Николай Сташек - Через все испытания
А второй, с длинными вислыми усами, добавил:
— Земляки мы. У обоих детишков куча. Жду-ут…
Приблизился эскадронный. На ходу бросил Роману:
— Пленных за село и жди меня.
Беляцкий штаб размещался в волостной управе. Налет разведчиков был настолько неожиданным, что белые опомнились лишь после того, как захваченная у них повозка вихрем летела за околицей. В задке лежали два связанных офицера.
— Прикрывай, — крикнул эскадронный Роману, когда повозка поравнялась с ним.
Как только эскадронный оторвался, Роман был готов тронуться следом, но, взглянув на связанных казаков, опешил: «Как же с ними?» И тут, будто подслушав его мысль, подал голос один из разведчиков — широкоплечий, могучий парень:
— А с этими гадами, — кивнул он в сторону пленных, — что делать? — И, выхватив саблю, порывисто шагнул вперед.
— Постой, рубака! — сдержанно произнес Роман.
Вытянувшись в струнку, казаки взмолились:
— Возьми, командир, с собой. Верой и правдой отслужим. Свои мы, христиане… А там детушки малые… Пощади.
Роман еще больше заколебался, вспомнив своих ребятишек. Схватил одного беляка и бросил, как сноп, поперек седла, а вскакивая на коня, крикнул здоровяку-разведчику:
— Богун! Подцепи и этого! Авось, пригодится.
И как только разведчики тронулись по большаку вслед за эскадроном, со стороны Андаровки послышались выкрики и лошадиный топот. Роман понял, что белые спохватились и вот-вот нагонят взвод. Оценивая обстановку, вначале он подумал было укрыться в лощине, чтобы потом свернуть в сторону, но — поздно: цоканье и храп коней приближались. «Не уйти», — ошпарила мысль. Роман круто мотанул головой назад и, убедившись еще раз, что от погони не уйти, натянул поводья. Послушный конь встал как вкопанный.
— К бою! — скомандовал Роман. — По коннице, залпом — огонь!
Взвод повалился на землю, открыл огонь. Среди беляков началось замешательство. И тут Роман увидел, как пленный, увезенный им на коне, со страшной силой ударил ногой в живот «землячка», целившего из нагана Роману в спину.
— В мотне он прятал свой наган, — выкрикнул казак и стал торопливо палить по белякам. — Ешо повоюем, а это дерьмо… — Он повернулся и выстрелил в подползавшего «землячка».
Деникинцы, спешившись, пошли в атаку, и казалось, разведчики вот-вот будут смяты. Но с тыла спешил на помощь эскадрон. Он врубился в боевой порядок беляков. В темноте послышалась пальба, брань, лязг штыков и стоны. Не выдержав внезапного удара, белые начали отступать.
К Роману подскочил на трофейном коне пленный казак с винтовкой.
— Приказывай, товарищ командир. Я — с вами.
На подступах к селу эскадрон дал еще несколько залпов и, круто развернувшись, умчался назад. К нему присоединился взвод Горнового.
И вдруг рядом разорвался снаряд. Роман почувствовал, что падает, но чьи-то сильные руки удержали его в седле.
— Такие вот дела, — закончил свой рассказ Лукьян. — Справно воюет муж твой. А теперь — в госпитале. Уже поднимается и. даже ходит помаленьку. Просил передать вот это.
Лукьян протянул Оксане большие карманные часы:
— Наказывал, чтобы сберегла Мишутке.
Инвалид вышел из дома, поковылял по длинной улице, придавленной низкими облаками, а Оксана долго смотрела ему вслед и не знала, радоваться или плакать. И часы… Зачем они, уж не перед смертью ли отдал как последнюю память о себе?.. А вдруг инвалид смалодушничал, увидев целый выводок осиротевших птенцов?
Ночью приснился ей Роман, нелюдимый, чужой. Потянулась к нему, а он сурово насупил брови, начал упрекать ее в чем-то, и вдруг — огненная вспышка. Падает Роман. И вот уже его без гроба опускают в могилу, вокруг стоят понурые конники. Рванулась к нему, но красноармейцы сомкнулись, преградив ей путь. А потом — никого вокруг. Одна у свежего холмика. Упала на колени и, задыхаясь, скрюченными пальцами разрывает землю…
Утром, когда Оксана наклонилась к жарко полыхавшей печке, старшая девочка Варя спросила:
— Кто тебя мукой обсыпал, мамочка?
— Какой мукой? — выпрямилась Оксана, уловив в детском взгляде тревогу.
Подошла к зеркальцу, взглянула в него: по темно-каштановым волосам ее пролегла белая прядь.
— Это так… — успокоила она дочурку.
Накормила детей, выпроводила их гулять, но через несколько минут с шумом распахнулась дверь, и все они, визжа от радости, ворвались в дом:
— От папки письмо!
