Тарас Степанчук - Наташа и Марсель
Еще раньше мы напросились у Прочи за тарелку супа мыть полы в общежитии охраны и топить там печи. Заметили при этом, что охранники в своем жилье беспечны и оставляют оружие без присмотра.
Елену Фальковскую я попросил передать дяде, что все у нас готово. На следующий день она сообщила, что дядя ждет в гости. С картой.
Я устроил короткое замыкание и снова очутился в доме Ковалева. Развернув карту, Дмитрий Фомич объяснил:
— Видишь: Борисов, наше Ледище, свой лагерь? А эта линия — Юрьевский большак. Вот здесь он пересекает узкоколейку из Жодина в Плещеницы — можно наткнуться на дорожную охрану. Смотрим дальше. Ехать надобно до речки Бродня, от нее повернуть направо, и километра через три будет деревня Кормша. Там встретят. Фамилия командира партизанского отряда Тарунов. Ему от меня передашь привет. Бежать из лагеря через Борисов — во вторник, двенадцатого октября. Ни пуха вам ни пера!..
Скольким еще советским людям спас жизнь подпольщик Ковалев, не знаю. Какие сведения передавал нашему командованию, какой урон нанес врагу — во всей полноте это не ведомо никому. Арестованный в сорок третьем, на допросах в гестапо он не сказал ничего и все, что знал и помнил, унес с собой в могилу…
* * *Как быть с Михаилом Ломакиным? Оставить в лагере — охранники в отместку за наш побег наверняка расстреляют этого нелюдимого молчуна. Взять с собой?
— Оставить, — предложил Садофий Арефин. — Волк не пастух, козел не огородник: работает этот тип, что мокрое горит, а на нас как вызверится — того и гляди укусит.
И тут меня осенило:
— А что бы мы на его месте делали? Три «холуя» на работе для немцев потеют, стараются им прислуживать: полы драют, печи топят, чтобы господа охранники не дай бог не застудились. Он же прав, ребята! Наш он, выходит по всему, человек!
Уже будучи генеральным директором БелавтоМАЗа, я смотрел документальный фильм «Дорога без привалов», снятый кинолюбителями нашей заводской студии. Фильм посвящался Всесоюзному автопробегу и испытаниям новых МАЗов. Увидел на экране молодого инженера центральной заводской лаборатории Игоря Михайловича Ломакина, подумал: соверши мы непоправимую ошибку тогда, в Ледищах, и не было бы его на свете…
Во вторник утро выдалось солнечным. После завтрака я попросил у фельдфебеля Прочи разрешения выехать на машине за территорию лагеря, чтобы отрегулировать тормоза. Прочи кивнул. Возвращаясь от него, встретил сияющего Павла Кулакова. Бережно держа свернутый половик, он шепнул:
— Два пистолета есть! Садофий положил карабин и патроны в кузов машины. Теперь давай ты.
Я набрал охапку дров и мимо часового поднялся на второй этаж общежития. Толкнул ногой дверь, вошел в комнату. К счастью, никого в ней не было. Бросив у печки дрова, оглянулся. На тумбочке лежала черная кобура. Расстегнул ее, вытащил пистолет незнакомой системы и сунул его за пояс, под гимнастерку.
Неторопливо спустился по лестнице, подошел к отремонтированному ЗИСу: даже сейчас помню запах свежей краски от нагретого солнцем кузова…
Павел Кулаков позвал Ломакина и скороговоркой предложил:
— Бежим вместе из лагеря. Ну, согласен?
— Дак вы же…
— Шевели мозгами, дубина! — взорвался Садофий Арефин. — Бежим к партизанам. Согласен — лезь в кузов, боишься — пеняй на себя.
Ломакин молча перемахнул через борт, я последовал за ним. Мы легли рядом на дно кузова, Садофий сел за руль, Павел вскочил на подножку.
Арефин включил зажигание, нажал на педаль стартера, но мотор не заводился. Садофий выругался. Мы переживали неприятные мгновения…
Наконец, мотор чихнул раз, другой — и заработал. Машина тронулась. Пробормотали под колесами доски расхлябанного настила, мы выехали из ворот, и тут раздался предостерегающий окрик часового:
— Хальт!
— Регулируем тормоза! — крикнул Павел натянутым как струна голосом.
Садофий переключил сцепление, прибавил газ. Переждав, я выглянул из кузова: подъезжали к пятиэтажному дому. Этот кирпичный дом на окраине Борисова стоит и сегодня. Миновав его, выехали на Минское шоссе. Машина заметно прибавила скорость. Свернули на Юрьевский большак. Наш ЗИС-5 резко подбросило, и я оглянулся: позади блестели рельсы узкоколейки.
Перед речушкой Бродней свернули в лес, загнали машину в густой кустарник. Мотор заглох.
