Артур Черный - Комендантский патруль
Вечером под предводительством Безобразного мы идем на рынок за «бесхозной водкой». Хозяева торговых точек имеют с нами негласный уговор; по необходимости отдавать милиционерам спиртное без составления протоколов, а мы, в свою очередь, выдаем его за «бесхозное». Но этот уговор нарушает Безобразный, требования и жадность которого заходят слишком далеко. Он требует полной выдачи всех спиртных запасов рынка. На нас ропщут, негодуют, но два пакета водки — по две три бутылки с точки — мы все же набираем. Изъятое ложится на заднее сиденье рамзесовской машины. Больше эту водку никто уже никогда не увидит.
Начинается дождь. В промокшем, залитом водой отделе гаснет свет.
Долгожданная прохлада заполняет город. Она вползает в душную тьму нагретого дневным зноем нашего общежития. Узкие стены коридоров гонят свежий, влажный воздух, он словно бальзам ложится на неприятное, липкое тело, на горящее, напряженное лицо.
Вечер.
В самом конце строя мы с Плюсом рассказываем друг другу анекдоты, глумимся над Рэгсом и Безобразным.
12 августа 2004 года. Четверг
В 01.00 ночи оставшиеся в отделе отцы-командиры решили поднять нас в ружье.
Задыхаясь от крика, надрывается на столбе недавно сломанный и уже кем-то починенный «матюгальник». Не менее четырех раз он собирает на построение людей. Но на улице идет дождь, а на обоих этажах общежития наплевавшие на всю войну контрактники хлещут водку.
Лишь через час после объявления общего сбора перед дежурным Капитаном-Кипежем на плацу выстраивается около двадцати, вместо положенных пятидесяти, человек. Все одеты как французская армия: кто в тапочках на босу ногу, кто в трусах, обернувшись плащом, один под зонтиком, половина без оружия. Кипеж, поднявший вместе с ответственным по отделу эту тревогу, скоро объявляет, что, возможно, приедет какой-то проверяющий из Пыльного, так что, если что, не оплошайте и в следующий раз выходите вовремя.
Кипежу, родившемуся где-то на перепутье заповедных дорог, неведомо простое, спокойное извещение личного состава о чем-то. Всем долгим разговорам и пояснениям он предпочитает короткие и ясные команды «В ружье!» и «Тревога!».
Строй спешно расходится.
Наблюдая за всем этим бардаком из окна, я доедаю курицу, купленную вечером на рынке для увеселения поникшей моей души.
В 05.00 неспокойный сон отдела будит все тот же «матюгальник»: «Строиться на построение!» (любимая фраза Кипежа). На всякий случай, страхуя себя от непредвиденного начала рабочего дня, на построение я снова не выхожу, и закрываю дверь на замок.
Те, сознательные, кто все же вышел, отправляются на какую-то непредвиденную зачистку. Одни контрактники.
Утреннее совещание в кабинете участковых. У Безобразного никак не получается внедрить в жизнь такой замечательный, вчера им придуманный план работы. Участковые огрызаются и довольно неохотно идут на 26-й блок и в СОГ. Кроме того, половина их, бесследно исчезнув, не возвращается с утренней зачистки. Они давным-давно спят в кубриках.
Упустив благую минуту, когда можно было улизнуть, я вместе с Толстым Бармалеем, под чутким руководством Рамзеса, еду на автобусе в который раз искать по ларькам да рынкам водку. Рэгс и Тайд каждодневно требуют результатов от службы по изъятию спиртного. Однако сегодняшняя затея выдумана Безобразным вовсе не для увеселения обоих начальников, не для поднятия собственного боевого духа поллитровкой водки, ему на нее плевать — животные в ней не так остро нуждаются, — Безобразный хочет взять «крышу» над всеми торговыми точками района. Над всеми!
В одном из киосков доведенная до слез женщина бросает одну за другой бутылки под ноги Рамзесу. Те хлопают на асфальте лопнувшим стеклом и распадаются на части, наполняя воздух резким запахом спирта. Несколько бутылок, упав на траву, остаются целыми. В отличие от Чумахода, падкий до водки Бармалей хватает их и пытается запихать в свои карманы, но женщина вырывает из рук того свое достояние и в осколки бьет его под ногами обоих. Я стою рядом и не знаю, куда провалиться от стыда. Форма и погоны выдают меня с головой. Так или иначе, но я вот он, весь тут, вместе с ними.
На рынке «8-го Марта» Толстый Бармалей изымает у какого-то зазевавшегося чеченца бесхозные десятикилограммовый арбуз и полуторалитровую бутылку коньяку, после чего со всеми своими трофеями скрывается в близком кафе.
Я голодный и злой. С самого утра из-за постыдных мероприятий Безобразного я еще не прикасался к еде.
