Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
Уинстон Черчилль, роль и деятельность которого известны в мировой международной политике, особенно в период Второй мировой войны, вспоминает в своих автобиографических произведениях: в конце войны заходит к нему помощник и передает пакет от Сталина. Вскрыли пакет, а там, кроме большой фотографии самого Иосифа Сталина, ничего не оказалось. Черчилль, который тоже обладал острым умом, сразу понял, что это неспроста, и попросил помощника срочно дать ему последнюю сводку. Через несколько минут помощник говорит: «Сэр, они перешли западные границы. Они уже в Европе!» Но как красиво было подано: мол, ты не хотел второго фронта? Так я уже здесь. Я у тебя на столе! Несколько позже Черчилль, говоря о Сталине, заявил: «я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира, и победоносному защитнику во время войны». И все это говорит человек, который чуть ли не всю жизнь боролся против социалистического государства, против идеи социализма, коммунизма. Можно соглашаться с характеристикой господина Черчилля или нет, но факт остается фактом — вычеркнуть Сталина из истории не удастся никому.
— Сколько национальностей было в вашей танковой роте?
— Пять. И знаете, никаких трений не было; настоящий интернационализм Красной Армии заключался в том, что мы даже и не спрашивали о том, кто какой национальности.
— Было ли вам что-то известно о гигантских потерях в Красной Армии в 1941–1942 гг.?
— В первые годы войны я ничего не знал, но вот в 1943 г. информация до нас уже стала доходить. Ведь потери были в основном не смертельные, а пленных была масса.
— Какие настроения у вас были в период обороны Москвы?
— Мы были уверены, что ничего не будет. Мы устоим. Знаете, когда я в Нижнем Тагиле получил танк и ехал с ним прямо через Москву, даже никаких намеков не было видно, что могло быть поражение в битве под Москвой.
— Какое отношение было в войсках к старшим офицерам?
— Мы обожествляли своих командиров, они были на самом деле очень достойными полководцами. Главное, рели себя достойно, Катуков начинал с танковой бригады, Рыбалко, Богданов, Кириченко. Все эти фамилии были на слуху, Ротмистров и Лелюшенко тоже звучали, но вот Ротмистров, как мы считали, меньше всего участвовал в боевых операциях, только в конце войны о нем пошли разговоры.
Хочу сказать несколько слов об очень уважаемом — и талантливом полководце И. X. Баграмяне, с которым встречался многократно и считаю, что хорошо изучил его, прежде всего как замечательного человека. Он был выше среднего роста, хорошо сложенный, с настоящей кавалерийской выправкой, с глубоким, умным и чуть грустным, доброжелательным взглядом темно-карих глаз. Преданность революционному делу, хорошие командирские качества, высокий уровень военной подготовки, юношеская энергия и стремление к дальнейшему Совершенствованию были основой стремительного продвижения по военной службе Ивана Христофоровича Баграмяна. За заслуги в планировании и организации ведения боевых действий за короткое время И. X. Баграмян от полковника в начале войны к 19 ноября 1943 г. уже получил звание генерала армии.
