Олег Метелин - Высоко над уровнем моря
Я говорил это Кулешову и в душе материл тех, кто с трибун разной высоты распространялся о выводе войск как о величайшей победе. Да, для меня и тысяч других с выводом из Афгана эта война закончилась. Но были еще сотни и тысячи, у которых все только начиналось. И было жаль, что в моей кружке плескалось пиво, а не водка…
Армия и война часто сводят близко совершенно непохожих людей, делают их братьями, а потом жестоко и неумолимо разводят их в стороны игрой своих обстоятельств. Одних на время, других – навсегда. И ты привыкаешь к тому, что в твоей душе постоянно рвутся только окрепшие нити…
Сумеем ли мы стать постоянными хоть в чем-то после возвращения, или нам на всю жизнь суждено остаться гонимыми ветром судьбы кустами перекати-поля?
… – При нападении на колонну не пытайся уйти из-под обстрела, выскочив на машине на обочину. Там могут быть мины. Если колонна встанет – прыгай сразу же вон из кабины. И – под грузовик. Лучше всего спрятаться под задним мостом – сзади скаты толще, выдерживают не только автоматную пулю, – продолжал я.
– А если в бак попадут? – спросил как-то враз осунувшийся Санек.
– Если сразу не взорвался, бросай все к чертовой матери и перебирайся к следующей машине. По-пластунски. Лучше всего добраться до БТРа. Бронетранспортеры всегда будут в колоне и надо собираться у них. Там пулеметы, броня – там больше шансов выжить. А если сразу по баку трассерами шмальнут… Что ж… Считай, что тебе не повезло. Единственное утешение: не ты первый, не ты – последний…
Да, вот еще что: своего напарника ни при каком условии не теряй из виду. Старшим тебе парня опытнее дадут, поэтому повторяй за ним все, что он будет делать. Впрочем, и про собственные мозги не забывай, потому что есть такие дураки, им опыт не помогает.
– Может, его еще не пошлют в рейс, – замечает Мишка Картуз, тоже сидящий вместе с нами и прихлебывающий желтую кислую бурду, что в этих краях зовут «пивом», – Я слышал, что неопытных сразу в Афган не посылают. А пока Санек опыта наберется, может, эту лавочку совсем прикроют…
– «Кабы да абы…» – отвечаю оптимисту, – Настраивайся всегда на самое худшее, тогда тебе ничего не будет страшно. Потому что все, что ни произойдет, по закону какой-то непонятной подлости, всегда будет лучше воображаемых кошмаров. В дерьмо чаще всего попадают те, кто расслабляется. Ты анекдот про Вовочку и собачек знаешь?
– Не.
– Папа с Вовочкой идут по улице. Вдруг Вовочка видит: собачки при всем честном народе любовью занимаются. Сынок папу за рукав дергает: «Па, а че это они, а?» Папа в затруднении: Вове-то всего четыре годика. Ну, почесал репу родитель и отвечает: «Понимаешь, Владимир, одна собачка напряглась, а вторая расслабилась…» – «Ага, – отвечает басом Вовочка, – Вот так расслабишься, и вы… бут, как собаку!»
Я переждал хохот и добавил:
– Главное – не расслабляться в общественных местах. Люди, они такие… Любят расслабившихся.
Утром Сашка Кулешов уехал.
Позже, уже демобилизовавшись, я заеду в часть Путейца, расположенную на окраине города, в надежде повидать его. Но мне не повезет: Санек будет в рейсе. Дежурный по роте мне расскажет, что эта поездка у Кулешова уже третья. А в первом рейсе колонна машин вляпается в засаду, потеряет три грузовика. Однако мой друг уцелеет.
На душе станет тепло: возможно, моими молитвами, моими советами. Быть может, спустя полгода Путеец будет так же учить молодого солдата, подкрепляя мои советы уже собственным опытом. И эти знания тоже спасут салабону жизнь под палящим солнцем на выщербленной бетонке…
Я уже давно убедился, что добро имеет тенденцию к размножению, к цепной реакции. И часто последний в этой цепочке не подозревает о существовании первого, положившего ей начало. Как не догадывался Путеец о месте в моей жизни жаркого полудня июня 1987-го, в котором я, еще зеленый «чиж», сидя в тени раскаленного БМП, внимал наставлениям «деда» Воронина. А ведь его тоже, в свою очередь, ведь тоже учил кто-то, неведомый мне…
Жизнь, как известно, сильно смахивает на зебру. Если уж белая полоса везения закончилась, то это надолго – готовься получать на голову сплошные дополнительные сюрпризы.
