Виктор Муратов - Перевал
Лозняк, увидев на столе закуску и колбу со спиртом, оживился:
— Что, тихушники, спиртягу лакаете? Ладно, давай карту, Петро.
Лозняк и Кабаневич присели к столу. Дерибас бросил им по карте.
— На сколько? — спросил он Лозняка.
— Для начала… — Тит долго моргал светлыми ресницами, уставившись в карты. — Полтора червонца. Давай две карты сразу. — Взглянув в карты, Лозняк с огорчением бросил их на стол. — Очко, черт дери! Надо было ва-банк идти.
— Ничего, Тит, еще успеешь, — успокоил его Дерибас и пропел: — «Я играю, стос мечу, проиграю — не плачу». — И, объявив: — В банке сорок рублей! — обратился к Борису: — Ваше слово!
— На все! — ответил Борис. Он глянул в карты и сокрушенно покачал головой. — Двадцать три. Не везет…
— Ша, кореша, ша! — перебил Бориса Лозняк. Он сжимал в руке карту и с алчностью смотрел на деньги. На его морщинистом, дряблом лбу выступила испарина. — Ва-банк, — наконец глухо выдавил он. Взяв карту, Тит медленно стал заглядывать в нее. Затем положил на стол, кивнул Дерибасу: — Бери себе.
Дерибас открыл свою карту. Взял еще — валет, еще — и объявил:
— Двадцать.
— А, черт дери! — крикнул Лозняк. — Надо было мне, охламону, еще карту брать! Валет! Было бы очко!
— Что поделаешь, — проговорил Дерибас и снова пропел: — «Деньги ваши — стали наши, да-да. Это дело перекурим как-нибудь…»
— Ну, охламон! Ну, охламон! — ругал себя Лозняк, шаря по своим карманам, и, не обнаружив там ничего, заискивающе посмотрел на Дерибаса: — Давай в долг!
— Ты, Тит, законы знаешь, — возразил Дерибас.
— Тит законы знает, — огрызнулся Лозняк. — Ты, Петро, мне права не качай. Лучше дай тридцатку. Кто даст тридцатку? Верну шесть червонцев. У Свиневича не прошу: жмот. Может, ты дашь, старший лейтенант?
— Я сержант, — поправил Борис — Вообще-то во время игры в долг не дают. Но уж ладно, раз вы в таком положении… — И протянул Лозняку деньги.
— Спасибо. Клевый ты кореш, старший лейтенант, хоть и генеральский брательник. За Титом не пропадало, не боись. — Лозняк откинулся на спинку стула и, дожидаясь своей очереди, мечтательно заговорил: — Три червонца, а? У Тита Лозняка не хватает трех червонцев! Да на воле я бы имел…
Скоро Лозняк проиграл и эти тридцать рублей. Клянчить в долг он больше не стал. Не дожидаясь приглашения, налил в стакан спирт, выпил и, хрустя огурцом, молча наблюдал за игрой. Ставки в банке росли. Деньги переходили из рук в руки, минуя Лозняка. Наконец он не выдержал искушения, махнул рукой и направился к выходу. Уже у порога обернулся.
— Если сейчас не достану гроши, завтра отыграюсь, — пообещал он. — А ты, старший лейтенант, за Тита не боись, за мной не пропадет.
— Повысили меня в звании, — усмехнулся Борис, но никто не среагировал на его слова.
Игра продолжалась с прежним азартом. Однако рисковали в основном Дерибас и Рябченко. Борис равнодушно поддерживал игру, исподволь наблюдая за Кабаневичем. Тот не рисковал, играл осторожно.
— Да-а, интересно получается, — заговорил он густым басом, который никак не вязался с его тщедушной фигурой. — Думал ли я, сидя в райсобесе, что придется в карты играть с уголовниками? — И, не дождавшись реакции окружающих продолжал: — Я имею в виду этого Лозняка. Ведь у него и здесь, в этом нашем чудовищном пристанище, своя компания. Я не говорю о вас, — спохватившись, поправился он и обратился к Борису: — Я даже благодарен Лозняку за такое знакомство. Поймите, это очень дорого в наших условиях — встретить интеллигентных людей. Я чувствую, что в вашем обществе можно найти единственную отдушину. Простите, я не навязываюсь, но мне бы хотелось бывать в вашей компании. Вы — честные люди и поймете меня. — Он порывисто встал, покосился на дверь, собираясь уйти. — Желаю здравствовать. И вам советую расходиться. Вы знаете, не очень-то я доверяю этому уголовнику. А меня не бойтесь. Хоть я и староста палаты… — Раскланявшись, Кабаневич вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.
…На следующий день в лагерь прибыл Кутипов. В сопровождении капитана Оберлендера и начальника лагеря он обошел территорию и, засев в канцелярии, стал вызывать одного военнопленного за другим. К Севидову Кутипов пришел сам, без сопровождающих.
— Здравствуйте, господин Севидов. Как рука?
— Еще болит. И что это вы все так упорно хотите из меня сделать какого-то Севидова?
