Лео Кесслер - Форсированный марш
Обернувшись к совершенно бледному баварцу, на лице которого запеклась кровь, а в поры кожи глубоко въелся пороховой дым, шарфюрер Шульце рявкнул:
— Немедленно начинай стрелять, как только мы выедем из этой лощины и окажемся на вершине пригорка. Сам я займусь постановкой дымовой завесы. Ну все, вперед! Вперед!
* * *— Немецкий танк! — в панике закричал флотский лейтенант, увидев, как из-за пригорка внезапно выскочил Pz-IV и помчался прямо на них. Из-под гусениц танка по все стороны летели комья земли и трава.
— Орудие — к бою! — немедленно отреагировал Фергюс Макдональд. — Кертис, Мензис! Приготовиться к стрельбе!
Людям полковника Макдональда не требовалось лишний раз напоминать о том, что они должны действовать предельно быстро. Они практически мгновенно развернули огромную пушку в направлении германского танка. Дистанция до него составляла ровно двести метров. Сам танк быстро приближался к их орудийной башне, а его орудие было нацелено прямо на них.
Кертис запрыгнул в кресло стрелка-артиллериста. Он даже не стал наводить пушку на цель с помощью приборов — расстояние до вражеского танка составляло уже не более ста пятидесяти метров, и по нему можно было бить прямой наводкой. Кертис выстрелил. Грохот заполнил всю орудийную башню. Стиснутое толстым бетоном пространство заволокло желтоватыми пороховыми газами. Лэрд Аберноки и Дерта, чьи легкие мгновенно наполнились этой удушающей смесью, кашляя, бросился к ближайшей стрелковой прорези-бойнице, чтобы отдышаться.
На том месте, где мгновение назад находился немецкий танк, зияла обуглившаяся дыра, края которой дымились. Еще дальше в воздух поднимался густой столб белого дыма.
— Мы попали в него? — возбужденно воскликнул молодой моряк, бросаясь к полковнику Макдональду. Недавний страх на лице лейтенанта сменился азартом боя.
Лэрд Аберноки и Дерта усталым жестом потер воспаленные красные глаза.
— Я не знаю точно, парень, но похоже, что да.
Он повернулся к своим парням:
— Слушайте меня, парни! Похоже, нас пронесло. Но теперь не сводите глаз с этого места — я не хочу, чтобы оттуда на нас снова нагрянула беда. Кертис и Мензис, я обращаюсь прежде всего к вам! Потому что вы все должны понимать: если фрицы подберутся к нам так близко, что мы не сможем стрелять по ним из этого дальнобойного орудия, если они окажутся в «мертвой зоне» прямо перед башней, то смогут взять нас практически голыми руками. Тогда они в клочья разнесут нас. Так что смотрите в оба и не сводите глаз с поля боя!
* * *— Д-дьявол, — каким-то чужим, заметно дрожащим голосом проговорил Матц. — Никогда, черт побери, не проделывай больше со мной ничего подобного, Шульце, а не то, клянусь самим Сатаной, я сорву у тебя с шеи ту жестянку[43], которая незаслуженно болтается на ней, и засуну тебе ее прямо в задницу — причем еще и проверну так, чтобы ты взвыл от боли!
Он яростно двинул рычагом передач, еще больше увеличивая и без того огромную скорость танка, и Pz-IV, безумно подпрыгивая на кочках и ухабах, с неистовой быстротой помчался вперед — так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол.
Шульце потряс головой и попробовал прочистить уши. Он едва ли сумел расслышать хоть слово из того, что только что сказал ему Матц. В ушах экс-докера по-прежнему страшно звенело от неистового грохота снаряда, который промчался у них прямо над головой и разорвался в каких-то метрах от танка. У сидевшего рядом с ним молодого штурманна-стрелка, который так и забыл закрыть рот после взрыва, из носа и ушей текла кровь.
Чуть-чуть придя в себя, шарфюрер осторожно высунулся из танковой башни и попытался определить их местоположение в густом облаке белого дыма, который окружал Pz-IV, подобно налетавшему с моря туману, столь характерному для Гамбурга — родного города Шульце.
— Ну что там творится? — услышал он в наушниках вопрос Матца.
— Не приставай ко мне, кусок обезьяньего помета! — огрызнулся шарфюрер. — Просто держи свою ногу на педали газа и готовься промчаться до башни так быстро, как только сможешь!
— Да понял я, понял… — бросил Матц. Танк тронулся с места и, быстро набирая скорость, двинулся вперед.
— Смотрите, господин шарфюрер! — с тревогой воскликнул молодой баварец.
— Что случилось?… О, проклятье! Мы выходим из дымовой завесы! — простонал Шульце.
Неожиданный порыв ветра, налетевший со стороны моря, рассеял дымовую завесу справа от них. И теперь они на скорости тридцать километров в час влетали прямо в этот прогал.
