Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Митрохин взглянул вверх: «лагги» всей четверкой через огонь зенитной артиллерии падали на взлетавших «мессеров». Нажал кнопку передатчика и, сдерживая волнение, нарочито спокойным голосом передал:
— «Горбатые», я — Митрохин, первых отсекут. А дальше пойдем сами.
Он попытался увидеть, что делается позади группы, но близость земли, опасность столкновения с ней не давали ему оглянуться.
Помог понять обстановку и подстегнул нервы голос Русанова:
— Командир, шестерка «сто девятых» догоняет.
— Далеко? Успеем дойти до цели?
— Наверное, успеем.
Еще минута полета, и через несколько секунд от красных станционных зданий, что показались между деревьями, брызнули сполохи огня, зенитчики защищали себя и станцию.
Митрохин довернулся на центр станции и стал прицеливаться, готовясь сбросить бомбы. Пушками и эрэсами пытался прижать зенитчиков к земле, но те оказывались уже с боков, и самолетный огонь был им не страшен. Станция неслась навстречу, и он подал команду:
— Приготовились! — Наконец «ил» вышел на расчетную дальность. Он крикнул: — Бомбы! — Нажал кнопку сброса. Его и летчиков серии из шести «соток» пошли к земле.
Разворот к земле, и домой!
Отдал распоряжение, а сам уже знал, что развернуться ему будет трудно: педали руля поворота болтались свободно — огнем с земли перебили тросы управления.
— Русанов, у меня с управлением непорядок. Уводи группу.
— Вместе пойдем.
— Приказываю — уводи. Осипов останется.
— Понял.
Матвей посмотрел на уходящие самолеты и увидел, как после прекращения с земли огня на них бросились немецкие истребители. Резко развернул машину и верхом пошел на другую сторону самолета командира, чтобы посмотреть, что же делается за их парой. Оглянулся назад, и сердце забилось тревожно: за ними тоже увязалась четверка желто-зеленых смертельно жалящих стрекоз. Камуфляж был непривычный — больше желтого, чем зеленого. «Появилась, видимо, какая-то новая часть. Откуда они? С опытом или новички? Этого аэродрома вчера не было».
Митрохин потихоньку разворачивался вслед уходящей вперед группе, а Матвею нужно было опять идти в змейку — иначе ничего не увидишь, что делается за хвостом. А не увидишь — собьют первой же очередью.
Немцы не торопились с атакой, наверное, договорились, что и как делать. И это их спокойствие говорило об уверенности в исходе предстоящего боя.
Осипов воспользовался предоставленным временем, перезарядил пушки и пулеметы.
Наконец первая пара пошла в атаку сразу на два «ила». И Матвею надо было решать, что делать: сманеврировать самому — значит оставить Митрохина без защиты. Тогда его сразу собьют. Маневрировать он же не может. Такой расклад не годился.
Определив, какой самолет атакует подбитого, Осипов пошел на него. Немец на близком расстоянии попал Матвею в прицел. Он увидел на фюзеляже нарисованную игральную карту — пиковый туз.
Белый кок его винта черными рисованными линиями ввинчивался в воздух.
Матвей нажал на гашетки — от машины немца что-то оторвалось. Немец дернул самолет вверх и пропал из поля зрения.
Сзади по самолету Матвея хлестанула очередь, и он рванул машину в сторону. Вывернул! «Где командир?»
Митрохин буквально полз по земле. За самолетом тянулся белый дымок — выливалось или горело масло. Мотор же без масла долго работать не сможет.
От злости на себя Матвей задохнулся: как же так, на самолете врага видел все заклепки, не промахнулся, а он не взорвался. Улетел, но думать дальше было не время.
Посмотрел назад через прозрачную броню — в атаке два истребителя и собираются бить только его. Матвей убрал обороты мотора и круто развернулся на дальнего, третьего немца. Маневр спас его. Над головой пронеслись огненные трассы — мимо. Впереди диск вращающегося винта тянул за собой песочного головастика к машине Митрохина. Матвей подвернулся — и самолет врага закрыл собой стекло кабины. Мотор «сто девятого» коптил. Матвей дал длинную очередь, и от кабины и мотора полетели клочья. И в этот же момент по самолету Осипова вновь застучало молотом железо, выброшенное пушками врага, в кабине что-то хлопнуло.
Новый разворот, чтобы посмотреть, что за хвостом. Врагов осталось только двое.
А командир? «Ил» Митрохина продолжал полет над самой землей. Вид у него был как у старьевщика, несущего на спине мешок с барахлом. В разных местах, на крыльях и фюзеляже болтались какие-то тряпки и палки. Значит, ему еще раз попало.
Сверху проскочил «мессершмитт», дал на пикировании очередь по Митрохину и ушел вперед. Что же он собирается делать?