Проглотив в общаге обед, стараюсь скорее унести ноги из отдела.
На подходе к воротам меня настигает знакомый голос, хрипящий мою фамилию. Безобразный! Неужели все пропало?! Но, не оборачиваясь, я почти влетаю в распахнутые ворота и тут же ухожу вбок от центральной дороги. Рамзес остается до самого вечера без работников.
На машине Бен Ладена мы едем в МВД, где Альф забирает вчерашнюю коноплю. Полдня мы катаемся по городу, сдаем на проявку фотографии и позже забираем их. Сегодня прохладно и на небе нет ни одного голубого просвета. Густые чернильные тучи цепляются на горизонте за столбы черного дыма. Горит нефть.
Вечер приносит нам с Альфом наряд на подвижной КПП. На двух комендантских БТРах мы на бешеной скорости выходим к бетонному кольцу Минутки.
Черная пустота площади. Усиливающийся с каждой минутой хлесткий, свирепый дождь. По центру Минутки разливается в бесконечную лужу грязная, бурлящая серой пеной вода. В свете фар проезжающих машин ветер гонит волны падающего с неба водопада, метет их блестящей широкой поземкой по голому бетону площади. Насквозь промокший камуфляж охватывает жгучий сырой холод. Мы останавливаем машины, проверяем документы.
Солдаты уходят к замершей у обочин броне. Связист запрашивает базу и после соединения долго материт по рации другого связиста за медлительность, обещая по приезде посадить того задом в грязную лужу, из которой только что вылез сам. Мы запрашиваем команду на съем, но комендант повторяет обычную фразу: «Стоять до особого распоряжения».
Обляпанные грязью туфли Альфа то и дело исчезают в мутном озере площади. У него жесткое, рано постаревшее лицо. Глаза смотрят в одну точку:
— Говорили мне: не ходи ты в эту милицию…
Я передаю ему и свои мысли:
— Когда уеду отсюда, вообще уволюсь из органов.
Всегда недобрые, грустные глаза Альфа устремляются на меня:
— Тебе проще. В России хоть какую работу можно найти, а здесь, куда я, кроме милиции, пойду? Кому я нужен? — Он громко вздыхает. — Эх, если бы не война!..
Холодный металл БТРа гонит по промокшему телу стучащую, пробирающуюся в самую глубину души дрожь. У меня начинают ломить неприятной ноющей болью колени, обдуваемые сквозняком из широко открытых люков. Последнее время особенно сильно мучает правое. Эхо моей первой войны далекого 2000 года.
Совсем рядом раздается сорочий треск автоматной очереди. Я выпрыгиваю из брони и перебегаю через дорогу, где под дождем в кустах сидят солдаты. Но стреляют не они. По кругу площади начинается настоящая канонада. Вслед за автоматной трескотней в сыром воздухе ночи виснет тяжелый стук пулемета. Особенно сильна стрельба за Романовским мостом у 16-го блокпоста. Стреляют уже и со стороны комендатуры. Загорающиеся в ночи трассера проходят красными, светящимися линиями в открытую бездну висящего над нами космоса. Мы все еще не можем понять, что произошло. Наш старший — полковник комендатуры, запрашивает по связи базу и спрашивает, выиграл ли футбольный мачт с поляками грозненский «Терек». Ответ: «Забили гол».
Все ясно. Приданный в качестве помощника кадыровец выпускает вверх свой магазин, не оставляя ни одного патрона.
Мы продолжаем стоять на Минутке, останавливая редкие машины. Никто уже не обращает внимания на дождь и холод. Он омывает чистой водой уставшие наши лица, стекает за ворот, тонкими струйками пробегает по затекшим мышцам спины. В середине ночи команда «Съем».
Полковник, сославшись на дефицит бензина, добрасывает нас только до комендатуры. Остальной километр пути, черпая мягкое тесто летней грязи и пересекая вброд широкие лужи, мы с Альфом проходим пешком.
13 августа 2004 года. Пятница
Заряд боевой бодрости на сегодняшний день нам задает сам Рэгс. Около получаса мы слушаем, не слушаем, зеваем и тихонько смеемся над той ерундой, какую мелет большой язык этого никудышника. Рэгс несет какую-то галиматью никак не связанных друг с другом фраз. Я улавливаю слова: «дружба с законом», «жить с царем в голове»… Кто-то смотрит в окно, кто-то в потолок. Наконец у Рэгса полностью иссякает резерв заученных, как стихи, выражений, а с ним и обычный словарный запас, он начинает путаться в словах, заикаться, краснеть. Он вообще не способен говорить более чем тридцати минут. После такого краткого срока наш командир всенепременно закипает и полностью отключает всякую мозговую деятельность. Это происходит и сейчас. Рэгс с непременным словом «Всё!» уходит.