— Порядок в танковых войсках! — ликующе произнес Садофий.
Километра полтора мы прошли в глубь леса, с непривычки притомились и сели отдохнуть.
Меня оглушила звенящая тишина. Впервые за год плена увидел красоту природы. Золотой и зеленый осенний лес, пронизанный лучами солнца, был прекрасен. Над нами шумела на ветру вековая сосна.
Прижавшись щекой к ее стволу, Ломакин засмеялся…
Глава восьмая
Москва — Минск
Вместе с Чернышевыми она приехала на Белорусский вокзал, и Александр Васильевич, гася в себе волнение, сказал:
— Отсюда в теплушках нас повезли на войну… Ответное волнение прозвучало в словах Нины Николаевны:
— Куда с нашего Белорусского вокзала ни отправляйся, — в места героические приедешь, к людям хорошим.
«Так это у нас в стране, — подумала Александра Михайловна. — А какие люди встретятся там?..»
Поезд, которым она ехала в гости к Марселю, имел три названия: «Пятнадцатый скорый», «Москва — Берлин — Париж» и «Восток — Запад — экспресс».
Вагоном-рестораном состав делился на две половины: одна следовала только до Бреста. Вагонам другой половины предстоял еще путь по зауженной «европейской» колее до Варшавы, Берлина, Гамбурга, Хук-Ван-Холланда или Остенда. Три вагона были «парижскими»: через сорок три часа после отправления из Москвы они должны были остановить свой бег на платформе вокзала Гар-дю-Нор.
Вагон Александры Михайловны, как и другие «заграничные», был спальным и отличался от просто купированных большей обтекаемостью и чуть меньшей высотой, а также уютной ухоженностью каждого из десяти купе. Большинство из них звенели веселыми детскими голосами.
— Красные следопыты из Рязани, — доверительно сообщил проводник. — У них там, в Сельцах, формировалась дивизия имени Тадеуша Костюшко. Создали они музей, школьные клубы имени Героев Советского Союза Высоцкого и Анели Кживонь. Побывали на Могилевщине, у поселка Ленине, где польские жолнежи приняли свой первый бой. Восстановили имена, подвиги павших, связались с живыми ветеранами, теперь едут к ним в гости — как победители Всесоюзной викторины школьников «Наш друг — Польша».
Симпатичный проводник лет тридцати с небольшим тепло улыбнулся:
— Дочка у меня — тоже красный следопыт… Вон как шумит ребятня — хорошая у нас будет поездка!
Купе Александры Михайловны было переоборудовано из первого класса во второй, для чего из-под самого потолка на ремнях был опущен дополнительный диван. Минутой раньше сюда зашла седая женщина лет семидесяти, которую Александра Михайловна несколько часов назад видела на Красной площади.
Поздоровавшись, Чернышев обратился к этой женщине:
— Где-то я вас видел… Не вы ли снимались в заключительной серии киноэпопеи «Великая Отечественная»? У Вечного огня на могиле Неизвестного солдата… Роман Лазаревич Кармен мне о вас рассказывал. Вы бываете на учениях таманцев…
— Рядом с этой дивизией воевала на Смоленщине — тогда она еще не была гвардейской…
— Правильно! — оживился Александр Васильевич. — Вы — Мать Солдатская, и с кремлевцами…
— Разве ж легко им на таких постах службу нести?..
Пристроив вещи Александры Михайловны, Чернышев предложил свои услуги седой женщине, но у нее из багажа оказался всего маленький чемодан. Женщина представилась:
— Елизавета Ивановна Алексеева.
На левой стороне жакета у нее были прикреплены пять рядов орденских планок, справа отсвечивал эмалью гвардейский знак.
— Вы тоже в Париж? — спросила Нина Николаевна Чернышева.
— Нет. До Берлина. Дела у меня там — еще с войны. Да вам это ни к чему…
— Мы не фронтовики, — обиженно сказала Нина Николаевна. — Но мы — партизаны!
На широком лице Елизаветы Ивановны засветились большие серые глаза:
— Партизаны — тоже гвардия! Только лесная. На Минщине я вместе с ними воевала…
— И мы на Минщине…
В купе зашла третья попутчица. По-хозяйски огляделась и велела:
— Давай, зятек!
Чернявый мужчина втащил здоровенный чемодан на колесиках. За ним внес чуть меньший и — тоже на колесиках — клетчатую сумку.
— Езжай к семье! — распорядилась попутчица. — Да чтоб по дороге, от дома — никуда! А то приятелей у тебя много…
Пока обживалось купе, Нина Николаевна вышла в коридор, и вскоре вагон запел звонкими детскими голосами:
Ой березы да сосны,
Партизанские сестры,
Партизанские сестры мои…
— Молодец, Соловушка. Сразу общий язык с детьми нашла. Это у нее запросто получается, — удовлетворенно заметил Чернышев.