После отъезда Кулешова вторым таким сюрпризом явилось назначение на его место странного типа дистрофичного телосложения, попавшего в госпиталь с менингитом. Видимо, кэп решил поправить массу тела этого «бухенвальдского крепыша», приписав его к кухонной команде. Все было бы ничего, если тот не был туп как пробка.
– Карандышев, – наставлял неофита Картуз (я отказался общаться с обладателем фамилии персонажа Островского после того, как он выполнил мои приказы с точностью наоборот), – Карандышев, придурок ты вафельный, забери посуду в шестой и девятой палатах. А потом вот этот графин с сиропом отнеси в одиннадцатую…
Боец отнес этот графин в девятую, долго искал посуду в одиннадцатой, в шестой же терся с глупым видом до тех пор, пока его оттуда не выгнали.
Картуз, в котором вдруг проснулись таланты воспитателя-садиста, долго и с наслаждением гонял по кухне тупицу, охаживая его мокрым полотенцем с узлом на конце. Однако в следующий раз результат был такой же плачевный. И вновь в ход шло полотенце, пинки и «пробитие фанеры»…
Через три дня я пришел к выводу, что таким образом эту жертву неудачного аборта ни к чему позитивному не приведешь.
Вспоминалось стихотворение помещика Некрасова про несчастную лошадь, которую безрезультатно лупил поленом мужик. Карандышев был похож на ту бессловесную скотину своей тупостью и никчемностью. Ты хоть шкуру с него сдери, на барабан ее натяни – не взбунтуется и даже не задаст вопрос: «За что?!»
За время службы не раз приходилось видеть таких субъектов. Армия для них становилась сплошной камерой пыток.
Увы, солдатами не рождаются. И каждый из нас, прежде чем стать ловким, умелым, наглым и умеющим выживать в любых условиях, проходил жестокую школу обучения. Там с новобранцами не церемонились. Они и понятно: армия – не детсад. Зато в итоге у нас просыпался естественный инстинкт самосохранения, и мы становились теми, что есть сейчас. Забыв как сказочный сон гражданку с мамиными вкусными обедами, ласковыми словами и стремлением людей понять тебя как личность, а не живой придаточный механизм к механизму основному под названием «танк», «БМП» и «автомат Калашникова».
Но находились те, кто никак не мог принять всерьез окружающую действительность. В глубине души они верили, что все это – сон, и стоит спрятаться с головой под одеяло, и кошмар пройдет. Они и прятались: уходили в себя, замыкались, превращаясь в «тормозов» с пустыми глазами в замызганном обмундировании, делавшими самую грязную и примитивную работу. Гибли они чаще других, успев прихватить с собой еще парочку товарищей по роте, сунувшихся их спасать.
При виде этих несчастных у большинства даже вполне нормальных людей взыгрывали злость и всплески садизма – за дискредитацию человеческого рода. И хотелось показать эти человеческие развалины, теряющие последние остатки достоинства, тем ослам в военкоматах, поставивших в их личных делах штамп «годен»…
К чему эдакое чудо в перьях годно?! К выполнению плана призыва, когда сыновья блатных родителей предпочитают отлеживаться в палатах психиатрических клиник, или остаются просто «не замеченными» военкоматами во время очередного «забривания лбов»!
К роли мальчика для битья, когда скученный на небольшом пятачке пространства казармы, огороженной заборами, уставами, приказами и минными полями мужской коллектив делится на иерархические кланы, выбивая кулаками, вырывая зубами, пробивая умом (у кого чем лучше получается) авторитет среди товарищей. В полном соответствии с поведением «большого» общества.
К чему он готов? К закланию на алтарь истории (не Отечества, нет!) в виде бессловесного пушечного мяса, которое своим присутствием не приносит армии ни победы, ни авторитета. Забитый даун в грязной гимнастерке не может выиграть войну и послужить Родине. Как он ее защитит, если себя не может?
Но именно они, замызганные, задроченные «тормоза» все больше наводняют ряды некогда победоносной армии, определяют ее лицо. Они, а не парадно-показательные хлопцы кремлевского полка, чеканящие шаг на парадах и встречающие важные правительственные делегации. Последних никогда не отправят в окопы.
Пошлют этих. И они тихо и бессловесно лягут под снарядами и пулями или сбегут в плен. А мир будет показывать на нас пальцами и ужасаться. Или хохотать, малюя карикатуры, как в свое время делали Кукриниксы, высмеивая немцев в Отечественную…
…В довершение ко всему у Карандышева оказались больными практически все зубы. Работать с таким кариесом в «пищевой отрасли» нельзя, и его убрали. Слава Богу, а то я сам собирался просить об этом капитана: мне все больше и больше не нравился входящий во вкус садизма Мишка. Но прекращать «избиение младенцев» уже порядком надоело, да и у самого начинали чесаться руки.
