Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
Десантники натянули остатки одной из палаток, затопили печку. Небольшими кусочками кормили заключенных, а Никита Зосимов, красноармеец давно не существующего восемьсот одиннадцатого стрелкового полка, простуженным голосом рассказывал, что происходило в лагере в последние дни.
— Сначала расстреливали ослабевших и больных. Из остальных формировали колонны и уводили под конвоем на запад. Дня три назад началась суета, фронт уже приближался. Тогда начали отбирать целые группы и расстреливали в овраге за лагерем, а вчера и сегодня стрельба уже не прекращалась. Некоторые пытались убежать. Кое-кому в суматохе это удалось, — отхлебывая горячий отвар, продолжал свой рассказ Никита. — Но их догоняли на машинах. Тоже стреляли или давили колесами. Больных побили прямо в бараке и зажгли его.
— Так, так, — кивал поляк, который с двумя другими заключенными добрался до аэродрома и встретил бронетанковую группу. — Эсэсманы как озверели. Тех, кто не мог идти, били лопатами и кирками, это они лежат возле бараков.
— Вот сучье племя, — матерился десантник. — Жаль, что мы не успели. Перебили бы сволочей.
— Когда уехала охрана? — спросил Чистяков.
— Часа полтора назад. А перед этим собрали колонну человек восемьдесят, — сказал Зосимов. — Французы, голландцы, норвеги, сколько-то чехов. Как я понял, офицеров или гражданских, кого приказано было эвакуировать. Что-то вроде заложников, товар для обмена. Их пешком погнали. Они, в лучшем случае, километров пятнадцать сумели пройти. Можно догнать.
— Догнать, — оживились бойцы. — Раздавить к чертовой матери эсэсовцев, а людей спасти.
— Разрешите, товарищ капитан, — тянулся, как в школе, восемнадцатилетний танкист Олег Васильченко. — Мы их в момент догоним.
Чистяков не хотел рисковать и делить надвое свой маленький отряд, состоявший из двух машин и небольшой группы десантников. Подходили заключенные, сумевшие спрятаться и переждать. Главной задачей было оказать помощь и спасти хотя бы этих людей, которых уже набралось более сотни.
Практически раздетых, трясущихся от холода и кашля. Некоторые украдкой съели слишком много пищи, которую совали им бойцы, и мучились от сильных болей в желудке.
Однако настрой бойцов догнать уходящую колонну и спасти еще несколько десятков заключенных переломил решение Чистякова оставаться всем на месте. Направиться в погоню двумя машинами было рискованно. На лагерь могла наткнуться отступающая немецкая часть и добить выживших заключенных.
Решил, что останется со своей самоходкой и частью десантников здесь. Будет ждать врачей и особистов. Кроме того, танк Т-34-85 развивал скорость свыше пятидесяти километров в час, а его тяжелая машина ИСУ-152 — лишь тридцать пять.
— Давай, Олег, — хлопнул парня по плечу капитан. — Если сумеешь спасти людей, большое дело сделаешь.
Дорогу вызвались показать поляк и красноармеец Никита Зосимов.
Младший лейтенант Васильченко, возбужденный, обошел машину, еще раз проверил гусеницы и ловко запрыгнул на броню.
Этот азарт да и вся ситуация не слишком нравились Чистякову.
Догнать, уничтожить врагов, спасти антифашистов, наших военнопленных. Но ведь это не прогулка, а местность вокруг представляет на языке военных «слоеный пирог». Наши передовые части ушли вперед, торопясь к Одеру, городу-крепости Кюстрину. Однако в тылу прорываются к своим десятки больших и малых немецких подразделений. Они обозлены и сметают все на пути.
— Слышь, Олег, — сказал Чистяков. — Ты осторожнее там. И держи постоянную связь.
Улыбающийся, возбужденный мальчик-танкист уже нырнул в люк.
— Все будет в порядке, товарищ капитан!
И лихо козырнул, бросив ладонь к танкошлему, как это умеют делать вчерашние курсанты.
Колонна из восьмидесяти заключенных и девяти сопровождающих их охранников успела пройти километров двенадцать. Люди шагали с трудом, некоторые падали и долго не могли подняться. Имелась повозка, но она была загружена продовольствием (в основном для охраны), боеприпасами и теплой одеждой.
Начальник конвоя, сорокалетний шарфюрер, вначале заставлял заключенных нести ослабевших на себе, но на заснеженную дорогу валились сразу двое-трое. Это раздражало охрану.
— Не церемонься ты с ними, — с досадой сказал его помощник, молодой эсэсовец. — Эти двое уже не могут идти. Лучше их пристрелить. Куда такую ораву тащить? Стемнеет, начнут разбегаться. А то и на нас набросятся.
