помогу, — сказал Туликов. В одних трусах он побежал в палатку.
— Голову накройте! — крикнул Сурков.
Моторист, старший матрос Киреев, лежал навзничь на раскаленном песке, и возле него уже суетились два матроса и старшина 1-й статьи Светин, которого все называли гарнизонным доктором, поскольку он имел некоторую санитарную подготовку. Бледное лицо Киреева странно сливалось с белым песком.
Туликов крякнул, поднимая матроса, и согнулся от неожиданной боли. Светин, крепкий, кряжистый, перехватил обмякшее тело матроса и понес его к берегу, к воде.
— Брезент несите! — властно приказал он. — Да корреспондента оденьте. А то придется двоих откачивать.
Кто-то надел на голову Туликова пилотку, накинул на плечи распашонку.
На берегу матросы держали брезент, создавая тень. В тени, по грудь в воде, сидел старшина Светин и держал Киреева так, чтобы у него только лицо было над поверхностью воды.
Туликову стало не по себе. Он прошел в палатку и лег на раскладушку, с беспокойством прислушиваясь к пульсирующей боли в животе. От теодолита доносились радостно четкие доклады лейтенанта Гиатулина, должно быть, все же разглядевшего корабль.
В палатку внесли Киреева, положили на соседнюю раскладушку. Все еще смертельно бледный, ослабевший, он виновато улыбался, пытаясь подняться. Светин погрозил ему пальцем и принялся ощупывать живот Туликова.
— Может, отравление, — сказал он, — а может, и аппендицит. Тут врачу надо бы глядеть, не мне. Скоро вертолет воду привезет, с ним улетите.
Видно, он задремал, потому что вдруг услышал настойчивый беспокойный голос матроса:
— Товарищ капитан третьего ранга? Слышите? Вроде бы дождь собирается.
Дождь! Какой может быть дождь в этой пустыне!
Издалека донесся низкий утробный грохот, но это могло быть раскатом очередного взрыва.
— Надо же — туча! — сказал кто-то за палаткой. — Я думал, тучу тут можно только во сне увидеть, а она — вот она.
На тучу следовало поглядеть. Осторожно, прислушиваясь к себе, Туликов поднялся и вышел из палатки.
Над горизонтом висели темно-багровые пятна, словно кто-то заляпал синюю даль грязными пальцами. Пятна быстро увеличивались, темнели, сливались вместе.
— Пыльная буря идет! Крепить палатки! — крикнул сидевший у теодолита с наушниками на голове старший лейтенант Сурков.
Загудел голосами казавшийся уснувшим координационный пост. Люди потащили в палатки все, что находилось снаружи. Полы палаток были опущены, накрепко привязаны к кольям, вбитым в песок. Движок еще работал, но было приготовлено все, чтобы в последний момент наглухо затянуть его брезентом. А Сурков все еще сидел у теодолита, взглядывал на быстро темневшее небо и снова приникал к окуляру. Все делалось без него, все знали: командир будет у теодолита до последнего момента, когда стена пыли совсем закроет даль.
А в небе творилось что-то грозное. Остров и море словно попали в огромную бутылку, заполненную клубами красного дыма.
Последним в палатку просунулся старший лейтенант Сурков, втащил теодолит. Мичман Смирнов принялся застегивать вход, затягивать шнуровку. В палатке становилось темнее. И вдруг с очередным порывом ветра зашуршало сверху, словно и в самом деле по брезенту бил дождь. Шорох усиливался и скоро обрушился сплошным ливнем, так что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
— А воду проверили? — спросил мичман Смирнов.
Никто этого не знал. Зарытая в песок бочка с водой обычно закрывалась большой металлической пробкой, но кок, часто бегавший за водой, случалось, оставлял бочку открытой. Мичман виновато посмотрел на командира, встал и принялся заматывать лицо полотенцем. Он расшнуровал вход, и у всех сразу же заскрипело на зубах. Прикрыв глаза руками, мичман шагнул в серую пелену летящего песка.
Вернулся он не скоро. Струйки песка стекали с него, как струйки воды.
— Ничего не осталось. Кукуем, братцы. Воду надо экономить.
— Распорядись, — хмуро сказал Сурков.
— Распорядился. На камбузе термос чаю есть, да еще ведро воды. Сказал коку, чтобы без приказа командира — никому ни грамма…
— В случае чего из радиатора можно пить, — подсказал Гиатулин.
— Нельзя брать из радиатора. — Сурков был растерян и потому, наверное, раздражен. Выпить воду из радиатора — значит вывести из строя движок. Воду, конечно, доставят первым же вертолетом. Но когда? А движок должен работать сразу, как только уляжется буря. Траление не начнется без надежной связи с координационным постом.
Палатку рвануло так, что она затрещала, все уставились на тугой брезент: не начнет ли расползаться по ниточкам? Острее запахло пылью, под лампочкой, горевшей на стойке, словно бы клубился дым.
Туликов вдруг спохватился, что все происходящее само просится в строку, потянулся за блокнотом и согнулся от приступа боли в животе. Его уложили на раскладушке.
