Владимир Мильчаков - Повести и рассказы
— Пожалуйста, пожалуйста, товарищ десятник! — окликнули Мухамедова с помоста, где сидели ворошиловцы. — Проходите сюда!
— К нам, товарищ Мухамедов!
— Подсаживайтесь, товарищ десятник!
— Братец Саид! — громче всех кричал кетменщик Мирсаид из ворошиловской бригады. — Сюда прошу. Чай хороший, горячий, заварен крепко, густой, как шурпа, сладкий, как халва! Садитесь!
Мухамедов уселся рядом с Мирсаидом, пожимая десятки протянутых ему рук. А Мирсаид уже подавал пиалу, налитую до половины терпким и горячим зеленым чаем.
Взяв пиалу, Саид, не торопясь, отхлебнул из нее два глотка и, поставив на ковер около себя, весело и громко спросил, обращаясь к ворошиловцам.
— Ну, что, товарищи, сидите, словно на похоронах? Почему нет ни песен, ни шуток? Что случилось?
— У нас ничего не случилось, — ответил так же громко Мирсаид. — Мы целый день честно трудились на канале, выполнили дневную норму, вы это сами видели и назвали нас ударниками. А к ударникам никакая беда подступиться не смеет. Сейчас сидим, отдыхаем, потом послушаем могильное радио и спать пойдем.
— Не богохульствуй, сумасшедший! — донесся из кучки стариков сердитый возглас. — Не богохульствуй.
Мухамедов был уверен, что это крикнул старик, который пришел в чайхану с кораном. Однако студент сделал вид, что ничего не слышит и, обращаясь к Мирсаиду, с улыбкой отвечал:
— Ну, пожалуй, с могил мы не дождемся умной радиопередачи. Лучше послушаем передачу из Москвы или, в крайнем случае, из Ташкента.
Поднявшись, Саид, осторожно ступая между сидящими на помосте колхозниками, прошел в угол, где на небольшом столе весело поблескивал полированным корпусом новый приемник.
Включив работавший от сухих батарей приемник, Саид осторожно повернул регулятор настройки. В репродукторе раздался сухой треск, затем звонко запела морзянка, но была заглушена целой серией глухих раскатов. Саид езде немного повернул регулятор, и глуховатый голос диктора объявил, продолжая, видимо, давно начатую передачу:
— Песня из кинофильма «Веселые ребята».
Через мгновение сильный женский голос заполнил чайхану. И сразу же лица людей посветлели. Многие с теплой улыбкой смотрели на Саида, который так же осторожно пробирался на свое место.
— Молодец! Хорошо сделал, — прошептал Мухамедову Мирсаид. — Мы тоже хотели включить, да побоялись. Стариков побоялись.
А из радиоприемника свободно лился чистый и звонкий, как струя горного потока, голос:
Нам песня строить и жить помогает.
Она, как друг, и зовет и ведет…
В чайхане послышался разговор, и еще несмело, но уже весело прозвучал женский смех.
Вдруг высокий сухощавый старик резко поднялся с места, быстро подошел к радиоприемнику и выключил его. Песня оборвалась на полуслове.
— Не время сейчас музыку слушать, — яростно завопил старик. — Страшное знамение дано нам вчера. Скорбью и ужасом должны быть наполнены наши души, и словам священной книги должны внимать мы, а не греховным напевам чужой песни.
Некоторые из находящихся в чайхане седобородых жителей Бустона вскочили на ноги, словно готовясь прийти на помощь разъяренному старику, но на него никто не думал нападать. Выкрикнув свою тираду, он умолк, и тогда в напряженной тишине раздался насмешливый голос Саида:
— За что это вы так обозлены на русскую музыку и русские песни, отец? Мне лично, да и всем, кого я считаю честными советскими людьми, все русское очень нравится. От русских к нам, узбекам, идет и культура и братская помощь. А ненавидят их только враги узбекского народа — буржуазные националисты. Это они говорят, что русские люди и их музыка и песни — чужие нам. Не так ли, отец?
Спокойно-насмешливый голос студента обезоружил воинственного старика. Он растерялся. А Мухамедов не дал ему собраться с мыслями. Все тем же спокойным, но нестерпимо насмешливым тоном, он спросил старика:
— Что же вы, уважаемый отец, можете предложить нам более интересное, чем передача по радио? Просветите нас.
— Души праведников стенают и обращаются к нам, — уже более спокойным тоном заговорил старик. — Их праху грозит позор и поношение. Не песни, а святые книги надо слушать нам, недостойным слугам всевышнего. Надо просить нашего достопочтенного муллу Муслима-Ходжу почитать нам великие слова пророка.