12 августа 1941 г. ему присвоено первичное генеральское звание генерал-майора, а в декабре 1941-го звание генерал-лейтенанта. В Орловской операции ярко проявился талант И. X. Баграмяна как военачальника, и ему было присвоено звание генерал-полковника с вручением ордена Суворова 1-й степени, а 19 ноября 1943 г. он был назначен командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта с одновременным присвоением звания генерала армии. 29 июля 1944 года за выдающиеся успехи, достигнутые войсками фронта, которым командовал И. X. Баграмян в Белорусской операции, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. По какому-то случаю (уже не помню) правительством Армении был приглашен маршал Баграмян И. X. Решением ЦК Компартии и Совета Министров Армении мне было поручено сопровождать маршала в поездке по районам и городам республики. Было исключительно приятно постоянно находиться рядом с этим замечательным, добрым, отзывчивым, мягким и искренним по характеру человеком, который только своим присутствием благоприятно влиял на окружающих его людей. В Ереване он захотел осмотреть многие исторические и привлекательные места. С особым интересом он осмотрел памятник Железному Гаю в Советском районе города. Памятник ему понравился, хотя он и сделал несколько небольших замечаний и пожеланий. Особенно интересной была поездка в Ленинакан (теперь Гюмри). На границе с Турцией маршал И. X. Баграмян очень долго вспоминал те времена, когда он служил солдатом и унтер-офицером в царской армии в этих районах — в крепостях «Красный» и «Черный». В Ленинакане остановились мы на 2–3 дня, жили в гостевом доме. В первый день нашего пребывания он говорит мне: «А можно ли заказать хаш — национальное блюдо Армении?» Председателем горисполкома Ленинакана был мой племянник Каракосян Эмил Микаэлович, которому я позвонил и передал пожелание маршала. На второй день утром хаш был доставлен к завтраку. Приехали несколько человек во главе с председателем. Конечно, хаш прошел превосходно со всеми сопутствующими добавками, и вдруг маршал говорит: «Было бы неплохо послушать армянскую музыку в исполнении дудукистов» (дудук — армянский музыкальный инструмент), и тут выходят три человека, один с барабаном (доулом), и спрашивают маршала, что бы он хотел услышать. Нас, всех присутствующих, в том числе и меня, поразило, что почти всю жизнь находясь в Советской Армии среди не только русских, но многих других народов, он сохранил в своей памяти многие армянские лирические и патриотические песни, которые талантливо были исполнены музыкантами. Однако нашему изумлению не было конца. Вдруг маршал попросил сыграть музыку армянского танца «транги» и с молодым задором начал танцевать, приглашая других. Танцевал он долго, и я начал беспокоиться, ведь возраст у маршала был солидный. Так мы провели с маршалом 2–3 очень приятных дня. Это был последний приезд Ивана Христофоровича Баграмяна в Армению. К сожалению, мне больше не пришлось встречаться с маршалом.
— Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобождаемых странах?
— По-разному. В Польше к востоку от Вислы, жители очень хорошо относились, а вот западная часть смотрела на нас с опаской. А в Румынии спокойно, румыны вообще очень слабый народ, и как вояки они были плохие, знаете, предпочитали вообще не воевать. В Сталинграде они также плохо воевали, итальянцы тоже своими достоинствами не выделялись, но особенно румыны, было видно, что они не хотели воевать.
— Посылали ли посылки домой из Германии?
— Нам разрешали посылать, но я ни разу не отправил, потому что была у меня такая мысль: «Если посылку отправлю, то завтра меня убьют». Примета такая была. Но ребята посылали, и по нескольку раз. Когда я после войны приехал домой, меня даже спросили, мол, что я так поступал, все вокруг получали, а от меня ничего не было. Я ответил: «Не хотел заниматься этим».
— Как мылись, стирались?
— Это была проблема. Иногда нам удавалось попасть в баню, на фронте это вообще мечта была. А так приходилось очень тяжело, чуть ли не на ходу все делали, как только удавалось остановиться в здании, находили комнату и начинали с мытья хоть какого-то. Потому что грязь была чревата многими неприятностями.
— Что было самым страшным для вас на фронте?
— Авиация. Мы больше всего от нее страдали, она постоянно над головами ходила. Остальное терпимо.
— Проблем со сном не было?
— Да мы на ходу спали! Идет танк, ты голову на руки положил и спишь.
— Наших убитых как хоронили?
— Обычно хоронило или мирное население, или пленные немцы. Когда успевали, то мы сами отправляли в последний путь, а когда нет, то немцы. У них под Дрезденом есть целое кладбище, там лежат наши воины. Немцы за могилами очень хорошо ухаживают.
— Женщины в части были?
— У нас нет, я не видел ни одной. Но к женщине на фронте мы относились с почетом и уважением. Раз она женщина, да еще на фронте, то тем самым заслужила уважение.
— Были ли вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?
— Безусловно. Эта вера только и давала нам силу. Вот я вспоминаю: в самые трудные моменты была ли у меня какая-то неуверенность, ответ один — не было.
— Получали ли вы какие-нибудь деньги на руки?
