Митри Кибек - Герои без вести не пропадают
— Теперь партизаны досыта едят не только хлеб и Мясные блюда из различных концентратов, но пьют чай, кофе, какао и курят вместо махорки настоящие сигареты, — с гордостью доложил он.
— Откуда у вас такое добро? — удивился Турханов.
— Мы разрешили реализовать часть золота и ювелирных изделий, захваченных у штандартенфюрера Шмидта, — признался Савандеев.
— У кого вы покупаете продукты? — спросил полковник.
— У спекулянтов, — ответил Зильберман. — А они приобретают их у немцев. Гитлеровские интенданты за золото готовы отдать не только продовольствие, но и оружие. Я уже достал десять пистолетов «парабеллум».
Турханов знал, что среди некоторых военнопленных, пришедших к партизанам после побега из немецких лагерей, наблюдаются нездоровые настроения, существуют ошибочные взгляды, на борьбу с фашизмом. Вместо того чтобы делать все для нанесения ударов по немецкому тылу, они ставят перед собой только одну задачу: выжить во что бы то ни стало. Такие люди не рвутся в бой, не ищут врага, а наоборот, стараются не попадаться на глаза, спрятаться от него, а если уж не удается избежать встречи, уклониться от серьезного боя. Доклады и рапорты командиров навели Турханова на мысль, что за последние две недели у командования отряда возобладало именно такое настроение. Выступление Савандеева только подтвердило это. Он сказал, что место для базы выбрал в глухом лесу, вдали от дорог, чтобы затруднить передвижение танков и бронемашин, если они будут сопровождать карателей. Кухни он поместил за два километра от расположения рот, дабы надежнее замаскироваться от воздушного наблюдения немцев. Строительство блиндажей, по его мнению, обеспечивало отряду возможность избежать ненужных потерь, если враг применит авиацию; в них можно будет жить не только летом, но и зимой.
Все это не понравилось Турханову, но он не хотел походить на тех ворчунов, которые обычно отвергают как негодное все то, что делалось до них или в их отсутствие. «Безусловно, многое нужно изменить, а кое от чего вообще отказаться, но положение мы исправим постепенно, в ходе боевых операций. Главное теперь-направить усилия всего отряда на выполнение нашей основной задачи — обнаружить и обезвредить орган, который готовит провокацию против партизан», — решил он.
— Я выслушал вас внимательно, — сказал полковник после паузы. — Давать оценку каждому из вас не стану. Работу нашу оценит Родина, Пока же могу сказать только одно: если мы и в дальнейшем будем действовать так, как до сих пор, то нами будут довольны только…
— Немцы, — подсказал Байдиреков.
— Я хотел сказать: трусы и предатели, которые пекутся только о спасении собственной шкуры. Но должен признаться, лейтенант Байдиреков тоже прав. Сами подумай те, почему бы немцам не быть довольными? Ведь мы им не причинили никакого беспокойства, никакого ущерба. Разве для этого существуют партизаны? Родина требует от нас неустанной борьбы с фашистами, борьбы не на жизнь, а на смерть. Я думаю, нам следует обсудить наши дела на внеочередном партийном, а затем на общем собрании партизан…
Глава одиннадцатая
Операция, которая впоследствии получила название «Спектакль», началась удачно. Как было предусмотрено по плану, вместе с разведгруппой Кальтенберга Турханов прибыл в дом Славянских сразу же после захода солнца. Хозяева были удивлены, больше того, испуганы, когда Владимир Александрович привел к ним «эсэсовцев», но недоразумение быстро выяснилось, и все приступили к делу. Конрад написал на имя начальника полиции письмо, в котором сообщил, что в районе населенного пункта Камень-тура им задержан неизвестный в форме советского полковника, который категорически отказался назвать себя и давать какие бы то ни было показания. «Зная, что Вы недавно разыскивали в этом районе какого-то полковника Турханова, которого якобы знали лично, — писал далее Конрад, — я решил пригласить Вас на опознание задержанного. Прошу Вас оказать мне помощь в этом важном деле, а следовательно — и великому фюреру, которому мы слупим». Письмо было написано по-немецки на официальном бланке штаба 4-го полка войск СС и подписано гауптштурмфюрером СС. По просьбе Турханова Станислав повез это письмо к Дубовскому на квартиру. Тем временем пани Франтишка накрыла стол, а ее муж достал бельевую веревку, которой связали руки Турханову. Чтобы предстоящий спектакль выглядел убедительнее, волосы его сильно растрепали, а на лице нарисовали синяки и кровавые ссадины. После этого полковника закрыли в отдельную комнату и поставили вооруженную охрану. Два партизана, один в форме шарфюрера, а другой обершарфюрера,[15] с автоматами наизготове встали у ворот, а остальные расселись вокруг накрытого стола. Теперь надо было ждать прибытия «виновника торжества», ради которого и разыгрывался весь этот спектакль.
