Анатолий Иванкин - Последний камикадзе
От полетов он не отказывался, но чувствовалось по всему, что выполняет их без всякого желания.
— Послушай, Боб, что с тобой происходит? — поинтересовался Чарлз Мэллори. — Ты очень сдал за последнюю неделю.
— Я здоров, Чарли, просто вот здесь, — он указал на грудь, — происходит непонятное. Ты знаешь, я не трус, но недавно стал чувствовать, как холодеют печенки, когда объявляют боевой вылет. У меня появилось гадкое предчувствие.
— Брось, Боб, дурить. Ты просто устал, как устали все мы. Поговори с доктором. Отдохни недельку. Если тебе неудобно, давай я поговорю.
— Не вздумай этого делать, Чак! Я запрещаю тебе! Понял?! Остается каких-то два десятка вылетов, и мы уедем с этого проклятого острова вместе.
— Я хочу сделать это во имя нашей дружбы…
— Нет, если мне суждено уцелеть, то без всяких скидок… А хандра — тому есть причина. На днях мне приснился Юджин Теккер, покойный муж Кэт. Вроде бы мы заглотали по двойному виски и потолковали по душам. Он сказал, что я и Генри Хьюз ублюдки, обрадованы его гибелью и спим с его женой, и что за это стоило бы проломить нам черепа, но делать этого он не станет — все равно мне осталось жить недолго. А Генри Хьюзом уже закусывают рыбы. И, прощаясь, пообещал: «До скорой встречи в преисподней…» Недавно я узнал, что Генри Хьюз действительно погиб на авианосце «Диском Бэй» у островов Гилберта. Теперь моя очередь. Проклятый сон не выходит из головы. Я не могу забыть ни одной его детали… Когда Юджин протянул мне зажигалку, от его руки смердило точно так, как от мертвых японцев, что валялись на аэродроме в день нашего прилета на Сайпан.
— Боб, тебе нужно хорошо напиться и выспаться без сновидений. Это нервное перенапряжение. Ведь ты по ночам больше куришь, чем спишь. И не нужно верить во всякую мистику.
— Тут я бессилен. Мне довелось немного знать знаменитого Джимми Коллинза… Он почувствовал смерть задолго, даже успел описать ее в книге. Смерть его была точно такой, какой он ее предвидел: Джимми испытывал самолет на прочность, и на выводе из отвесного пикирования крылья не выдержали и сложились. — Роберт закурил и, затянувшись несколько раз, попросил: — Чарлз, если что случится… напиши Кэт. Скажи этой шлюхе: я любил ее до конца.
— Боб, хватит! Что за настроение перед боем! И ты можешь считать меня подонком, но я доложу командиру о твоем настроении!
Но доложить Чарлз не успел: его звено подняли в воздух. А когда он приземлился, взлетел Роберт — повел свою группу на штурмовку аэродрома на острове Тиниан.
Тщетно ждал Чарлз его возвращения. Вместо четырех улетевших самолетов посадку произвели только три.
— Как это случилось? — спросил Чарлз у хмурого Пола Уокера, ведомого Роберта.
— При возвращении со штурмовки нас подловили восемь «нулей» последней модификации. Они свалились сверху, со стороны солнца, когда их никто не ждал. Видишь, сколько дырок в моей машине? Не самолет, а сыр голландский! Один «нуль» прошил из пушки кабину Боба. Я видел своими глазами, как летели куски плекса с его фонаря. Думаю, эта очередь и поставила точку в биографии нашего командира.
2В конце марта 1945 года пришел приказ об откомандировании в Штаты майора Мэллори, как выполнившего норму боевых вылетов. Он считал, что ему крупно повезло: удалось выйти живым из этой дьявольской потасовки. «Бедный Боб! — вспомнил он друга. — Мне приходится возвращаться без тебя».
Роберт Харрис не дотянул до приказа целых полгода.
С Тиниана до Гонолулу летчикам разрешили добраться на крейсере «Ричмонд». Но когда они были уже в море, на крейсер пришла шифротелеграмма, изменившая ему задание. И «Ричмонд» вместо Гонолулу двинулся к сторону Окинавы в составе мощной десантной группировки. Отпускник Чарлз Мэллори стал свидетелем ожесточенного сражения еще за один остров.
Когда объявили воздушную тревогу, Чарлз, надевая на ходу спасательный пояс, стремглав выскочил на верхнюю палубу. Не хватало оказаться в каюте заживо погребенным: если корабль начнет тонуть, не успеешь из нее выбраться. Наверху же можно укрыться в какой-нибудь рубке или башне, а при необходимости — махнуть за борт. На палубе Чарлз оглох от грохота зенитных орудий, чуть не задохнулся от пороховой гари. Невольно посмотрел вверх и увидел среди шапок разрывов ненавистный силуэт «нуля», нацеленного носом на крейсер. Ненавистный с Пёрл-Харбора, а еще больше — после гибели дорогого товарища, славного Боба. Сейчас «нуль» грозил самому Чарлзу. Под брюхом самолета, как черное яйцо, висела тяжелая бомба. «Так вот ты какой, загадочный камикадзе!..» — успел подумать Чарлз, когда «нуль» ударил в бронированный борт корабля. Хруст, всплеск огня от остатков бензина — и все. Бомба не взорвалась! Видимо, не сработал механизм установленного в спешке взрывателя.
