Николай Семёнов - Это было на рассвете
Разумеется, старшина Якушин ни шашкой, ни ракетницей танки не уничтожал. Но что он был смелым, находчивым в бою, это мы знали давно. «Красную Звезду» он получил за бои на Курской дуге, «Славу» — за Север.
— Пересекаем немецкую границу, — проговорил, посмотрев на карту, сидящий на второй полке командир роты капитан Иван Максимович Ткаченко. Все бросились к окну и к приоткрытой двери вагона. Перед глазами проплывала территория врага. Несколько минут все молчали, словно в рот набрали воды. Правда, кто-то из молодых, кому не пришлось пока участвовать в танковых боях и сражениях, крикнул: «Ура-а-а!» Даже бросился в пляс. Но, посмотрев на исковерканные осколками, обожженные и закопченные порохом суровые лица бывалых танкистов, на груди которых сверкали по два-четыре ордена и медали, умолк. К тому же Иван Якушин ему шепнул:
— Когда петух поет не вовремя, ему сносят голову.
Нет слов, умудренные боевым опытом танкисты внутренне радовались больше, чем молодое пополнение. Но в эти минуты каждый прошедший войну боец, командир мысленно вспомнил пережитое в годы войны. Каждый из них прекрасно понимал, какие огненные годы привели нас на вражескую землю. Сколько верных сынов нашей Родины погибло, сгорело, выпуская по врагу последний снаряд, патрон, не желая сдаться в плен. Сколько погибло советских граждан в концлагерях и тюрьмах, расстреляно, замучено, повешено. Сколько погибло мирного населения от голода и вражеского огня в блокадном Ленинграде. Два года довелось сражаться на ленинградской земле. Сколько пота и солдатской крови пролито в сорок первом под Молосковицами, Бол. Парицами, Красногвардейском, Пушкином, Тосно, на легендарном, обагренном человеческой кровью небольшом Невском пятачке. Именно на этом крошечном плацдарме полегли храбрейшие из храбрых. Здесь, на обугленной земле, вздыбленной бомбами, снарядами, более четырехсот дней и ночей удерживали врага советские воины ценою собственной жизни, не давая ему намертво блокировать Ленинград. В стужу и слякоть, месяцами не раздеваясь, не разуваясь, полуголодные, бойцы и командиры мужественно, с беззаветной храбростью отражали атаки гитлеровцев.
Это было в тяжелые для нас годы войны, когда мы не имели достаточного количества самолетов, танков, артиллерии. Теперь мы везем тяжелые танки, чтобы окончательно похоронить фашизм. Ждали мы этого около четырех лет и знали, что рано или поздно час расплаты настанет. Вот которые сутки едем и ни один вражеский самолет не смеет приблизиться к нашему эшелону. Видимо, не подпускают их близко наши истребители или мало осталось у гитлеровцев самолетов. Пожалуй, то и другое.
— Вот и черная, пропитанная фашизмом немецкая земля, — проговорил вдруг кто-то.
— Земля, она не черная. Она такая же, как и наша, — возразил секретарь партийного бюро полка предельно скромный, немногословный капитан Василий Иванович Антонов. — Беда в том, что на этой земле живут еще люди, мозги которых пропитаны духом фашизма, стремлением к мировому господству. Выпустить этот дух — наша интернациональная обязанность.
Разговор в вагоне постепенно оживлялся. Поскольку передний край войны передвинулся на территорию Германии, никто не сомневался в ближайшем победоносном ее завершении. Потому многие заговорили о послевоенных делах, проблемах после увольнения в запас из армии.
В разгаре беседы ко мне подошел земляк Изотов. Ему, видимо, тоже хотелось помечтать.
— Коля, смотри, опять строчит письмо, — показал он на сидящего на верхних нарах около окна Малинина.
— Должно, Аннушке, ведь после того письма прошли уже вторые сутки, — улыбнулся он.
Заметив, что мы смотрим на него, Демид Сергеевич сказал:
— Нет, друзья! Вы — командиры, у вас впереди — академия. А я дальше своей деревни Мари-Кошпая — никуда. Там я родился, там стал трактористом. Помню, первую борозду провел и все лето не слезал со своего ХТЗ. Перепахал я земли нашенские вдоль и поперек. Буду продолжать обрабатывать ее до конца своей жизни. Вырастишь хороший урожай — золотые колосья колышутся на ветру, а в воздухе запахнет солнцем и хлебом. Как все это приятно. Смотришь, потом Аннушка с сынишкой Ваняткой на руках несет тебе обед.
— Товарищ старший сержант, вы часто вспоминаете свою жену, а не секрет, если о ней расскажете, — обратился молодой заряжающий с противоположных нар вагона.
