Ютака Ёкота - Субмарины-самоубийцы
После этих слов мы не могли не переглянуться. Наконец-то «кайтэны» будут делать то, что, по мнению капитана 2-го ранга Мицумо Итакуры, первого командира базы на Оцудзиме, они должны были делать. Мы принялись подробно обсуждать эту новую тактику. Нам был интересен в ней буквально каждый момент.
20 апреля, в день выхода группы «Тэмбу», мы, все шестеро, чувствовали себя совершенно новыми людьми, исполненными уверенности. Когда мы, держа в руках ветки сакуры, позировали для памятной фотографии, я взглянул на цветы, покрывавшие ее, и сказал себе: «Как тебе повезло, Ёкота, что ты родился мальчишкой! Женщине не дано испытать подобного приключения!» Нас переполняло нетерпение. Синкаи и я поклялись друг перед другом, что мы потопим самый крупный из кораблей, которые обнаружим. Я подумал о своем возрасте — девятнадцать лет — и об изречении: «Умереть, пока люди все еще оплакивают твою смерть; умереть, пока ты еще чист и свеж, — таков истинный путь воина». Да, я следую этому пути. Глаза мои сияли, когда я снова поднимался на борт лодки И-47. Мне пришла на память строка из какой-то поэмы, которую любил повторять старшина Нобуо Андзаи, говоривший мне, что мне следует «пасть в бою столь же чистым, как и цветок сакуры», который я ныне держал в руке.
Когда мы шли к пирсу, в нашу честь снова и снова звучало «бандзай». В моем сознании всплыли слова, которые лейтенант Садао Фудзимура, один из инструкторов базы на Цутиуре, так много раз повторял мне: «Никогда не страшись смотреть в лицо смерти. В случае сомнений — жить тебе или умереть — всегда лучше выбрать смерть. Но никогда не позволяй смерти одолеть тебя, пока не повержен враг!»
Мы снова стояли каждый на своем «кайтэне», махая мечами провожающим, пока буксиры с транспарантами, расписанными пожеланиями удачи, не повернули назад. Затем я забрался в кокпит «кайтэна» и устроил рядом с моим сиденьем прах Ядзаки и ветвь сакуры. Техники снова обвязали перископ полоской бумаги. На ней красовались иероглифы: «Верный удар по врагу!», ниже стояли подписи тех, кто готовил мое оружие к выходу на задание.
К 11.00 облака, затягивавшие небо при нашем отходе, рассеялись — еще одно хорошее предзнаменование. Выглянувшее из-за них яркое солнце обещало отличный день. Я снова любовался зелеными вершинами японских гор, но на этот раз они уже не будили во мне столь сильных чувств. Теперь я смотрел на них более спокойно, хотя и с нежностью.
На переходе к заливу Бунго мы освободили основные тросы, крепившие наши «кайтэны». Теперь, если враг снова поджидает нас при выходе из пролива, мы могли бы преподнести ему большой сюрприз. Потребовалось бы лишь несколько минут, чтобы выпустить по нему 18 000 фунтов сильной взрывчатки, если бы он обнаружил нашу лодку. Охотник разом превратился бы в дичь.
Капитан Орита придирчиво осмотрел каждый «кайтэн». Еще когда мы двигались в водах пролива, на палубе были выставлены дозорные, следившие за водным и воздушным пространством. Выйдя из пролива, мы изменили курс на несколько градусов южнее и стали двигаться в этом направлении в надводном положении, держа скорость 20 узлов.
Спустившись в кубрик для команды корабля, я получил еще одно доброе предзнаменование. Я больше не был чужаком. На этот раз меня встречали улыбками, приветственными возгласами и вопросами о том, как я провел последние три недели. Меня подначивали предположениями, что я болтался все это время без дела, тогда как они работали в поте лица, чтобы отремонтировать лодку. Меня ошеломила пришедшая в голову мысль о том, что лишь добрая атака глубинными бомбами могла сломать барьеры, существовавшие в отношениях между нами.
Этой ночью я много раз просыпался, хотя все было спокойно. Не так-то просто было выполнить указание Какидзаки отдыхать как можно больше. Утро принесло новые трудности в виде обычных ограничений на расходование воды. На борту подводной лодки ее расходовали очень скупо, и я снова с грустью вспомнил Хикари, где человек мог чистить зубы или принимать ванну столько, сколько ему заблагорассудится. Мне пришлось снова напомнить себе, что это продлится недолго и что я все же в лучшем положении, чем экипаж лодки. Им приходилось терпеть такое положение неделями, и придется терпеть снова, после того, как для меня все будет закончено.