Стрельба прекратилась. Очумевшие от пережитого люди, размазывая по лицам вместе с потом пороховую копоть, осмотрелись и увидели нечто невероятное: на палубе лежал, скорчившись, мертвый подросток в заношенной и мятой униформе цвета хаки. Глубоко несчастным было выражение его разбитого лица. Крови на одежде мало. Наверное, она запеклась внутри.
Чарлз отчетливо представил себе, как все произошло: самолет вскользь ударился о борт, привязные ремни пилота оборвались, и сила инерции зашвырнула его на палубу. «Так вот ты какой, камикадзе…» — второй раз подумал Чарлз, и второе впечатление не было похоже на первое.
Вокруг погибшего столпились сотни матросов и офицеров. Конечно, это был не подросток. Просто молодой японец казался таким в сравнении с рослыми янки. Кто-то сказал:
— Надо же! С кем мы так долго воевали?..
И трудно было понять, чего больше в прозвучавшей фразе: презрения к врагу или досады и неловкости за себя.
Американцы, извечные любители сувениров, остались верны привычкам: придя в себя, бросились срезать с мундира покойника знаки различия, награды, пуговицы с изображением цветка вишни. Один не побрезговал сунуть в карман ношеные подтяжки камикадзе.
Чарлз подобным делом заниматься не стал, но несколько позже перекупил за двадцать долларов у матроса-негра кинжал японца. Если бы негр знал, что острый как бритва нож предназначен для харакири, то заломил бы цену значительно большую.
Через неделю Чарлзу удалось попасть на транспорт, идущий в Сан-Франциско. Но только на подходе к Фриско Чарлз поверил, что война для него кончилась, и тогда, уединившись в каюте, он исполнил предсмертную просьбу Боба: написал письмо Кэт.
Он так вдохновенно врал от имени погибшего, называя легкомысленную женщину самыми нежными словами, что и сам поверил в ее чистоту и целомудрие: после всего пережитого ему искренне хотелось чистоты. Он хотел верить и уже верил, что люди могут быть искренними, добрыми, душевными. Он скорбел о погибших друзьях, о попусту утраченных годах, проведенных в нечеловеческом напряжении, в грязи, копоти и крови.
Транспорт замедлил ход. Показался красавец Фриско, сбегающий с холмов амфитеатром к океану. Чарлз Мэллори точно знал, что теперь у него начинается жизнь, совсем не похожая на прежнюю.
Глава седьмая
Пара, ведомая Кэндзи Такаси, выполняла патрульный полет над Макасарским проливом. Справа в дымке виднелся поросший джунглями берег Калимантана, захваченный десантом союзников. Правда, не все части и подразделения японского гарнизона острова сложили оружие. Отдельные роты и взводы еще скрывались в джунглях, ожидая лучших времен. Но Кэндзи уже понял, что лучших времен не будет: после потопления «Акаги» его и нескольких оставшихся в живых пилотов перевели служить в авиацию, базирующуюся на берегу. Нельзя сказать, чтобы этот перевод сильно огорчил Кэндзи, тем более что он стал летать на истребителях. А у летчика-истребителя побольше шансов остаться в живых: в небе он задает тон.
Дойдя до заданного рубежа, Кэндзи развернулся на обратный курс Идти домой он решил над островом. В проливе не встретилось ничего интересного, но в небольшой бухте, укрытой с трех сторон крутыми скалами, Кэндзи увидел стоявшие на якорях американские эсминцы типа «Флетчер». Встреча была неожиданной только для японских летчиков. Американцы, судя по всему, давно следили за полетом пары с помощью корабельных радаров и подготовились к бою. Кэндзи даже не успел отреагировать, как был обстрелян. Ему приходилось участвовать во многих налетах, но с такой плотностью огня он встретился впервые. Пушечные трассы красными жгутами тянулись к самолетам со всех четырех кораблей, небо в один миг заволокло огнем и дымом. Да и немудрено: на каждом эсминце стояло по восемнадцать скорострельных зенитных автоматов и по пять унифицированных 127-мм орудий.
Крутым боевым разворотом Кэндзи вышел из зоны зенитного огня в сторону суши и огляделся. Бухта еле угадывалась, прикрытая тысячами расползающих дымков. Ведомый отстал чуть ли не на километр и летел со снижением. За его самолетом тянулся коптящий след.
