Кинжал для левой руки - Черкашин Николай Андреевич

— А что, если мы попробуем послушать в подводном положении? Обычный звук распространяется в воде лучше и дальше, чем в воздухе. Может быть, и низкие частоты иероизлучения подчиняются тем же законам?

— Да, если учесть, что иерозвук во сто крат лучше проникает сквозь металл и камень, чем обычные шумы, — охотно поддержал юнкер идею командира, — то что ему водная среда?!

Михайлов крикнул в переговорную трубу:

— По местам стоять, к погружению!

Он сам задраил верхний рубочный люк, и в балластных цистернах «Сирены» взревела забортная вода.

Теперь Михайлов и Парковский вместе сидели у иерофона, как назвал изобретатель свой аппарат.

— Боцман, держать глубину тридцать футов! — распорядился командир.

Стрелки приборов не отрывались от нулевых делений.

— Глубина сто футов!

Эффект тот же.

— Глубина сто двадцать…

— Глубина сто пятьдесят… — бесстрастно приказывал Михайлов.

Боцман украдкой перекрестил глубиномер и, тяжело вздохнув, переложил штурвал горизонтальных рулей. Лодка шла на предельной глубине. Сквозь заклепки сочилась забортная вода. Увесистые капли звучно шлепались в мертвой тишине. Матросы подставляли под опасную капель жестянки из-под консервов.

— Есть! — радостно вскрикнул Парковский.

Стрелка основного прибора дрогнула, отклонилась и мелко задрожала у румба «зюйд-зюйд-вест».

— Рули на всплытие! — тут же отозвался Михайлов. — Курс сто девяносто… На какой глубине открылся иерозвук? — спросил он Парковского.

— На ста пятидесяти футах!

— Запишите это в аппаратный и вахтенный журналы.

Вскоре в перископ Михайлов заметил вражеский транспорт — большой, тяжело груженный пароход. Из высокой трубы валили густые клубы дыма.

— Боевая тревога! Торпедная атака!

Матросы разбежались по местам, замерли у задних крышек носовых торпедных аппаратов.

В Михайлове и следа не осталось от обычного благодушия чудака-ученого. Отважный до отчаянности командир вел «Сирену» в атаку.

— Первый, второй — пли! — сорвалось с твердо сжатых губ старшего лейтенанта.

В перископ хорошо было видно, как над спардеком парохода взметнулся столб огня, дыма, пара, угольной пыли… К окуляру перископа поочередно прикладывались боцман Деточка, юнкер флота Парковский, матросы-рулевые… Экипаж был радостно взбудоражен первой боевой удачей.

Во время ужина в тесную кают-компанию «Сирены» постучались делегаты от команды: боцман, Парковский и торпедист Нефедов.

— Ваше благородие, — обратился к Михайлову боцман, — дозвольте вам плезир от команды сделать!

Все трое грянули в честь командира песню о Кудеяре-разбойнике. Особенно выделялся боцманский бас: «Их было двенадцать разбойников…»

Глава шестая. «Аллах карает нас за грехи!»

Поход продолжался. В чудовищной тесноте механизмов матросы несли вахты, спали, ели. Торпедист Нефедов пел под балалайку:

Едет чижик в лодочке

В адмиральском чине.

Не выпить ли водочки

По этой причине?

Ранним утром 14 сентября 1915 года старший лейтенант Михайлов увидел в перископ шхуну под турецким флагом. Он тут же отдал приказ об атаке, но, приглядевшись, заметил, что парусник не подавал признаков жизни и шел по воле ветра: хлопали паруса, само по себе вращалось штурвальное колесо. Когда «Сирена» всплыла и пустила сигнальную ракету, никто не вышел на палубу.

Михайлов велел абордажной команде готовиться к высадке на судно. На высокий борт шхуны полетели «кошки» с тросами, по тросам полезли подводники. Вместе с ними перебрался на захваченное судно и старший лейтенант Михайлов. Моряки обследовали все палубы, кубрики, рубки шхуны, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Уныло поскрипывали при качке распахнутые двери.