Перед ней ликующий, радостный стоял старший сын с поднятым над головой конвертом. Дрожащими пальцами вскрыла его, повторяя: «Сейчас, сейчас, детки», — а сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Раскланявшись родителям, расцеловав жену и детей, Роман дальше сообщал о событиях на фронте и о своем житье-бытье. «Долго вам не писал, потому как и бросить письмо некуда. Беляки, то с фронта, то с тыла, а тут появился какой-то Махно. Дали ему по шее. Подошла к нам конница самого Буденного, так что и Деникину скоро конец, а там и войну прикончим. Как мы воюем, о том, думаю, Лукьян Мозговой рассказал. На войне нелегко, всяко бывает. Но верю, что победим и встречу вас. Какая это будет радость великая! Жди, милая, не печалься. А вы, детки, слушайтесь матери и помогайте ей во всем».
Глава 3
Оксана не была избалована радостями жизни. Она познала их лишь в самом начале супружества, но тем не менее не могла допустить, что счастье от нее ушло безвозвратно. Она верила своему Роману всегда и во всем. Поверила и теперь, что скоро вернется. А значит, недалек тот день, когда счастье возвратится к ней. Пробудившуюся в ее душе надежду можно было объяснить и полученным от мужа письмом, и наступлением весны. Раньше обычного появились перелетные птицы, зазеленели поля, лопнули почки на деревьях. Но местные старожилы покачивали головами: ни тебе звона жаворонка, ни гомона воронья, все больше ведреные дни — ясные, солнечные. И предчувствия сбылись. Беда обрушилась со всей жестокостью: наступила несносная жара, земля утонула в сизой, полыхающей дымке. А вскоре поднялись черные бури.
Озими, дружно зазеленевшие в первые дни, сгорели на корню. Земля сморщилась, покрылась глубокими, зияющими трещинами. Оголились деревья, пересохли колодцы. Лебеда и та сгорела. Даже лиман почернел, убежал далеко от берегов.
Только в начале сентября пошли первые дожди, да так зачастили, что размыло дороги, с гор камни поползли, лиман, выйдя из берегов, затопил половину опустевшего хутора.
Лето двадцать первого было страшным. Ни пуда хлеба, ни ведра картошки не собрали хуторяне. Надвигалась голодная, холодная зима. И все-таки Оксана не теряла надежды, верила, что вернется Роман, а с ним не страшны никакие испытания. Но время шло, уже потянуло холодным северком, повалили обильные снега, завыли метели, а от Романа — ни весточки.
И вдруг на хутор — сразу, в один день — три извещения. Одно из них — о гибели Романа Горнового.
Прочитав его, Оксана молча повалилась на топчан. Очнулась лишь поздней ночью, услышав над головой сиплый голос. Увидела в углу, под образами, слабый огонек, а рядом — склонившегося над нею свекра. Старик причитал:
— Не убивайся, Ксаша. Что же теперь? Надо как-то вот их, галчат, в жизню выводить.
А рядом старуха голосит, дети плачут.
Спохватилась: «Что же это я, при детях-то», — умолкла, думая о том, что она теперь одна — их опора, а они — ее радость и счастье.
Но как уберечь это счастье, если мучной ларь выметен щеткой, чуть ли не вылизан детскими языками. Растолкли в ступке и те последние горсти кукурузы, что дедушка Алексей принес в карманах.
Дети, обессилев, лежали на печке, а если двигались, то как по льду, боясь упасть. «Пока не поздно бежать надо из этого ада, — думала Оксана. — Не везде же такое».
С этой мыслью и пришла к старикам. Свекровь, тщедушная, несловоохотливая, всплеснув руками, расплакалась, а дед произнес горестно:
— Никого не останется закрыть глаза нам. Петра ждем с германского, Андрей в городе, Анну муж увез в дальние края.
Наутро, бросив в тележку несколько узелков с пожитками и усадив маленькую Любочку, Оксана еще раз взглянула на окна, заколоченные крест-накрест досками, сунула старшим мальчикам в руки слаженные из лошадиной шлеи постромки и сама впряглась. Перед тем как тронуться, увидела старика. Он вел отчаянно сопротивлявшуюся коровенку.
— Бери, дочка, може, дойдет потихоньку. Все одно тут до весны не дотянет, а детям без молока — никуды. Только присматривай: стельная она. — Дед протянул Оксане веревку.
Прижавшись к побледневшему, морщинистому лицу его, Оксана еще горше заплакала.
Когда выбрались с хутора, остановились передохнуть. Оглянулась. Старик, опираясь на палку, неподвижно стоял у ворот ее осиротевшего дома.
Глава 4
С утра в лицо лепил мокрый снег, а к полудню зарядил холодный встречный дождь. Через два-три часа Оксана почувствовала: еще один порыв ветра, и она свалится в липкую грязь, из которой не подняться. Но не сдавалась.
