Зоя Смирнова-Медведева - Опаленная юность
Взрывы вздымали землю с такой силой, что известняк, в котором были вырыты наши окопы, трескался и крошился, выпуская клубы пыли. Дышать стало трудно. Стараясь сберечь глаза, я свернулась в нише калачиком, уткнувшись лицом в колени.
Не знаю, час или несколько минут тряслась, скрежетала, билась мелкой живой дрожью наша земля под фашистскими бомбами.
Вдруг услышала глухие голоса.
— Тут где-то...
— Точно — вот здесь!
Открыла глаза — темно. Не сразу сообразила: меня засыпало. Дернулась, крикнула:
— Тут! Тут я! — Что было силы двинула локтем по осыпи, на миг увидела пятнышко света, и меня засыпало опять. Вытащили меня из ниши, подхватив под локти, Мирошниченко и Самусев.
— Живая, здоровая! — улыбнулся Самусев. Он был, как всегда, подтянут и бодр. Мне даже показалось, что и известковой пыли на нем вроде меньше, чем на других. — Ну глядите, пулеметчики, в оба. Я — на правый фланг.
— Товарищ лейтенант, я была перед бомбежкой у Усова. Он молодец! [22]
— Спасибо, товарищ Медведева, за сведения. Но мне самому надо на все поглядеть.
* * *
На правом фланге нашей роты случилось вот что.
Как ни старались мы прошлой ночью тихо подойти к передовой, немцы, видимо, заметили все-таки оживление в наших траншеях и не оставили без внимания это обстоятельство. Кроме того, в следующий — тихий — день они внимательно наблюдали за нашими позициями.
Теперь-то, задним числом, я могу сказать, что для опытного командира и даже солдата не составляет труда только на основании наблюдений решить, прибыло ли к противнику пополнение. Можно догадаться и о том, каково это пополнение: опытные, обстрелянные солдаты или только что обученная молодежь, попавшая на передовую, что называется, с учебного плаца. Опытные солдаты готовятся к предстоящему бою осторожно, сдержанны в разговорах, не шастают по траншеям.
Собственно, и наши бывалые солдаты правильно расценили тогда поведение противника в ночь перед боем. Но фашисты вели себя просто нагло, хотя, видимо, и не являлись новичками в военном деле.
Так или иначе, но немецкий офицер сделал, наверное, правильный вывод: пришло пополнение, по всей вероятности, необстрелянное, а значит, вряд ли стойкое. Теперь, опять-таки задним числом, я могу сказать, что шумели мы в прошлую ночь непозволительно много. Вероятно, догадались немцы и о том, где находится стык между нашей и соседней ротой. Может, именно на этих данных и было построено наступление.
Участок, который защищала наша рота, ближе всего подходил к шоссе и к селу. Туда-то и стремились фашисты всеми силами. А стык между ротами — наш правый фланг — оказался на направлении главного удара.
После артиллерийской подготовки и минометного обстрела гитлеровцы ринулись в атаку и ближе всего подошли к нашим позициям на правом фланге. Потом, во время бомбежки, они опять усиленно обрабатывали стык между ротами. Командир правофлангового взвода [23] был контужен. При последующем минометном обстреле вышел из строя пулемет вместе с расчетом.
Из взвода в живых осталось тринадцать солдат. Причем четверо были легко ранены. Началась новая атака. Беда заключалась в том, что не нашлось среди этих тринадцати человека, который взял бы на себя командование и стал руководить боем. Младший политрук, которого Самусев послал на правый фланг еще в начале боя, лежал, тяжело раненный, в землянке, там же находился и контуженый командир взвода. С ними была санинструктор Маша Иванова.
Когда немцы приблизились вплотную и в дело пошли гранаты, все тринадцать бойцов начали отходить, забыв в горячке об Ивановой и тяжелораненых командирах.
Фашисты захватили траншеи.
Они попытались прорваться по ходу сообщения дальше в тыл. Но тут их встретила гранатами Иванова. За изгибами хода сообщения не было видно, что отражает натиск только девушка-санинструктор, которая к тому же тащит двух тяжелораненых.
В этот момент и подоспел лейтенант Самусев.
— Стой! — крикнул он отходившим бойцам. — Так чапаевцы не воюют!
Бойцы остановились и с недоумением посмотрели друг на друга. Они, наверное, и сами искренне удивились тому, что произошло. Может, каждому казалось, что только он один сплоховал на несколько мгновений, и, может, надо-то ему было чуточку глотнуть свежего, не прокопченного гарью воздуха, опомниться от раздирающего грохота взрывов... И если бы среди них нашелся человек, который крикнул: «Стой! Назад! Выбить фашистов из траншей!» — они пошли бы за ним, как готовы были немедленно идти за Самусевым.
— Кого вы там оставили?