Ждать пришлось дольше, чем предполагалось. Луна давно взошла и, казалось, светила ярче, чем обычно. Небо ясное, звездное, лишь изредка медленно проплывали пушистые облака, сквозь которые все равно пробивался голубоватый свет. Запели петухи. В теплые ночи они поют раньше, вот и теперь ошиблись: до полуночи еще оставалось минут тридцать. Партизаны, переодетые в шарфюреров, тихо переговаривались у ворот. Наконец, вдали послышался топот коней, и они предупредительно постучали в окно. Там ждали этой минуты и сразу зашумели, словно разгулявшаяся компания. Кто-то заиграл на губной гармонике, и «пьяные» голоса тут же затянули популярную в немецкой армии песенку «Лятерне».[16] Когда конники — их было трое приблизились к дому Славинских, партизаны, стоявшие у калитки, окликнули их по-немецки. В ответ послышался голос Станислава. Он, тоже по-немецки, сообщил, что едут свои, и назвал пароль. Тогда их пропустили во двор. Там конников встретил хозяин дома. Он принял лошадей, а сын вместе с Дубовским и Леманским, который после ареста Евы выполнял обязанности телохранителя шефа полиции, вошел на кухню.
— Как там? — спросил Станислав у матери.
— Да вот, шумят, — ответила та. — Каждый уже по бутылке, наверное, выпил. Достала последнюю четверть. Боюсь, и этого не хватит.
— Пока совсем не опьянели, нужно закончить дело, — поторопил Дубовский.
— Тогда помойте руки и за стол! — предложил Станислав.
Гости так и сделали. Славинский ввел их в большую комнату. На почетном месте за столом сидел Кальтенберг и дирижировал вилкой, остальные пели на разные голоса. При появлении новых лиц песня прекратилась.
— Господин гауптштурмфюрер! — начал докладывать Станислав. — Ваше приказание выполнено. К вам прибыли шеф волостной полиции поручик Дубовский и его охран ник пан Леманский. Прошу любить и жаловать.
Дубовский шагнул вперед и поднял руку в фашистском приветствуй.
— Рад с вами познакомиться, — сказал Кальтенберг, изобразив на лице радостную улыбку. — Прошу всех за стол. Оберштурмфюрер, налейте дорогим гостям! — добавил он, глядя на Юлека. Тот налил Станиславу и Леманскому по рюмке, а Дубовскому — целый стакан. — Герр поручик, выпьем первый бокал за великого фюрера! — За великого фюрера! — выкрикнул Дубовский и одним духом осушил стакан.
— Вы уже знаете из моего письма, почему я вас побеспокоил так поздно, приступил к делу Кальтенберг. — Мои орлы захватили советского офицера. Он отказался отвечать на вопросы. Я уже хотел было разрядить в него свой пистолет, но герр Славинский сказал, что на днях вы тут искали какого-то советского полковника, и я решил показать его вам, прежде чем отправить к праотцам.
— Очень разумное решение, — одобрил Дубовский. — Ну-ка, покажите его!
Конрад подал знак, и Юлек привел Турханова. Дубовский, конечно, сразу узнал его.
— А-а, товарищ Турханов! — заговорил он, издеваясь, по-русски. — Вот поистине правы те, которые говорят, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком обязательно сойдутся! Вот и сошлись с вами, хотя вы и запутали тогда свои следы. Ну, как самочувствие? Как успехи? Легко ли строить социализм на моей родине? — Потом, обращаясь к Кальтенбергу, добавил:
— Вы не ошиблись. Ваши орлы захватили действительно того самого полковника, которого мы ищем еще с ранней весны. Это — Турханов Владимир Александрович, командир Интернационального от ряда советских партизан. Мы с ним прилетели из Советского Союза на одном самолете.
— Спасибо, поручик! Теперь мы можем его спокойно вздернуть.
Лицо Дубовского приняло озабоченное выражение.
— Он вполне заслуживает такой смерти, но пока казнить его нельзя.
— Почему? Кто может мне запретить повесить партизана? Скажите, кто? закричал Конрад, гордо выпятив грудь. — Оберштурмфюрер, приготовьте веревку!
— Послушайте, гауптштурмфюрер, нам с вами нужно поговорить наедине. Может, выйдем в соседнюю комнату? — предложил Дубовский.
