Александр Великанов - Степные хищники
Маруся освободила руку, нащупала наган, достала украдкой.
— И-и-эх!
Грохнул выстрел, — со звоном разлетелось ламповое стекло, а во тьме истерический бабий визг: «И-иха-хах-ха-а-а-и-и-и!»
Ломает Егор тонкие пальцы, отнимая наган…
Хмурый рассвет застал спящих гуляк. У выходной двери, положив голову на порог, храпел Семен. На хозяйской двухспальной кровати крепко обнялись атаманша с Егором. На столе хозяйская кошка, злобно мурзясь, грызла большой кусок мяса.
Глава восьмая
ВНИЗ ПО ВОЛГЕ-РЕКЕ
Уходя от преследующих его частей Красной Армии, Попов еще раз круто повернул с прямого пути на Самару влево на запад и 17 марта занял небольшой приволжский городок Хвалынск. Забирая в попадавшихся на пути селах свежих лошадей, бандит выигрывал во времени и тем самым сохранял инициативу в своих руках.
Проводив незваных гостей, плакались бабы у колодцев:
— Хуже саранчи, прости господи! Та на полях разбойничает — поест и улетит, а эти метут все подряд — хлеб, скотину, лошадей, сбрую…
— У меня, бабоньки, исподница плохонькая была, и ту утащили…
Запоздало вздыхали мужики:
— Это похлеще продразверстки. Там сдал в продком что положено, остальным пользуйся, а тут остатков не получается.
19 марта сводный кавполк выбил Попова из Хвалынска, а на следующий день сюда прибыл вновь сформированный кавдивизион ВНУС.
В городах весна приходит раньше. По улицам Хвалынска бежали шумливые ручьи, задорно, по-весеннему, чирикали воробьи на заборах, по лужам степенно расхаживали вороны.
Картины пробуждающейся природы напомнили Щеглову детство. Так же шумели ручьи, так же каркали вороны и ссорились воробьи, когда Васька Щегол (уличное прозвище) с ватагой таких же, как он, вихрастых мальчишек пускал по ручьям кораблики. Далекая, счастливая, безмятежная пора!
Задумавшись, Щеглов не заметил, как к нему подошел, опираясь на палку, человек и тоном старого служаки отрапортовал:
— Честь имею явиться!
От неожиданности Щеглов вздрогнул, поднял голову и обрадовался:
— Костя! Дорогой мой! Жив, здоров? Как ноги?
— Полный порядок!
— Может быть, еще надо полечиться?
— Хватит! — энергично мотнул головой Кондрашев. — На лошади я сидеть могу, а пешим бегать мне без надобности. Не слышно, когда выступаем?
— Приказа не было, и ночевать во всяком случае будем в Хвалынске. Пойдем ко мне на квартиру!
Вечером пришел Тополев, и под треск горящих поленьев в железной печке-буржуйке потекла неторопливая беседа друзей.
Рассказав о своих злоключениях, о том, что испытал, сидя в погребе, Костя неожиданно воскликнул:
— В конце концов, что же получается? А? Попов, значит, воюет за то, чтобы у мужиков не брать хлеба, вроде защищает их, а сам что делает? Ведь там, где он прошел, чисто, хоть шаром покати. Те же, скажем, рахмановские мужики разоряют марьевских, а марьевские других каких, и все остаются нищими, голодными. Какой же им прок от этого восстания? Что думает Попов?
Щеглов улыбнулся, — он давно не слушал прямолинейных и подчас наивных, рассуждений своего взводного.
— Какой мудрец тебе сказал, что поповцы — защитники крестьян? — насмешливо произнес Щеглов. — Они же самые настоящие контры, и на крестьян им плевать. Крестьянские руки им нужны, чтобы воевать, свергнуть Советскую власть, а потом они — будь спокоен! — крепко сядут на мужицкую шею.
— Но они же не белые!
— Хуже белых. Белые прямо говорили: поставим царя, и точка. А эти хитрят, прикидываются — Советы без коммунистов, свободная торговля. А что это значит? Свободно торговать будут кулаки и капиталисты, они и править будут. Судите сами! В Омском «правительстве» при Колчаке сидели эсеры, меньшевики. В… Архангельске такая же контра помогала английским интервентам. В Кронштадте матросы и красноармейцы поддались на удочку, — арестовали комиссаров, создали Советы без коммунистов, объявили свободную торговлю. Что получилось? Не успели опомниться, как всем стали распоряжаться белогвардейские генералы, буржуи. Вот вам и Советы без коммунистов!
