Павел Кочегин - Человек-огонь
31 января 1922 года на станцию Ин прибыл главнокомандующий Народно-революционной армией Блюхер.
Главком и сопровождающие его вошли в здание вокзала. Чисто побелены стены и потолки, до блеска вымыты полы, койки аккуратно заправлены, на подушках белоснежные наволочки, в станционном буфете — столовая и кухня. Всюду образцовая чистота.
— К наступлению готовились серьезно, — удовлетворенно отметил Блюхер.
— Это его рук дело, — кивнув в сторону Власова, сообщил Томин.
Первого февраля — парад войск. Настроение у всех праздничное, приподнятое. Жесткий морозный воздух словно спрессован. Усы, бороды, брови, воротники полушубков покрылись куржаком.
Томин отдал рапорт. Блюхер произнес краткую речь, конец которой утонул в могучем ура.
Чеканя шаг мимо трибуны, шли и шли полки: Особый Амурский, Шестой пехотный, Первый Читинский, Троицко-Савский кавалерийский, пластуны Петрова-Тетерина…
— Спасибо, Николай Дмитриевич, хорошо поработал, — проговорил Блюхер.
— Все работали, чего уж там.
— Знаю, знаю, не скромничай.
10Томин вошел в штаб и, обращаясь к Диктовичу, проговорил:
— Блюхер будет осматривать передний край. Я еду с ним. Как ты?
— Поеду, обязательно поеду!
Подали лошадей. Подъехал Блюхер, поздоровался. Настроение главкома хорошее, он шутит, весело улыбается.
На переднем крае главком тщательно осматривал позиции, окопы, расстановку огневых средств, расположение командных пунктов, беседовал с народоармейцами.
— Неплохо, неплохо! — довольный осмотром и беседами, повторял Блюхер и тут же делал свои замечания, давал указания.
Группа народоармейцев окружила Диктовича, бойцы расспрашивают о командирах.
— Товарищ военком! Я слышал, что Томин и Блюхер вместе где-то уже воевали, правда это? — спросил Горедум.
— Блюхер и Томин организаторы первых частей Красной Армии на Урале, — ответил Диктович. — Оттуда и дружба их.
Диктович коротко рассказал бойцам о боевых друзьях.
— Ого! С такими нам ни один черт не страшен, — восторженно отозвались бойцы.
На обратном пути получилось так, что Томин с командирами выехал вперед. Блюхер и Диктович оказались позади их.
— Расскажите, товарищ Диктович, о своих взаимоотношениях с командующим, — попросил Блюхер. — Мне помнится, вы высказывали свое сомнение, сможете ли сработаться с Томиным.
— Было такое. Сейчас не раскаиваюсь, что дал согласие: работать с Томиным легко.
— Понять его надо, только и всего.
Блюхер интересовался работой политаппарата, спрашивал о настроении бойцов. В разговоре не заметили, что ехали уже не по той дороге.
— Э, комиссар, куда же мы едем? К белякам? — заметив ошибку, воскликнул Блюхер. — Да мы, друг, чуть к генералу Молчанову в гости не попали, — с улыбкой произнес он, показывая плеткой в сторону видневшихся на горизонте мелких кустарников.
Всадники повернули коней, быстро поскакали. Далеко в стороне раздались беспорядочные винтовочные выстрелы.
Через несколько минут Блюхер и Диктович присоединились к остальным.
115 февраля части Забайкальской группы войск под командованием Томина в кровопролитном бою заняли станцию Ольгохту и этим создали условия для развертывания военных действий по всему фронту.
Бойцам Народно-революционной армии попал в руки приказ генерала Молчанова, в котором он призывал старших начальников «вдунуть в сердца подчиненных страстный дух победы».
— Вдувай, не вдувай, а мы выдуем, — острили по этому поводу народоармейцы.
Инской группе войск, под командованием Покуса, была поставлена задача атаковать позиции белых у Волочаевки. Забайкальской группе войск, под командованием Томина, нужно было ударить по левому флангу противника, выйти на линию железной дороги восточнее Волочаевки, отрезать путь отхода неприятелю. Непосредственное руководство операцией принял на себя Блюхер.
Весь день девятого февраля продолжался изнурительный переход Забайкальской группы по кочковатому полю, покрытому глубоким снегом.
Чтобы орудия не проваливались в снег, Николай Дмитриевич распорядился поставить их на полозья. Это облегчило движение, но по-прежнему артиллерия продвигалась слишком медленно. Кони выбивались из сил, останавливались, падали. Тогда за лафеты хватались бойцы и под «Дубинушку» шаг за шагом продвигали пушки. Многие были в необычной обуви — на ногах пучки соломы, туго обмотанные веревками. Эта выдумка командующего спасла многих от обмораживания.
