Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич

– Спасибо. Но мне нечего взамен дать, – испуганно ответила та.

– Взамен? Ты чо, тетка, рехнулась? Ты давай поешь и покорми пацана, если он сможет есть-то. Имей в виду, если завтра не встанет парень-то, они его быстро в ров сбросят.

– Какой ров? – удивленно раскрыла глаза Акулина, зажав в руке полученный хлеб. Она хотела приберечь его для сына.

– Такой! Вон видишь за воротами стоит трактор. Так там и есть ров специально вырытый, чтоб дохляков сбрасывать. Каждый день обход идет, и смотрят тех, кто не поднялся по команде. Вот их и тянут за забор да в ров скидывают. Потом этот трактор их прикапывает землей. Я уже дважды ходила туда в копательной команде, – объясняла женщина.

– Команде? Копательной? – недоуменно подняла брови Акулина. Рассказ незнакомки пугал ее все больше и больше.

– Эх же ты, темнота деревенская! – беззлобно ругнула ее собеседница. – Говорю ж тебе, каждый день обходят, выбирают мертвых и хилых, а здоровых и сильных заставляют тащить их за территорию лагеря и там кидать в ров. Гляди, какая я здоровенная, вот меня и назначают. Ну, поняла? Эх, жаль твоего пацаненка. У меня вот такой же был.

Тут она тяжело сглотнула и вдруг отвернулась от Акулины. Она не плакала, просто как-то отстраненно и молча застыв вполоборота, смотрела ввысь, где в неведомые дали неслись хмурые осенние облака.

– Прости ты меня, а что ж с твоим ребеночком-то приключилось? – продолжала расспросы Лёнькина мать.

– Хм. Да уж приключилось такое… На поезде мы ехали от матери моей из Орла в Москву с сынком моим Андрюшкой. Ему только десять исполнилось. Ну, а тут налетели вражьи самолеты и давай бомбами бросать по нам. Накрыло нас, короче. Очнулась я снаружи. Вылетела, видимо, из вагона, но не помню как. А только вся целехонька. Лишь ссадинки да царапки. А вот сынок мой под упавшим вагоном оказался. Ой, и наревелась я, пока его доставала да хоронила. А тут и эти орды живодеров подоспели. Похватали всех, кто уцелел, а раненых и покалеченных там же и постреляли. Потом всех опрашивали: «Комиссар? Юден? Это еврей, значит. Коммунист?» – и тех, кто молчал или отвечал согласно, уводили и расстреливали. Вот так и остались в итоге одни бабы да детей немного. А потом уже нас погрузили в скотовозки и сюда приперли. Вон наша группа, человек семьдесят нынче всего осталось. – Женщина присела возле Акулины и жевала полученную булку, тоскливо, не моргая, глядя в одну точку.

– Прости уж меня, а как звать тебя? – снова спросила Акулина, пораженная простотой и трагичностью рассказа незнакомки.

– Слушай, кончай ты все время извиняться. Ты ж ничего не сделала. А звать меня Людмилой. Звали Люськой-хохотушкой раньше… – грустно улыбнулась она. – Теперь вот Людкой кличут. Я у них вроде старшой в этой яме. Так что ты, тетка, держись меня. С пацаном придумаем, как быть. Утром решим. Ты ж помнишь, как в сказках народных: утро вечера мудренее. Иди ближе, давай спина к спине прижимайся! Я большая и теплая. А пацана лучше бы уложить на ровное, на землю. Только вот что, давай-ка подложи это… – Людмила скинула свой роскошный жакет и свернула его наподобие тюка, положив прямо перед Акулиной. После чего подхватила легко и ловко Лёньку и аккуратно опустила на сооруженную лежанку.

– Давай спать. Завтра силы понадобятся, – добавила она, дожевывая булку.

Через минуту Акулина почувствовала, как дрожит широкая спина, прижавшаяся к ней сзади, от могучего и размеренного храпа. Ее новая знакомая Люська-Людмила-Людка мирно спала, подпирая своей великанской спиной испуганную и измученную Акулину. Лёнька бредил во сне или забытьи, и мать прикладывала к его горячему лбу свою прохладную ладонь. Темная глухая ночь опустилась на лагерь, в котором ждали своей участи тысяча безвинных людей. На мрачном ночном небе, как и в жизни этих несчастных, не виделось ни малейшего просвета.