Щеглов достал табак и долго вертел цигарку, а потом, закурив, продолжил:
— Понятно, что мужику хочется «и не нашим, и не вашим»: и помещиков чтобы не было, и государству хлеба не давать, но при настоящей разрухе этой середины быть не может — или капиталистическое ярмо одевай, или вместе с рабочим классом терпи нужду, борись с разрухой и голодом и сумей одолеть их.
Наступило молчание.
— Выходит, что Попов для белых старается? — переспросил Костя.
— Как дважды два четыре.
— В Духовницком два амбара полны замученными, своими глазами видел, — как будто без связи с предыдущим заметил Кондрашев, но Щеглов и Тополев поняли его.
— Как ни бесится, ни зверствует, дело проигранное, потому что неправое оно, — подытожил командир эскадрона разговор.
С 8 по 16 марта в Москве проходил X съезд Российской Коммунистической партии большевиков. С трибуны съезда на весь мир прозвучали полные великой правды ленинские слова:
«…взятие с крестьянских хозяйств излишков означало такую меру, которая в силу военных обстоятельств была нам навязана с абсолютной необходимостью, но которая сколько-нибудь мирным условиям существования крестьянского хозяйства не отвечает. Ему нужна уверенность, что он столько-то отдает, а столько-то может употреблять для своего местного оборота», — говорил Владимир Ильич в отчете о политической деятельности ЦК РКП (б). А в речи перед закрытием съезда он еще раз подчеркнул:
«…исключительную важность имеет решение нашего съезда по вопросу об отношении к крестьянству. Мы здесь самым трезвым образом учитываем отношение между классами и не боимся признать открыто, что имеем дело с задачей труднейшей, с задачей правильного установления отношений пролетариата к преобладающему крестьянству при условии, что нормальных отношений мы сейчас достигнуть не можем. Нормальные отношения таковы, и только таковы, чтобы пролетариат держал в своих руках крупную промышленность, с ее продуктами, и не только полностью удовлетворял крестьянство, но, давая ему средства к жизни, так бы облегчил его положение, чтобы разница по сравнению со строем капиталистическим была бы очевидна и ощутительна. Это и только это создаст базу нормального социалистического общества. Мы не можем сейчас этого сделать — настолько придавили нас разорение, нужда, обнищание и отчаяние. Но, чтобы легче это проклятое наследие изжить, мы, несмотря на установившиеся за время отчаянно-тяжелой войны отношения, реагируем на них определенным образом. Мы не будем скрывать, что крестьянство имеет глубочайшее основание к недовольству. Мы пойдем на более обстоятельные объяснения и скажем, что мы сделаем все, что в наших силах, чтобы это положение уничтожить, чтобы больше считаться с условиями жизни мелкого хозяина.
Всё, что нужно, чтобы жизнь этого хозяина облегчить, чтобы больше дать мелкому земледельцу, чтобы дать условия для более прочного хозяйничания, мы должны сделать».
Резолюции X партсъезда вызвали различные отклики во всем мире. У друзей они укрепили веру в победу социализма, на многие годы вперед осветили пути дальнейшей борьбы. В среде врагов они вызвали смятение. Буржуазная печать разразилась небывалой кампанией клеветы и провокационных измышлений. Английские газеты сообщали, что в Петрограде и в Москве восстания, эти и другие города захвачены мятежниками, над Кремлем развевается белый флаг, а Ленин и правительство бежали в Крым. Французская пресса кричала о многочисленных восстаниях по всей стране, о том, что Буденный со своей кавалерией под Орлом перешел на сторону мятежников и так далее и тому подобное. Понимая, что решения съезда выбивают почву из-под ног контрреволюции, лишают бандитизм экономической базы, буржуазия неистовствовала в бессильной злобе.
Из донесения № 24: «…в последнее время среди бандитов наблюдается дезертирство. Многие из них возвращаются на левобережье с тем, чтобы в своем селе принести повинную. Среди главарей банды разноголосица: одни считают, что переход на правый берег Волги — ошибка и что следует идти назад в Заволжье, другие настаивают на соединении с Антоновым и видят в этом единственный путь к спасению. Начавшаяся распутица сильно затрудняет передвижение. У большинства рядовых бандитов настроение упадочное. Беглец».
В Хвалынске на охране города простояли трое суток, и лишь когда пришла пехота, двинулись дальше на Вольск зимней дорогой по волжскому льду.
На крутом съезде к реке ручьи разъели лед до камней. Щелкая подковами по булыжникам, дивизион спустился на Волгу. Вниз по течению бурой ниткой уходила тронутая солнцем, унавоженная за долгую зиму дорога. Вправо тянулся покрытый лесом гористый берег, иссеченный глубокими оврагами, влево волжский лед незаметно переходил в похороненные под снегом пески отмелей и кос, а еще дальше — в холмистую степь. На белом фоне, как нарисованные тушью, чернели села и деревни.
