Иван Дедюля - Партизанский фронт
Вдруг до островка донеслись совсем близкие выкрики-команды. А вслед за ними раздались душераздирающий крик ребенка и нечеловеческий вопль женщины:
— О-о-й! Сы-но-чек! Гады, за што закололи крошку?! Людоеды!.. Режьте и меня, проклятые, за што лишили его жизни?..
Вопли несчастной матери, звенящие на самой высокой ноте, потрясли троих партизан, укрывшихся на островке. Крики женщины продолжались какие-то секунды. Раздался предсмертный хрип: и ее, видно, постигла участь ребенка.
— И ее, несчастную, прикончили, звери! — в бессильной злобе промолвил раненый партизан, замаскированный в густой траве и плотных ветвях вывороченной ели. Приподнявшись на локти, он позвал к себе отца девушки:
— Дорогой Андрей Андреевич! Проберись сюда, у меня к тебе есть большая просьба.
Партизан подхватил самозарядную винтовку и осторожно полез меж сучьев. Когда он вплотную приблизился к больному товарищу, тот зашептал:
— Дай слово, что выполнишь просьбу?
— Какая такая просьба, Микола? Говори! Смогу — сделаю, не смогу — не взыщи, — ответил Андрей Андреевич шептавшему Николаю.
— Ты знаешь, — тихо продолжал тот, — я потерял жену, детей, дом, ногу. Не осталось у меня ни брата, ни свата, ни кола, ни двора. Я знаю — моя песня спета. Будь другом, умоляю тебя, бери дочь и скорее уходите отсюда. Вы здоровые, ловкие, и вам удастся вырваться. Ну зачем вы будете из-за меня погибать?! А за меня не беспокойся. У меня есть сухари, граната и нож. Повезет, так и без вас не пропаду… А в случае чего живым не дамся.
Николай протянул горячую руку Андрею. Глаза его лихорадочно блестели.
— Ты что, Микола, с ума спятил или смеешься надо мной? — отбросив руку партизана, возмутился Андрей Андреевич. — Вместе жили, вместе партизанили, рискуя жизнью, а ты мне такое мелешь… Нет, браток, не обижай напоследок… Уж ежели суждено, так вместе и умирать будем.
— Да обожди ты! Не шуми. Я серьезно прошу… ведь не ради тебя, а во имя нее, — Николай показал на девушку. — Ей, молоденькой, жить да жить надо.
— Ты это брось! По-твоему, получается, что я должен оставить раненого товарища, потерять совесть и спасать свою шкуру, а в душе тешить себя мыслью, что сделал это ради спасения дочери. За кого же ты меня принимаешь? Да и дочь моя, я уверен, не пойдет на такую подлость. Прости за резкость. Нет, так не выйдет! У нас есть оружие. Постоим за тебя да за себя, отомстим за безвинно погибших. Вот это будет по-партизански! — раздраженно отчитал Андрей боевого товарища и, затрещав сучьями, отполз от него.
В это время метрах в двухстах послышались крики, выстрелы. Затем зашуршала осока — это каратели выбирались из болота.
Немцы, ведя сильный огонь по зарослям островка, подходили все ближе и ближе…
— Ну, доченька, меться хорошенько да в ближних, — глубоко вздохнув и прицелившись из-за лежащей ели, сказал Андрей, когда стало очевидно, что немцы их не обойдут.
Начался неравный поединок. Один за другим падали фашисты, сраженные меткими выстрелами хорошо замаскировавшихся отца и дочери. Немцы, наконец, обнаружили место, где засели бесстрашные мстители. Усилив огонь, фашисты начали методическую осаду, стремясь захватить смельчаков живыми. Они все чаще кричали: «Партизан, сдавайся — будим давайт жизнь! Опоздаешь — будит капут!»
В ответ гремели скупые одиночные выстрелы, вслед за которыми раздавались громкие вскрики карателей. От пуль противника отца и дочь спасали толстые стволы деревьев, лежавших углом. Но так долго продолжаться не могло. Немцы приближались, патроны кончались. Все ближе начали рваться гранаты.
Понимая, что с минуты на минуту наступит неизбежная развязка, Андрей Андреевич что-то зашептал дочери. Та согласно кивнула головой. Тогда он подполз к Николаю и торопливо бросил ему:
— Ну, дружок, теперь у нас тебя нечем защищать, и мы попытаемся их от тебя отвести. Лежи тихо, и тебя они не заметят. Прощай!
Через несколько дней Николай рассказал:
— Тщательно прикрыв меня мхом и еловыми ветвями, Андрей с дочерью быстро перескочили ель и метнулись в кусты. Шум погони стал быстро удаляться. Наконец послышалась яростная вспышка автоматной стрельбы, разрывов гранат, каких-то неясных криков. Затем все смолкло. Потянулись ужасные дни одиночества. Обрубок ноги горел огнем. А тут еще терзала мысль, что два здоровых человека ценой своих жизней спасли меня, калеку! А надо было наоборот… Я же предлагал им… — горестно сокрушался он.