Отдавая такое приказание, Николай Дмитриевич еще и шутил:
— Холодно, да не оводно. Ни один комарик не укусит.
В ночь с 9 на 10 февраля, как назло, разыгралась пурга.
Двигаясь без проводника по незнакомой местности, колонна сбилась с пути. Пришлось остановиться.
Томин ходил от костра к костру: где шутку бросит, где пожурит.
Командир роты Горедум решил погреть ноги да оплошал, подметки недавно починенных сапог отпали. Он сокрушенно покачал головой.
— Ну, что сейчас делать будешь? — спросил подошедший Томин. — Какой же ты вояка? Солдат без сапог — что без ног.
На выручку тут же пришли товарищи — один предложил запасную рубашку, второй — меховые теплые носки. Горедум разорвал на портянки рубашку, обулся в меховые носки и, уже повеселев, стал отшучиваться.
— Ну, как, теперь выдуем дух у молчановцев? — спросил Томин.
— Выдуем, товарищ командующий, — озорно ответил Горедум.
…Бесконечно длинной казалась эта ночь для одних, быстро летело время для других. Кому-кому, а командирам и политработникам было не до сна. Утром — бой.
12Генерал Никитин, командовавший войсками Амурского направления, потрудился на совесть. Он лично руководил сооружениями укреплений и был убежден в их неприступности.
От Амура, огибая лес и села Верхне-Спасское и Нижне-Спасское, шло три ряда колючей проволоки. Ледяные катушки, волчьи ямы, пулеметные гнезда, ряды окопов были, по мнению Никитина, той преградой, о которую разобьются полки Народно-революционной армии.
Удачно расставлены огневые средства, люди, резервы. Как будто все предусмотрел старый генерал, но только одного не учел — революционного порыва народоармейцев, их решимости во что бы то ни стало очистить свою землю от белогвардейской нечисти и интервентов. Когда Томин прослышал, кто командует Амурским направлением, то спокойно заметил:
— Приходилось бить многих генералов, атаманов, но такого еще не встречал. Ну, да леший с ним — Никитин, так Никитин.
Догорали брошенные костры. Еще темно, но ночь уже прошла.
Да и погода утихомирилась. Сориентировались. Оказалось, что уклонились на четыре версты на запад от села Верхне-Спасское. Обход не удался, внезапность упущена. На глазах противника пришлось занимать исходные позиции перед штурмом.
— Чего они тянут волынку? — недовольно пробурчал сам себе Горедум.
Позади залегших цепей грохнула артиллерия. Противник не отвечал.
— Хитрит, бестия, — проговорил Томин и, выйдя вперед, повел части в наступление.
Антип Баранов и Аверьян Гибин идут рядом с Томиным. Баранов в длинной шинели, обвешан гранатами, Гибин в полушубке и буденовке. Ему предлагали обменять буденовку на папаху — отказался: это память о друге Павлухе Ивине.
Выбиваясь из сил, в глубоком снегу, медленно приближаются цепи к укреплению врага. Идут молча, только слышится тяжелое дыхание.
Сквозь зубчатый лес проглядывают багровые куски, и через минуту показывается солнце.
— Морозюка, даже солнце шубенку напялило, а я так упрел, хоть полушубок скидывай, — переводя дыхание, проговорил Аверьян.
— Это цветочки, ягодки впереди, — ответил сзади идущий Власов и почувствовал холодок под сердцем.
Ему кажется, что все невидимые пулеметы противника наведены на него, что все винтовки целят в его шапку с маленьким козырьком. Мысленно он просит неприятеля быстрее обрушиться огнем. Когда кругом рвутся снаряды, свистят пули, лязгают штыки, тут уж не до страха!
«Я работал!» — вспоминает Николай Власов слова Томина, сказанные у Гродно, и бросает взгляд на командующего.
Томин идет спокойно и ничем не выделяется среди бойцов. Полы шинели заткнуты за ремень, на голове рыжая шапка с опущенными ушами.
Аверьян тоже в этот момент взглянул на командующего, и ему подумалось, что вечером Николаю Дмитриевичу надо приготовить горячей воды: бриться будет.
Бор впереди тяжело вздохнул, словно проснувшийся великан. Ахнула сразу вся артиллерия противника. Земля под ногами Томина покачнулась.
— Вы ранены? — поддерживая командира, тревожно спросил Баранов.
— Ничего, брат! Вперед, не останавливаться. Оглушило, да видишь, — и Томин показал на распоротый осколком рукав шинели.
