Николай Сташек - Через все испытания
Черная злоба вскипела в душе Демида:
— Разбежались, как зайцы. Ну ладно, сами попробуем. Нас голыми руками не возьмешь.
Глава 7
Когда пробилась первая зелень, пошла Оксана с ребятами к старосте. Тот, приглаживая усы, не без злорадства велел:
— Завтра выходи.
Случилось это ранней весной двадцать второго голодного года. Оксане шел в ту пору тридцать второй, Ване — почти тринадцать. Саше одиннадцать, а Мише около семи.
Стадо превышало четыре сотни голов, а небольшое пастбище, часто выгрызаемое отарой овец до корней, окружали массивы пшеницы, ячменя, кукурузы да подсолнуха. Попробуй удержи голодных буренок. Одна прорвется, за ней остальные. В жару на водопой бегут, не угнаться за ними. А через несколько дней беда навалилась на Оксану. Тиф скосил ее, слегла надолго. Теперь со стадом ребятам надо было управляться одним. Это ее беспокоило больше всего.
Наступала макушка лета, и солнце немилосердно жгло от восхода до захода. Трава на пастбище выгорела. Дети страдали от жажды, не хватало взятой из дома воды. И тогда они приспособились: один бежит к колодцу, а двое сдерживают напор скота, рвавшегося к посевам.
Однажды Ваня вручил Мише пустую флягу со словами:
— До обеда еще далеко, а воды ни капли. Знаешь колодец у немца? Беги туда.
Мальчик с радостью согласился. У дома Штахеля увидел на срубе колодца полное ведро воды, утолил жажду, наполнил флягу, остатки воды вылил на себя, наслаждаясь прохладой, И вдруг услышал душераздирающий крик. Кажется, у деда Мунтяна переполох. Побежал туда. Со двора доносилась ругань. Миша забрался на забор и увидел у каменной стены полыхавшую жарким пламенем плиту и на ней — раскаленную сковороду. Рядом стоявший староста взмахнул рукой. Андрон и Франц Штахель выволокли из сарая паренька и пытались посадить его на сковороду, но тот, взвизгнув, ударил по сковороде связанными ногами, и растопившийся в ней жир брызнул Штахелю на ноги. Немец взвыл от боли, а Демид, махая кулаками, закричал:
— В яму его!
Паренька засыпали по шею землей, вся в ссадинах голова его безжизненно откинулась назад. Демид, толкнув в бок Федьку, гаркнул:
— Теперь заговорит! Откапывай!
«За что они его так? За что? Звери!» — твердил Миша, удаляясь от страшного места. Он смекнул: рыжий звереныш — тот самый Курт, с которым он подрался еще весной из-за щенка, не дав садисту задушить несчастного.
К вечеру кулаки распустили слух, что пойманный парень со своими дружками похитил у Мунтяна нетель, зарезал ее в овраге, а шкуру в землю зарыл.
— Брехня! — сказал Ваня. — У Мунтяна во дворе такие псы — разорвут в клочья.
Кулацкая верхушка принимала меры для изоляции хуторской молодежи от проникновения в ее среду идей партии. Их целью было скомпрометировать и само слово «комсомол». Вот и выбрали жертву — дальнего родственника чабана, убогого, беззащитного сироту. А началось с того, что к Демиду обратился старый Мунтян, проживавший с внучкой Клашкой, девушкой рослой, энергичной, с пышными льняными волосами и большими голубыми, как безоблачное небо, глазами.
— Что стряслось? — не поднимая голову, спросил Демид.
— Беда навалилась. Клашка снюхалась с комсомолой. Надумала бежать в Голованово. Открывают там какую-то школу. Вчерась говорит: «Не пустишь — убегу. Не хочу оставаться дурой на всю жизнь!» И не одна она, да. Тянутся за ней другие.
— Другие?! — с гневом спросил Демид, а про себя подумал: «Не хочет ли этот хрыч намекнуть, что и мой Федька с ними, поскольку прицепился к этой Клашке репейником? Не выйдет!»
Ничего путного не посоветовал Демид, только буркнул:
— Завтра приходи. Дай помозговать.
Всю ночь не спал, думал: «Вот как получается. Наступает Советская власть на горло, и эта комсомолия с нею. Но Федьку не дам».
А Мунтяну, пришедшему на второй день, заявил:
— Не хочешь губить внучку — не жадничай. Отдай телушку. Понадобится. — И Демид открыл свою задумку. — Ты живешь рядом с чабаном, вот и следи. Как только появится юродивый — дай знать.
— Как же так, телушку! — возразил старик. — Она племенная. Да и почему должен отдуваться я один?
— Тогда ищи других советчиков.
— Не горячись, Демид, бери телушку. Очень девку жаль. С трех месяцев осталась без матери. Померла та, а вскоре и батько… сложил голову. Помнишь, матросы подняли бунт? Был среди них и мой Яков.
— Как не помнить? А что твоя девка выкидывает всякие кренделя, так это не случайно. Яблоко от яблони недалеко падает. Вот и утихомирим, покажем, какому богу она молится.