Ровно через год, в двадцатых числах июня, в Паликовском лесу до последнего патрона защищали раненых побратимов седовласый патриот Иван Юлианович Городецкий и его юные дочери Галя, Мария и Броня. Они выполняли свой священный долг и навечно остались в наших сердцах.
…До отряда со всех сторон, то издалека, то вблизи, доносились стрельба и глухие взрывы гранат. Вечерело. На островке наступило заметное оживление: отряд стягивал кулак прорыва. Это была единственная возможность спасти отряд и тысячи безотлучно следовавших за нами советских людей. Все командиры и партизаны отлично понимали, что в сложившихся условиях прорыв — это тоже чрезвычайно рискованное дело. И его осуществление повлечет неизбежные жертвы. Однако опыт нам подсказывал, что они будут тем меньше, чем лучше все подготовятся. Мы созвали командиров.
— Сегодня в ночь совместно с партизанским отрядом «За Родину» пойдем на решительный прорыв блокады, — сообщил Василий Федорович командному составу. — Прорыв — дело трудное, но наш путь только вперед! Оставаться здесь — значит погубить отряды. Этого допустить нельзя!
Затем командир кратко изложил план прорыва и поставил подразделениям конкретные боевые задачи. На одних возлагалась главная задача — штурм обороны противника. Другим надлежало во что бы то ни стало надежно прикрыть пробитую брешь с флангов, пропуская через нее из огненного кольца партизан и местных жителей. Третьи должны были обеспечить заслон с тыла. Даже угроза смерти не давала им права отойти раньше других.
Приказ быстро облетел остров. О прорыве говорили партизаны и исстрадавшиеся местные жители. Предстояло нелегкое испытание физических и моральных сил, испытание на прочность голодных, измотанных переходами и боями сотен партизан и нескольких тысяч местных жителей. Приказ на прорыв вдохнул в людей свежие силы и надежду. Но нашлись и такие, кто оказался за время блокады надломленным и, ослабев телом и духом, поддался страху. Таких было немного, но ворчание о безнадежности положения можно было услышать то тут, то там. Командованию, коммунистам и комсомольцам нужно было мобилизовать всех до единого этих растерявшихся на выполнение боевой задачи. С секретарем подпольного райкома партии Довгаленком и руководителем партцентра Борисовщины Павлом Антоновичем Жуковичем мы посоветовались, как это лучше сделать. В ротах провели партийно-комсомольские собрания и беседы с гражданским населением. Девиз был один — прорыв любой ценой, это жизнь и продолжение борьбы. Руководители партцентра изъявили желание идти на прорыв вместе с нами. Такое доверие нас радовало, но и обязывало.
— Жарко будет ночью, товарищ комиссар, — озабоченно произнес парторг Ивановский, подошедший ко мне после беседы с коммунистами штурмовой группы. — Все довольны, что штурмом будет руководить сам Тарунов. Сегодня парторганизация пополнилась более чем двумя десятками коммунистов.
— Это очень хорошо. В этом наша сила и залог победы… До встречи на хуторе Старина.
Мы крепко пожали друг другу руки. На этот раз расставание было каким-то тяжелым, с нехорошим предчувствием…
В этот день стемнело раньше обычного. Небо заволокли плотные тучи. Затем хлынул проливной дождь. Все вокруг наполнилось глухим шумом. Умолкли пушки и пулеметы немцев. Они ушли с открытых мест в чащу, укрылись под пятнистые плащ-палатки и в наскоро сделанные шалаши. Карателям, по-видимому, и в голову не приходило, что в такое ненастье по топкому, во многих местах непроходимому болоту на узком участке фронта блокады бесшумно надвигаются два партизанских отряда. Их командование вообще уже считало, что никаких организованных партизанских сил нет, а остались лишь деморализованные одиночки, рассыпавшиеся по болоту.
В сплошной тьме выдерживать направление было очень трудно. Ударная группа прокладывала дорогу по компасу. За ней, через 80—100 метров, двигались заслоны и колонна главных сил. С каждым километром эта колонна становилась все длиннее: к ней присоединялись партизаны других отрядов и местные жители. Каждый понимал, что прорыв — это последний шанс спастись. Шли насквозь мокрые, порой проваливаясь в болото по пояс, а то и по грудь. Все помогали друг другу.
Холодный дождь продолжал лить как из ведра. Одежда набухла, неприятно прилипая к телу, отяжелела и тянула книзу. Многим, особенно ходячим больным, истощенным и несшим тяжелые грузы, было просто невмоготу. Им как воздух нужны были передышки. Но останавливаться было нельзя — июньская ночь коротка. Собрав последние силы, все неудержимо шли вперед.