А сзади новая атака по Матвею. Он сманеврировал, и очередь прошла мимо.
Немец сменил цель и пошел на Митрохина.
Осипов довернулся на истребителя, подбирающегося к самолету командира, и открыл заградительный огонь. Немец рисковать не стал и крутым маневром вышел из атаки, вверх и назад. Матвею за ним смотреть было некогда.
Передний немец, забравшись повыше, сделал разворот на Митрохина и с пикированием пошел ему в лоб.
Матвей понял: сейчас будет стрелять, если попадет — убьет! По полету атакуемого было видно, что Митрохин огнем врагу ответить не сможет — нет скорости. Мотор его коптил из последних сил. Скорость чуть-чуть только держала самолет в воздухе.
Немец пикировал сверху, самолет его стремительно рос в размерах.
Осипов поймал мотор немца на вертикальную черту прицела, чуть подождал и со злостью нажал на гашетки. Пушки и пулеметы вновь послушно рявкнули на длинном выдохе. И Матвей понял, что попал и опередил немца с открытием огня. На желто-зеленом поле крыльев у немца что-то блеснуло, и самолет, резко повернувшись вокруг оси, пропал сзади.
Новый разворот — теперь позади только один истребитель врага, и опять он в атаке. Матвей сманеврировал. Очередь прошла мимо. Немец прошел над «илом» Матвея верхом и крутым разворотом ушел в набор высоты назад.
«Как только бедный «илюха» все это безобразие терпит, летит и не разваливается».
Матвей ходил над Митрохиным в крутой змейке. Опасался, что демонстративный выход немца из боя мог быть обманом, тактическим маневром перед неожиданной в таком случае атаке, атаке в упор, если у него еще есть боезапас.
Крутясь над Митрохиным, Матвей уже понял, что двух-то он сбил, а третий, с тузом, по которому он стрелял вначале, видимо, тоже не летает. Поэтому оставшийся четвертый — злой и мстительный — просто не уйдет.
И еще думал, что истребители эти, видимо, только что прилетели откуда-то. Опыта боев со штурмовиками не имели. Пренебрежительно отнеслись. Не думали, что напарник подбитого командира будет вести активный бой и рисковать собой. Действовали они в общем-то правильно. Атаковывали одновременно и ведомого, и ведущего. И если бы он, Матвей, был на любом другом самолете, а не на бронированном «иле», то их первая атака должна была быть для него и последняя.
И еще он думал о том, что, вероятно, «мессершмитты» были вооружены не пушками, а крупнокалиберными пулеметами, поэтому броня у него и выдержала.
«Буду считать, что везенье и уменье сложились в положительную сумму, в мою пользу».
Внизу промелькнула огненная и пыльная линия фронта, и сразу «ил» Митрохина запахал землю, вначале хвостом, а потом и мотором. Не упал, а сел без шасси на фюзеляж. Осипов положил машину в крутой вираж. Смотрел на самолет командира. Ждал, что будет делать Митрохин…
Открылся фонарь, и командир махнул ему рукой… На сердце стало у Матвея легче: «Не побился, не ранен».
А немец? Где он? Еще раз осмотрел воздух, чтобы не допустить неожиданной атаки. Убедился, что рядом ни знакомца, ни новых нет. Покачал машину с крыла на крыло, чтобы командир понял его решение: «Ухожу домой».
…Матвей заходил на посадку. Когда решил выпускать шасси, то не надеялся на удачу, потому что оба крыла были в пробоинах. Но оказалось все в порядке: зашипел воздух в системе и шасси вышло.
Колеса коснулись земли, и самолет затрясло. Он понял, что резина пробита, и выключил мотор. Самолет, пробежав метров сто пятьдесят, начал разворачиваться влево. Попытка удержать его на прямой ничего не дала. Тормоза не работали. Теперь Матвею оставалось только ждать, когда машина сама остановится, препятствий вблизи не было. Тревожило одно: выдержат ли стойки шасси, а то можно и перевернуться.
Пятнадцать-двадцать секунд пробега показались ему очень долгими. Самолет описал на разбитых колесах полный круг и затих.
В наступившей тишине слышалось только жужжание гироскопических приборов в кабине самолета да что-то шипело внизу.
Пока к самолету бежали люди, Матвей вылез из кабины, спрыгнул на землю и быстро обошел вокруг «илюхи». Посмотрел, что с ним: обшивка крыльев и фюзеляж походили на решето; винт продырявлен в нескольких местах; оба колеса разбиты. Целы только броня мотора и кабины. Он погладил рукой броневые обводы мотора. Прижался к ним щекой. Сталь, как кожа живого существа, разгоряченного боем, была горячей.