— Вас лечат? — спросил Кутипов.
— Боюсь, что еще с неделю проваляюсь.
— Кончайте, Севидов, разыгрывать комедию. Не такая уж у вас серьезная рана. А доктору посоветуйте не тянуть резину. Немцы раскусят — собаками затравят. Передайте это ему. В конце концов они могут назначить своего врача, и тогда все выяснится. Так что кончайте волынить. Эх, мать твою так! — вдруг грязно выругался Кутипов. — Жаль мне тебя, дурья башка. Чисто по-товарищески говорю — жаль. Дождешься, что немцы из твоей шкуры ремни будут резать. А я ведь знаю, что ты тоже казак. Зачем казаку подыхать? А пойдешь со мной — сообразим что-нибудь.
— Я Семен Ручьев, из Ейска. Сержант. Сколько можно повторять?
— Э-эх, — покачал головой Кутипов, — зря ты здесь нам мозги пылишь. Деваться-то тебе некуда. Есть указание советского командования всех пленных красноармейцев и командиров считать изменниками. А как тебе известно, у всех изменников одна судьба — в расход. Одним словом, Севидов, мне уговаривать тебя надоело. Учти, что и у майора Ланге может скоро кончиться терпение. Я не угрожаю, а предупреждаю чисто по-товарищески: о тебе знает гестапо. Уж если они возьмутся…
«Где я его видел? — думал Борис — Этот рыжий чуб, это рябое лицо… Видел, видел. Но где?»
Борис молчал. Кутипов достал из заднего кармана брюк плоскую бутылку, отвинтил широкую крышку.
— «Мартель». Французский. Ты давненько не полоскал глотку?
— «Мартель» вообще не пил. Интересно, — проговорил Борис. — Видать, здорово живешь. Где это ты… Ох, извините, господин Кутипов…
— Ничего, все в норме, — похлопал его по плечу Кутипов. — Мы же с тобой казаки. Можно на «ты». Зови меня просто Борис Михайлович. Да мы, пожалуй, и годами-то почти ровесники. Ты какого года?
— Двадцатого, — ответил Севидов.
— Э-э, я постарше, восемнадцатого. Ну да для мужской дружбы возраст не помеха. Ты где служил до войны, в кавалерии?
— В кавалерии.
— Я тоже. Пять лет в Камополе протрубил. Только перед самой войной на запад попал. Слыхал такой город на Каме? Дыра дырой.
Город на Каме, где, не знаем сами.
Город на Каме, матушке-реке.
Не дойти ногами, не достать руками,
Город на Каме, матушке-реке, —
пропел он и рассмеялся: — Помнишь у Горького? Вообще, люблю Горького. Особенно босяцкие рассказы. Там, где он начинает философскую муть разводить, — тошнит. А эта трилогия автобиографическая — вещь! И босяцкие рассказы — вещь! — Кутипов налил в крышечку коньяк, глядя задумчиво в пол, опрокинул, сморщился. Снова налил, снова опрокинул. Потом вдруг вспомнил о Севидове. — Эк, скотина я такая, ведь специально тебе принес, а сам чуть не вылакал. Давай-ка, причастись.
Кутипов хотел было налить в крышечку коньяк, по Борис брезгливо остановил его:
— Не могу я из этого наперстка. И до глотки-то не достанет. Можно из горла?
— Это дело! Молодец!
Коньяк был слишком теплый и с непривычки противный. Но Борис, стараясь не морщиться, сделал несколько глотков и отдал бутылку Кутипову.
«Где я его видел? Ну конечно же, Краснодарская кавалерийская школа. Тридцать восьмой год… Мы со Степаном были тогда на первом курсе. — Борис вспомнил, как на плацу выпускникам школы вручали командирские петлицы. Среди выпускников был и этот рябоватый широкоплечий лейтенант. — Как он оказался у немцев? Почему пользуется таким доверием у фашистов?»
Борис почмокал губами, как бы смакуя вкус коньяка, и небрежно спросил:
— И все же откуда такая роскошь?
— Коньяк-то? Французы угостили.
— Французы? Откуда они здесь?
— Вернее, грузины.
— Не понимаю.
— Ну, грузинские французы или французские грузины, не один черт? Ты пей давай.
— Откуда они взялись?
— Вот чудак-человек, ну вроде эмигрантов. В гражданскую войну рванули из Грузии, а теперь и сами, и их сынки служат у Оберлендера в части особого назначения «Бергманн». Недавно в отпуск ездили, вот привезли. Живут, заразы, что надо.
— В отпуск в Париж? — удивился Севидов.
— В самый Париж. Их тут в «Бергманне» полным-полно. Видишь, немцы им и отпуска разрешают даже без сопровождения немецких солдат, если имеют плацкартные билеты. Да и в самой Франции полно остлегионов. Я тоже из Люкенвальда хотел во Францию попасть. Не вышло. Говорят, здесь я нужнее. А у меня во Франции своя забота. Дорогого папашу хотел разыскать. Ну ничего, надеюсь здесь, на Дону, с ним встретиться.