— Николай Николаевич, смотрите! — Юнкер флота Парковский снял с камбузной плиты кофейник. — Теплый еще…

— Ума не приложу, куда они все подевались? — растерянно пожал плечами Михайлов. — Все вещи — документы, деньги, карты — целы. Вот даже вахтенный журнал как оставили раскрытый, так и лежит. Жаль, тут все по-турецки. Ничего не поймешь, пока не придем в базу.

— Может быть, их напугал наш перископ, — предположил Парковский, — и они ушли на шлюпках?

— Да нет же… Я открыл их тогда, когда на судне уже никого не было. Да и шлюпки вон висят нетронутыми…

— Чертовщина какая-то…

Прибежал боцман:

— Ваше благородие, у них тут все часы стоят — и в ходовой рубке, и у капитана, и в кубрике. Все одно и то же время показывают. Будто кто их все разом остановил!

Михайлов задумчиво покачал головой:

— Спасибо, боцман, за ценное наблюдение. Загадки дома разгадывать будем. Шхуну на буксир. Курс — на Севастополь.

В Севастополь «Сирена» входила торжественно: под гром оркестра с Приморского бульвара. Подводная лодка тянула за собой приз — трехмачтовую турецкую шхуну. Михайлов разглядывал в бинокль публику. Среди оживленной толпы мелькнуло лицо Наденьки.

Командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард принимал командира «Сирены» в кабинете.

— Выражаю вам свое чрезвычайное удовлетворение вашим походом. Рад сообщить, что вы не только восстановлены в своих прежних правах, но и произведены в следующий чин.

Эбергард вручил Михайлову погоны капитана 2-го ранга.

— Поздравляю вас. Представьте всех отличившихся к знаку ордена Святого Георгия.

— Я бы просил, ваше высокопревосходительство, произвести юнкера флота Парковского в мичманы.

— Мы рассмотрим этот вопрос. У вас есть еще какие-либо просьбы, пожелания?

— Да, ваше высокопревосходительство. Тот аппарат, с помощью которого мы обнаружили неприятеля, нуждается в усовершенствовании. Нужны средства…

— Да, я слышал кое-что о ваших химерозвуках…

— Иерозвуках, ваше высокопревосходительство! — поправил его Михайлов.

Эбергард нахмурился.

— Сейчас война и надобно воевать. Прожекты отложим до победы…

На Приморском бульваре Надежда Георгиевна подвела к Михайлову миловидную девушку:

— Это Оленька Зимогорова. Наша бывшая спящая красавица… Дмитрий Николаевич сумел разбудить ее с помощью вашей «иерихонской трубы».

— Я вам весьма признательна! — смущенно покраснела девушка.

— Ну что ж, знакомство за знакомство! — улыбнулся Михаилов. — Юрий Александрович! — Он сделал знак молодому стройному мичману в белом кителе. Парковский поклонился дамам. — Рекомендую, — не без гордости представил его Михайлов, — мой боевой товарищ Юрий Александрович Парковский. Человек всесторонне одаренный: замечательный художник и еще более способный физик, которому я пророчу оч-чень большое будущее.

Парковский галантно предложил Оленьке руку, и они спустились вниз к самому морю. Надежда Георгиевна с Михайловым остановились у балюстрады с видом на Константиновскую батарею.

— Я работаю в клинике Дмитрия Николаевича, — сказала она, провожая глазами Оленьку с мичманом. — Мы сумели пробудить от летаргического сна четырех из шестерых. И все это с помощью вашего изобретения. Дмитрий Николаевич говорит, что вам нужно срочно оформить патент.

— Да-да, — рассеянно соглашался Михайлов. — Вот окончится война, и я непременно этим займусь… Ах, как жаль, что я не кончил университет! Не хватает теории. Я жалкий практик, натолкнувшийся на интереснейшее явление и не умеющий описать его языком науки. Великое счастье, что рядом со мной Парковский. Он великолепный аналитик.

Пальцы Михайлова сжали плечо молодой женщины.

— Надежда Георгиевна… Я глубоко виноват перед вами… Я постучался в ваше сердце и давно должен был отвести вас к венцу… Но что я могу предложить вам, кроме черного платья вдовы? Подводник — это разновидность смертников. Мы заложники моря. «Сирена» завтра снова уходит в поход… Кстати, как там наш подкидыш?

— Мальчуган очень хорош. Дмитрий Николаевич нашел ему кормилицу.

Михайлов нервно потеребил бородку.