И снова переглянулись бойцы. Им и в голову не пришло, что Иванова все еще находится в землянке, ухаживая за ранеными. Они считали, что санинструктор давно оттащила младшего политрука и командира взвода в безопасное место.
— А ну, за мной! — коротко взмахнув пистолетом, приказал Самусев. — Гранаты — к бою! [24]
И горстка бойцов ринулась по ходу сообщения в траншеи, захваченные немцами. Осознав свою вину, бойцы дрались отчаянно. Схватка была беспощадной. Лишь нескольким гитлеровцам удалось перемахнуть через бруствер.
— Держитесь! — сказал после схватки Самусев. — Помощи пока не обещаю — надо держаться.
Потом лейтенант назначил старшего и вернулся к нам в дзот.
И как раз вовремя.
* * *
Я прикрывала плащ-палаткой короб пулемета, чтоб не запылился и не отказал в бою пулемет, когда мина шлепнулась около разъехавшейся кровли и что-то горячее обрызгало лицо. Сначала я зажмурилась, потом протерла глаза и увидела, что руки в крови и грязи. Глянула на Мирошниченко — а у него вся голова в крови.
— Бинты давай! — заорал Нестеров.
Посмотрела на него сквозь слезы — а он и сам весь обрызган кровью Мирошниченко. Махнул Нестеров рукой и отвернулся, вытер рукавом здоровой руки лицо, — может, стер кровь, может, размазал слезы... Два месяца плечом к плечу воевал он с пулеметчиком Владимиром Мирошниченко, человеком, которому шага не хватило до осуществления своей мечты — стать геологом и «находить еще никем не найденное»...
Сидела я растерянно на полу дзота и все никак не могла решить: снять плащ-палатку с пулемета и прикрыть ею тело Мирошниченко или подождать, когда кончится обстрел, и только тогда сделать это.
— Зоя! — тронул меня за плечо Нестеров. Видимо, он обращался ко мне и раньше, но я не слышала. — Зоя! Давай пулемет на место!
Мы вдвоем — Нестеров мог действовать только одной рукой — приподняли «максим». В дзот вбежал запыхавшийся Самусев и помог нам.
— Идут! — крикнул лейтенант. — Близко!
Голос командира роты прозвучал очень громко: минометный обстрел оборвался и стало так тихо, что мы услышали, как орут фашисты. Я снова заняла место второго номера, а Самусев — первого. [25]
— Надо еще подождать, — приговаривал он, прилаживая пальцы на спусковом рычаге. — Надо подождать... Надо подождать...
И мы ждали.
Уже можно было различить лица врагов, но Самусев ждал. Я поняла, почему он сам стал первым номером: учил меня выдержке. Поняла я и то, что это последняя атака. Солнце уже опустилось и светило нам в глаза. Тени идущих на нас гитлеровцев протянулись на полполя и доставали почти до дзота.
— Надо подождать...
Это Самусев произнес совсем тихо — для себя, наверное.
Я смотрела из-за его плеча. Когда тени наплыли на дзот, я увидела огромные, чуть не в пол-лица, жуткие от смертельного страха глаза фашистов, идущих на наш молчавший пулемет.
И пулемет заработал.
Самусев дал длиннющую, чуть не в пол-ленты, очередь. Он был отличный стрелок. Оставшиеся в живых немцы залегли и стали отползать, а Самусев продолжал поливать их короткими очередями.
— Это вам за Володю, за Мирошниченко! — приговаривал Нестеров.
Потом на поле боя наступила тишина.
— Все... — устало сказал Самусев и по-мальчишечьи провел под носом тыльной стороной ладони. — Здесь они, пожалуй, сегодня не полезут. А вот на правом фланге...
Я не уверена, что он разговаривал с кем-либо из нас. Он размышлял вслух. И только теперь я заметила, что Нестеров странно потряхивает головой. Его, наверное, контузило при минометном обстреле.
— Перебирайтесь туда, — закончил Самусев.
— К-куда, товарищ лейтенант? — переспросил Нестеров. Он тоже считал, что лейтенант размышляет вслух, и не прислушивался к словам.
— На правый фланг. Ты, Нестеров, отправляйся пока один, а в помощь Медведевой я кого-нибудь пришлю.
Собрав в две коробки оставшиеся патроны, Нестеров прихватил их с собой и ушел. В дзот спустился Самарский. Он был ранен в руку и сильно побледнел [26] от потери крови. Но все же он помогал. Без него мне бы просто не справиться с пулеметом, который пришлось сначала тащить по узкой и извилистой траншее. «Максим» не пролезал. Я отделила тело от станка. Но и так нести было очень нелегко. Пришлось выбраться на поверхность и быстрым броском преодолеть метров пятьдесят. Нас спасло то, что фашисты не ожидали такого нахальства. Их выстрелы ударили с запозданием. И все же пуля успела царапнуть Самарского.