В ближайшие дни Демид столковался с Андроном и Францем Штахелем, рассказал о задуманном и Федьке. Заставил его поклясться на кресте, чтобы тайну хранил. Как только паренек появился у чабана, телушку в ту же ночь забили, мясо зарыли в балке далеко от хутора, а шкуру выбросили в овраг рядом с землянкой чабана Дрозда. Ее кулаки использовали в качестве «улики» для самосуда над хлопцем, который и комсомольцем-то никогда не был.
Глава 8
К тому времени, когда коротко остриженная Оксана начала поправляться, зачастили секучие осенние дожди. Оставив Варю одну, она отправилась к ребятам, но, изнуренная и плохо одетая, не выдержала, на третий день свалилась, потеряла сознание. Пришла в себя на подпрыгивающей по кочкам повозке. Рядом сидел Беспалый Иван — тот самый хуторянин, который чуть было не сбил ее лошадью, когда шла первый раз к Демиду. Возвращаясь с поля, Иван приметил ее, окруженную плачущими детишками. Подняв больную в повозку, погнал лошадей к своей холостяцкой хате. Там уложил Оксану в постель, укутал кожухом.
— Где я? — чуть слышно спросила она.
— Не волнуйтесь, вы у меня дома.
— А ребята мои?
— В порядке.
На ее просьбу отвезти домой решительно ответил:
— Как можно! Такую больную! Хоть чуточку окрепните, тогда… Вот молочка с хлебом белым покушайте.
— Спасибо вам, Иван… Не знаю по батюшке.
— Терентьевич.
— А меня зовут Оксаной… Вот и познакомились. Теперь прошу отвезти меня. Будьте великодушны.
Иван уговаривал остаться, но Оксана была непреклонна. Укутав больную в тулуп, Иван отвез ее в крохотную сырую комнатушку.
Перед тем как уйти от Оксаны, он, глядя в землю, прошептал:
— Поправляйтесь быстрее. Буду вас ждать и обязательно помогу всем, чем смогу.
Наступили заморозки. По полю за стадом тянулись черные полосы, а Демид и не собирался давать положенные по договору постолы.
— Скоро снег выпадет, а мы босиком, — возмущался Ваня.
— Успеется с постолами. При расчете получите, — отвечал Демид.
Через пару дней глянули ребята на улицу, а там белым-бело. Что делать? Скрипнула дверь, показалась хозяйка:
— Могу обуть одного. Дырявые только.
Ваня взял башмаки, протянул Саше:
— Гони стадо, а мы подойдем.
Ваня как-то приметил в сарае войлочный сверток тряпья и веревок.
— Пойдем, Мишутка. Так приобуемся — черти ахнут.
Разорвав войлок на куски и обмотав им ноги, ребята выбежали из дома.
Самодельной обуви хватило всего на два дня. Видя, что младшему братишке совсем худо, Ваня оторвал от своей свитки рукава, натянул их на ноги Мише и приказал:
— Беги к маме, пока светло, скажи, что Демид постолы не дает.
Миша посмотрел на Ваню, потом встретился взглядом с Сашей, гревшим босые ноги у маленького костерка, и, утирая с лица прилипший пепел, поспешно поднялся.
— Так куда же идти? Уже совсем темно, — взглянув в мутное небо, неуверенно сказал он.
— Не выдумывай. До вечера еще далеко, а темнеет просто к непогоде. Не бойся, беги, — подбодрил братишку Ваня, и тот побежал к матери.
Чтобы не замерзнуть, Миша бежал без остановок. Но не преодолел и половины пути, как завязки порвались, ноги оказались голыми. Окоченевшие, они не повиновались. Увидев у дороги припорошенную снегом копешку бурьяна, Миша подбежал к ней, надергал слежавшихся стеблей, сел на них, поджав ноги. Прошло несколько минут, и наступило такое состояние, какого он в своей жизни не испытывал. Ему было тепло, как в яркий погожий день, и сидел он на берегу реки, в которой купались солнечные блики. А по берегам сверкали зеленой молодой листвой деревья, усыпанные какими-то птицами, поющими на разные голоса.
Пробудился Миша лишь после того, как чьи-то сильные, теплые руки подняли его с земли.
— Чей ты, хлопец? — спросил незнакомый мужчина, а узнав, отвез домой.
Утром Оксана пошла к Демиду, с боем вырвала постолы.
Получив заработанный хлеб, решила вернуться в родные края. Но наступившие в ноябре заморозки сменились проливными дождями. Дороги развезло так, что по ним невозможно было ни проехать ни пройти.
Продать зерно Оксана тоже никому не могла. Заготовители не появились, пшеница, плохо накрытая соломой, лежала у Демида во дворе. В доме не было ни куска хлеба, дети голодали — мельница находилась в восемнадцати верстах, добраться до нее в распутицу было невозможно. Неужели пропадет зерно, политое потом и слезами? Но однажды вечером Оксана возвратилась домой на повозке с дядей Ваней, лицо которого сияло от счастья. Он был весел и предупредителен. Внес в дом мешок белой муки, потом ведро квашеной капусты, какие-то свертки, а затем огромный куль кизяка и два снопа сухих подсолнечниковых палок.