— Что тут секретного? — улыбнулся Малинин. — Женился, как и все. Пришли мы к ней сватать со своим дядей Степаном — колхозным конюхом. Я был в чужом костюме, своего порядочного не имел. Было раннее солнечное утро религиозного праздника семика. Аннушка доила корову. Поняв, в чем дело, она растерялась.
— Кто растерялась, корова? — вставил механик-водитель Иван Якушин. Это вызвало взрыв смеха.
— Нет, она.
— Корова?
Опять поднялся смех.
— Дай же рассказать человеку, — одернул я Якушина.
— Невеста стеснялась даже взглянуть на меня. Была свадьба. Она скромна, застенчива и очень хозяйственная.
Демид Сергеевич, посчитав, что над ним смеются, притих. Но тут, виновато улыбаясь, Якушин проговорил:
— Я же пошутил, рассказывай дальше, Демид.
— Люблю я нашу землю. Она меня не обижала, надеюсь, не обидит я теперь, — задумчиво вздохнул Демид Сергеевич. — И что вы думаете? К осени заработал 50 пудов хлеба!
— И на базар?! — вставил опять тот же Якушин.
— Для базара не осталось. Надо было купить корову. Помогали брату Егору: у него как раз умерла жена, и он остался с двумя маленькими. Буду жив — буду помогать поднимать свой родной колхоз «Трактор». Если же не суждено, то пусть не поминают лихом, — закончил Демид Сергеевич, сворачивая свое письмо треугольником.
Рассказ Малинина задел душу многих. Несколько озадачились и мы с Изотовым.
— Меня из-за ранения не возьмут в академию. Из армии-то, пожалуй, уволят. Так что и я дальше своего Козьмодемьянска тоже никуда не поеду. Меня там ждет не дождется моя мама Нина Парфентьевна, — высказался Изотов.
— Если уцелеем, то конкретнее посоветуемся, земляки, около рейхстага, — улыбнулся я.
Выпустили «Боевой листок». Он начинался со статьи парторга полка В. И. Антонова «Вперед на Берлин, гвардейцы!» В памяти сохранились некоторые строки из стихотворения лейтенанта Михаила Бронникова:
Славное море — священный Байкал,
Гитлеру пулю бы, чтоб он не скакал!
«Боевой листок» нашего вагона оказался интересным и смешным.
Утрам на десятые сутки следования наш эшелон прибыл на станцию разгрузки Топпер. Колесные машины разгрузились в Швибусе.
Совершая своим ходом 76-километровый марш в район сосредоточения — деревню Маусков, мы миновали немало населенных пунктов. Местного населения — ни одной души. Оно эвакуировалось на Запад.
— Могли ли немцы подумать в сорок первом о такой судьбе, какая постигает их теперь? — проговорил как-то на привале командир полка подполковник У. Н. Ермоленко. — Бежали так, что не успели прихватить даже домашние вещи. Не смейте трогать их. Не за барахлом приехали мы сюда, — строго предупредил командир полка.
В половине двенадцатого ночи части и подразделения бригады: начали сосредотачиваться в сосновом лесу восточнее Маусков. Мы с заместителем начальника штаба полка по оперативной работе капитаном Смаком стали обходить вокруг нашего расположения, чтобы организовать правильно охрану территории.
— Товарищ капитан, правда, что во всей Германии естественного леса нету? — обратился я к Смаку.
— Вон посмотри, какими ровными рядами стоят сосны, — показывая рукой на лес, ответил капитан.
— Стоят-то они ровно и толстые, но наши кряжистее.
— Это верно, — согласился Смак.
Прошли мы еще метров сто по лесу.
— Вон что-то белеет на пригорке, — сказал я капитану.
Когда подошли, увидели: на постеленных под соснами перинах лежат три пожилые женщины. Цвет лица у них серый. Еле шевеля губами, медленно протягивают нам руки.
— Просят есть, — шепнул капитан Смак.
Мне стало не по себе. Вспомнился блокадный Ленинград. Тогда умерших голодной смертью заворачивали в простыни, увозили за город, ложили под деревья и хоронили.
— Николай, ты чего задумался? — спросил меня капитан.
— Да так, глядя на этих беспомощных женщин, вспомнил блокаду Ленинграда, — ответил я.
— Вот что. Пока я набросаю схему, сбегай быстро, доложи замполиту и узнай, что делать с ними. Может, быстро доставить в госпиталь, а то завтра будет поздно! — они окажутся на том свете, — приказал мне Смак.
Я быстро побежал в расположение.
— Товарищ капитан, вы не скажете, где майор Лукин? — обратился я к идущему мне навстречу парторгу полка Антонову.
— В чем дело?
— С капитаном Смаком рядам с расположением обнаружили трех умирающих немок, — доложил я.