— Осторожнее, Матц! — крикнул Шульце.
Одноногий роттенфюрер уже заметил опасность. Он что есть силы заблокировал левую гусеницу, поворачивая танк влево, — но было уже поздно. Они уже вырвались на открытое пространство. Pz-IV был виден как на ладони в лучах августовского солнца, неожиданно залившего своим светом вершину прибрежного утеса.
— Мамочка… — выдохнул Шульце, ни к кому конкретно не обращаясь и с ужасом глядя на огромное башенное орудие, которое принялось разворачиваться в их сторону. — Все, кажется, это конец…
* * *— Во имя Иисуса милосердного, поверните же это проклятое орудие! — истерически орал лэрд Аберноки и Дерта на Кертиса и Мензиса, которые возились с артиллерийским орудием. — А вы, все остальные, — не стойте неподвижно, как идиоты, а помогите им. Да живее, живее!
Кертис запрыгнул в кресло наводчика, предоставив поворачивать орудие другим.
— Все, готово! — крикнул Мензис.
Кертис приник к окуляру прицела. Немецкий танк оказался точно в перекрестье прицела.
— Сейчас я выстрелю, — выпалил он, хватаясь за рукоятку «огонь».
Он прекрасно понимал, что уже в следующую секунду немецкий танк окажется в «мертвой зоне», недосягаемой для их орудия.
— Да стреляй же, ради Бога! — выкрикнул полковник Макдональд. Он был весь в поту. — Стреляй!
Кертис произвел выстрел. Орудийная башня вновь наполнилась грохотом выстрела и едким запахом сгоревшего пороха. Лэрд Аберноки и Дерта инстинктивно зажмурил глаза. Когда мгновение спустя он открыл их, то увидел тяжелую болванку снаряда, уносящегося прямо в открытое море, и зад немецкого танка, беспрепятственно въезжающего в «мертвую зону».
* * *Когда Pz-IV остановился в пятидесяти метрах позади замолчавшей орудийной башни, Шульце лично взялся за рычаги управления танковой пушкой.
— Следи внимательно за моей работой, сопляк, — наставительно обратился он к штурманну, сидевшему рядом с ним. — Сейчас ты увидишь, как берется за дело настоящий специалист. Чтобы сделать ту работу, за которую я собираюсь взяться, надо обращаться с танковым орудием точно так же, как обращаются с девственницей — хотя, боюсь, ты так никогда и не узнаешь, как именно это делается. — Он хмыкнул. — Короче говоря, с ней надо обращаться мягко, нежно, аккуратно, стараясь ни в коем случае не сделать ей больно — и в то же время надо проявлять достаточно хитроумия, чтобы заставить ее в конце концов лечь на спину и раскрыть перед тобой свои жемчужные врата. Точно так же мы заставим и засевших в той башне англичан быстренько распахнуть тяжелые железобетонные двери, за которыми они укрылись, и сдаться нам. — Шарфюрер ласково погладил танковое орудие.
— Ради Бога, Шульце, — жалобным голосом отозвался снизу Матц, — я не смогу выбраться из водительского сиденья, если ты будешь продолжать разглагольствовать в том же духе, — член будет мешать. Что, черт побери, происходит? Такое впечатление, что ты разговариваешь о девчонках из борделя Рози-Рози…
Шульце повернул башню танка так, что 75-миллиметровая пушка Pz-IV нацелилась прямо на центр орудийной башни. Сделав глубокий вздох, он закричал во всю мощь своих легких:
— Ну что, томми, долог путь до Типперэри[44]? Так вот и валите по нему!
* * *Первый выстрел шарфюрера Шульце лишил Кертиса зрения. Он отшатнулся от бойницы, в которую влетели осколки, и осел на пол. Его лицо представляло собой одну сплошную кровоточащую рану.
Извиняющимся тоном он произнес:
— Мне очень жаль, лэрд, но я ничего не вижу. Этот взрыв лишил меня зрения.
А когда в орудийную башню ударил второй танковый снаряд и всю ее внутренность заволокло дымом и пылью, Кертис отполз в угол и попросил не трогать его и не прикасаться к нему. Его приятель Мензис уселся по соседству с ним и принялся нараспев читать псалмы.
Между тем устрашающий обстрел башни не прекращался. Снаряд за снарядом дробил ее стены. Под звуки этой непрерывной канонады молодой флотский лейтенант постепенно сошел с ума. Сначала он просто закрыл лицо руками и принялся тихо и беспрерывно рыдать. Но по мере того как обстрел продолжался, его плач перешел в визг, а затем в душераздирающие крики.
Лэрд Аберноки и Дерта ударил его по лицу, желая привести в чувство, но визг и крики продолжались. Затем глаза лейтенанта закатились, и он принялся кусать свой собственный язык. Изо рта у него побежала кровь.