Глава двадцать третья

Медкомиссия

Ранним утром в лагере началась суета. Едва открыв глаза, Акулина увидела странных людей в белых халатах, которые расхаживали между колючими заборами. Врачебная униформа была наброшена поверх черных мундиров. Они переговаривались с сопровождавшим их долговязым офицером, державшим под мышкой нечто вроде хлыста или тонкой палки. Остановились напротив отсека, в котором содержались женщины с детьми.

– Внимание! Всем раздеваться и подходить каждый к забор! – на ломаном русском языке выкрикнула худая и очень некрасивая немка в пилотке и с пенсне на носу.

Она, как и трое других «врачей», была в немецкой форме с накинутым поверх нее халатом. На пилотке красовался блестящий на солнце череп с костями, от одного вида которого у всех детей без исключения задрожали колени. У нее в руках тоже оказался небольшой предмет, напоминавший указку размером тридцать-сорок сантиметров. Она ловко прятала ее в рукаве, достав в тот момент, как закончила свое объявление, словно сказочная фея свою волшебную палочку. Правда, больше она походила на злую ведьму, чем на добрую волшебницу, и от нее веяло опасностью.

Среди женщин началось волнение. Никто не мог толком понять, что именно требует эта суровая дама в больничном халате и пилотке с символами смерти. Матери обхватили детей и вместо исполнения команды старались отойти как можно дальше от колючего забора и прибывшей медицинской комиссии. Немцы равнодушно и презрительно глядели на сбившихся в кучу женщин и ребятишек, лениво переговариваясь в полголоса.

– Echte Vieh. Eine Herde stumpfer Ziegge! [90] – возмутилась дама небольшого роста с миниатюрными ножками в модных туфельках. Она постоянно бросала взгляд на сухопарого офицера, сопровождавшего их комиссию. Тот, ловя ее взгляд, отвечал открытой улыбкой, обнажая крепкие белые ровные зубы настоящего арийца.

– Да, дорогая, вы абсолютно правы. Как прав и наш мудрый министр Йозеф Гебельс. Именно он отметил это стремление восточных народов к стадному поведению. Смотрите, как они сбиваются в кучу! Ха-ха! Ну настоящие овцы, увидавшие волков. Действительно тупы, как козы! Ха-ха-ха. Им всегда будет нужен пастух, – насмехался немец.

– Господин лагерфюрер, прошу не забывать, что мы здесь не для того, чтобы изучать стадные инстинкты этих людей. Мы здесь для того, чтобы провести осмотр и выбраковать мусор. Давайте приступать! Нам дано два часа на полный осмотр этих тупых баб с их ублюдками, – сурово отреагировала та, что делала объявление на русском языке о необходимости раздеться.

– Зачем тратить целых два часа? Я бы их расстрелял за пять, нет, даже за две минуты. Экономия! Ведь их придется еще и кормить. Если Красный Крест и эти блаженные самаритяне перестанут носить еду, я их точно не прокормлю. Кстати, когда же планируется их перевозка дальше? – рассуждая, осведомился лагерфюрер.

– Герр гауптштурмфюрер, как бы вам ни хотелось их уничтожить, будьте любезны сохранить этих людей для той миссии, которую им предстоит исполнить! – отрезала дама в пенсне. Оглядев костлявую фигуру вытянувшегося начальника лагеря, она добавила: – Если осмотр пройдет штатно, то завтра сможете отправить их на ту сторону и уже там погрузить в спецсоставы. По моим данным, сегодня к вечеру наши немецкие поезда будут поданы. Завтра же прибудет уполномоченный по пересылке «рабочей силы» и отдаст все необходимые распоряжения по этим баранам или козам, как вам будет угодно их называть. Им предстоит еще долгий путь до Франкфурта, где их заждались на бирже. Я слыхала, что там уже волнуются в ожидании свежих поставок. Так что давайте не тратить время попусту и скорее проведем этот осмотр. Поверьте, мне он тоже не доставляет никакого удовольствия.