Никто из присутствующих не успел даже сообразить, о каких словах пророка ведет речь старик, как из кучки седобородых раздался гнусавый голос чтеца:
— Во имя бога милостивого, милосердного! Хвала богу, создателю земли и неба, делателю света и тьмы. Свидетельствую, что нет бога, кроме бога. Он един…
— Послушайте, — невежливо прервал чтеца Саид. — Вы, кажется, начали читать коран? Так ведь?
Чтец замолк, но на вопрос Саида никто не ответил. Да он и не ждал ответа. Повернувшись лицом к одобрительно смотревшим на него ворошиловцам, юноша продолжал, словно обращаясь только к ним, но настолько громко, что голос его раздавался по всей чайхане.
— А я и не знал, что в Бустоне старики не хотят исполнять законы Советской власти.
В кучке стариков послышались злые, но растерянные выкрики.
— Что болтает этот безусый?
— О каких законах он говорит?
— Разве Советская власть запрещает молиться?
— Нет! — ответил громко Саид. — Советская власть не запрещает молиться. Но это нужно делать или дома или в мечети. Заниматься же религиозной пропагандой в общественных местах запрещено. А ведь здесь не мечеть. Здесь чайхана. Так зачем же достопочтенный домулла путает? Коран надо читать в мечети, а здесь лучше всего пить чай, есть плов, петь песни и веселиться.
Почувствовав, что в стане противников царит замешательство, Саид перешел в открытое наступление. Его часы показывали уже половину двенадцатого.
Вскочив на ноги, он посмотрел в глубь чайханы и, чувствуя, как ворошиловцы и краснооктябрьцы сразу же подвинулись ближе к нему, заговорил:
— Товарищи! Вы стали жертвой самой подлой провокации. Видимо, кому-то не нравится строительство канала, кому-то не нравится, что вместе с каналом на ваши поля придет вода и изобилие, а в ваши дома электричество. Те, кому это не нравится, — наши враги. Враги всего узбекского народа.
Саид говорил горячо и видел, что его внимательно слушают и женщины и большая часть стариков, находящихся в чайхане. Сам не зная почему, Саид почувствовал себя увереннее от того, что на помосте около самой двери сидел человек, до сих пор им не замеченный. Незнакомец был одет в прорезиненный макинтош и черную кожаную фуражку. Он, как показалось Саиду, внимательно и с одобрением слушал его слова.
— Эти мерзавцы пробовали помешать строительству канала и начали путать отметки на трассе. Не вышло. Теперь они устраивают балаган в пустой мечети на кладбище. Какой-то негодяй беснуется в старой мечети, а вы думаете, что там и в самом деле души ваших умерших предков мучаются. Преступники будут пойманы и не уйдут от суда, но как вы могли поверить этой глупой сказке, этой… — Саид замялся, подбирая слова. В чайхане стояла полная тишина. Даже агрессивно настроенная кучка стариков молчала, напуганная упоминанием о нарушении советских законов.
И в этой тишине особенно неожиданно и страшно прозвучал мучительный, полный тоски, и безысходности стон. Хотя от чайханы до мечети на кладбище было не менее ста пятидесяти метров, стон был слышен отчетливо, будто он раздался недалеко от распахнутого окна чайханы.
Люди оцепенели от страха. Даже на лицах ворошиловцев отразилось замешательство, а кое у кого и откровенный страх.
Саид растерялся. А с кладбища снова послышался стон. Зародившись, как и первый, низким, словно сквозь стиснутые зубы издаваемым, звуком, он поднимался все выше и выше, пока не закончился диким, полным мучительной боли воплем.
Стенания и крики послышались и в чайхане. Люди не разбежались только потому, что были скованы ужасом. Сидевший у дверей человек в кожаной фуражке встал и спокойно направился к раскрытому окну, около которого уже стоял растерявшийся Саид.
А стоны и вопли, доносившиеся из мечети, прорезал звонкий от ярости голос, изрыгавший проклятия.
— О нечестивцы, осмелившиеся поднять руку на могилы своих предков!.. О внуки Иблиса!.. Пусть вам не будет отрады в обоих мирах. Да будете вы, проклятые, без конца наполнять свое чрево кипящей вонючей водой, как верблюды, одолеваемые жаждой. Да послужит пищей вам пропахший горьким дымом горящий кизяк…
В чайхане никто не решался шелохнуться. Люди, закрыв лица руками, лежали ниц, пораженные ужасом. Незнакомец, подойдя к помосту, на котором стоял у раскрытого окна Саид, остановился и с нетерпением уставился в ночную тьму.
Из темноты продолжало греметь:
— Да прорастут через тела тех, кто осмелился осквернить наши могилы, колючие шипы ядовитого дерева Заккум. Да распухнут от гниющих заноз их языки и да покроются смрадным гноем губы их… — Яростное проклятие неожиданно закончилось обычным криком перепуганного человека: — Ой-бой! Вай-до-о-о-д!