В конце концов я встал с койки и направился в офицерскую кают-компанию. Какидзаки еще спал, но Маэда бодрствовал, читая книгу. Я всегда восхищался интеллектом Маэды. Двадцати трех лет от роду, он был единственным членом группы «Тэмбу», имевшим звание офицера запаса. Маэда попал на флот, пройдя комиссию, еще будучи студентом колледжа. Подобные студенты, которым удавалось пройти флотскую комиссию, получали статус курсантов, и Маэда был одним из них. Замкнутый человек, никогда не рассказывавший о своей семье, Маэда обычно не расставался с книгой. Он любил знакомиться с трудами человеческой мысли и даже на борт субмарины захватил с собой несколько философских сочинений. Как я понимаю, он намеревался изучать их вплоть до своего броска на врага.
Некоторое время назад он поразил меня, сказав, что Япония потерпит поражение в войне.
Я не мог поверить своим ушам — это произнес офицер!
— Что вы такое говорите, господин лейтенант! — воскликнул я тогда.
— Япония будет разгромлена, Ёкота, — повторил он.
Я был поражен и не знал в тот момент, что ответить на это, так как ни разу не слышал, чтобы в разговорах на военные темы кто-либо высказывал подобные предположения, и лишь выдавил из себя:
— Тогда почему же вы пошли добровольно на смерть?
— Человек должен сделать для своей страны все, что в его силах, — прозвучал спокойный ответ. — Потом он сказал: — Смерть ничего не значит. Япония потерпит поражение, в этом я уверен. Но она возродится и станет более мощной державой, чем прежде.
Маэда продолжал говорить, утверждая, что нация должна претерпевать страдания и очищение каждые несколько поколений, становясь после такого испытания только сильнее за счет избавления от скверны. Наша страна сейчас погружается в огненную купель, сказал он, из которой восстанет только все лучшее в ней. Что ж, в отношении огненной купели, по крайней мере, он был прав. Токио был сожжен дотла, да и многим другим городам Японии стали знакомы силуэты проклятых Б-29, от которых не было спасения.
— Ты хорошо выспался? — спросил меня Маэда, когда я вошел в кают-компанию.
— Нет, господин лейтенант, не выспался. Уж очень в нашем кубрике тесно.
— Увы, тебе придется привыкать к этому, — сказал он, закрывая книгу. — Ты должен как следует отдыхать.
— Трудновато это будет, господин лейтенант, — сказал я. — Надеюсь только на то, что за день я так наработаюсь, что ночью не буду уже замечать никакой тесноты.
— Сейчас уже должно рассвести, — произнес Маэда, взглянув на часы. — Давай-ка выйдем на палубу и выкурим по сигарете, пока мы не погрузились.
При движении лодки в подводном положении курение на борту было строжайше запрещено. Мы поднялись на палубу перед рубкой и, стоя там под ее прикрытием, наслаждались свежим морским ветерком, обдувающим нас. За весь день это было нашим единственным шансом на перекур. Стоя там, мы разговаривали и курили сигарету за сигаретой, смакуя каждую затяжку. Через некоторое время на палубу поднялись лейтенант Какидзаки и Ямагути, за ними показался старшина Танака из экипажа лодки.
Первым заговорил Танака.
— Я заметил, что тебя нет на месте, Ёкота, — обратился он ко мне. — Тебе все еще кажутся узкими наши койки?
— Ты прав, — ответил я. — Этой ночью я в полной мере понял, что приходится терпеть подводникам.
— Со временем многое меняется, — сказал он. — Когда война началась, я был у Гавайских островов. Моя подводная лодка вместе с несколькими другими блокировала Оаху.[17] Мы должны были торпедировать все корабли, которые пытались выбраться из Пёрл-Харбора. В те дни война шла вдалеке от Японии. Теперь, всего через три года, она вплотную приблизилась к нам.
— Но что изменилось для вас? — спросил я. — Трудности остались теми же, не правда ли? Еда — консервы, спертый воздух и все остальное?
— Все так, но все же трудности смотрелись тогда по-другому, — ответил Танака. — В 1942 году я действовал в Индийском океане. Поход был долгим, но он доставлял нам радость. Мы ходили тогда еще более грязными, все были в машинном масле. Но это только веселило нас;
— Радость? Веселило? — удивленно переспросил Ямагути. — Как война может быть в радость?
— Все дело в том, что тогда война была другой, — задумчиво произнес Танака. — Мы не скрывались и не убегали, как сейчас. В 1942-м мы действовали спокойно и собранно. Мы выигрывали ту войну. Дух победы переполнял нас. Мы открыто искали схватки с противником и
. сражались с ним грудь на грудь. У нас не было радара, но это не останавливало нас. Мы искали противника, сражались с ним и топили его.