Шарфюрер неопределенно махнул рукой. Война близилась к концу. По слухам, захваченных в плен эсэсовцев судили, и виновных в расстрелах военнопленных и заложников приговаривали к смертной казни. У него накопилось и так немало грехов, не хотелось увеличивать их число.
Помощник воспринял жест начальника как согласие и двумя выстрелами в голову уложил обоих заключенных. Это подстегнуло остальных. Люди зашагали быстрее. Но вскоре пришлось добить еще нескольких ослабевших, а пожилой чешский священник встал на колени и, перекрестившись, попросил его застрелить.
— У меня опухли ноги, я закончил свой путь на грешной земле.
— Как хочешь, — пожал плечами эсэсовец и, зайдя сбоку, выстрелил старику в ухо. Усмехнувшись, спросил: — Может, кто-то еще устал?
Спустя какое-то время колонну догнал бронетранспортер «Ганомаг» и легкий гусеничный вездеход с противотанковой пушкой на прицепе. Будь это солдаты вермахта, они бы просто проехали мимо. Отношения между вермахтом и частями СС были не слишком дружелюбными. Но в машинах сидели такие же «ребята Гиммлера». Кто-то из офицеров узнал шарфюрера и приказал водителю остановиться.
— Юрген, русские захватили аэродром, и два танка торчат на бугре в вашем лагере. А по центральному шоссе их войска идут сплошным потоком.
— Быстро они двигаются, — озабоченно заметил шарфюрер. — Если узнали про нашу колонну, то наверняка кинутся догонять.
— Я тоже так думаю. Тебе и твоим людям несладко придется. «Иваны» не дадут вам легко умереть. Кончай со своими доходягами и садись к нам. Повозку тоже можешь бросить.
Шарфюрер колебался. Он не сомневался, что обозленные лагерники направят русских танкистов по их следам. Через полчаса они могут быть здесь, а это верная смерть для охранников.
Но в колонне были заключенные, которых предписывалось довести до места живыми. Это были старшие офицеры, политические деятели, промышленники. Пока была возможность, их подкармливали и берегли для переговоров с американцами или англичанами.
— Я отвечаю за них, — колебался шарфюрер. — Мне придется отчитываться. А они плетутся так медленно, что человек семь пришлось пристрелить.
— Кто и за что сейчас отвечает? — вмешался в разговор молодой эсэсовец. — Лучше, если нас раздавят живьем, и мы будем подыхать с расплющенными ногами?
Полковник французского генштаба выступил вперед:
— Разумнее отпустить нас. Вы же понимаете, война проиграна. Это убийство не пройдет вам просто так. Здесь не простые заключенные, а…
Договорить он не успел. Эсэсовец нажал на спуск автомата. Полковник упал лицом в снег.
— Ну что, кончаем остальных?
— И побыстрее, — поглядел на часы офицер, выпрыгнувший из бронетранспортера.
Люди застыли в молчании, кто-то молился. Раздались автоматные очереди, заключенные бросились в разные стороны. Расчет спаренного пулемета МГ-42, тревожно оглядывающийся на дорогу, тоже открыл огонь.
Через десяток минут все было кончено. Конвоиры торопливо грузились в десантный отсек бронетранспортера. Хоть с трудом, но уместились. Последним взобрался молодой эсэсовец. Он добивал раненых, раскалившийся ствол автомата дымился.
— Поехали! Кого не добили, подохнут в снегу.
«Тридцатьчетверка» младшего лейтенанта Олега Васильченко шла на скорости по дороге, где четко отпечатались следы лагерной колонны. По обочинам виднелись заснеженные холмы и поля, островки соснового леса, березы.
— Германия, а места как в России, — вздохнул один из десантников.
— То не есть Германия, — обвел рукой окрестности поляк в подаренном бушлате. — То есть земля Польска, а город назывался не Ландсберг, а Гожув Великопольский. Старый город, тысяча лет ему. Швабы эту землю захватили.
— Конец швабам, — хлопнул его по плечу подвыпивший десантник. — Берлин на горизонте.
— Так, так, — кивал поляк. — Скоро Одер, а за ним Берлин, клятое место.
— От него одни развалины остались.
— Варшаву тоже до земли разрушили, — вздохнул поляк. — Долго вы ее освобождали.
— Как могли, — резко отозвался сержант. — Не видел, сколько за Вислой братских могил осталось?
Поляк промолчал. Сержант и остальные десантники уже не раз слышали подобные упреки, что советские войска не слишком торопились освобождать Варшаву, когда там началось восстание. Сержант тоже предпочел закруглить разговор. Польшу и ее разрушенную столицу освобождали с большими потерями, ломая ожесточенное сопротивление вермахта. За что оправдываться?
