Николай Черкашин - Взрыв корабля
Обзор книги Николай Черкашин - Взрыв корабля
Николай Андреевич Черкашин
Взрыв корабля
Посвящается отцу — Андрею Андреевичу Черкашину
Запомните мой завет: никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что дает сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает вам того, что даст самая обыкновенная заурядная жизнь.
Ф. М. ДостоевскийВ далеком Порт-Саиде, там, где начинается знаменитый Суэцкий канал, стоит под сенью пальм обелиск из серого камня. На обелиске выбиты слова: «Русским морякам, погибшим на боевом посту в январе 1917 года. Сооружен Министерством обороны СССР в 1955 г.».
Это памятник экипажу крейсера «Пересвет».
* * *Самое страшное из того, что может случиться на военном корабле, — взрыв артиллерийских погребов. Именно так погиб крейсер «Паллада» в октябре 1914 года: торпеда с германской подлодки сдетонировала погреба, и огромный корабль затонул почти мгновенно. Из пятисот восьмидесяти четырех человек экипажа не спасся никто. Всплыла лишь одна судовая икона — образ Спаса Нерукотворного… Именно так: от взрыва погребов носовой башни погиб спустя два года новейший русский дредноут «Императрица Мария». Именно так погиб и крейсер «Пересвет» в конце шестнадцатого по старому стилю, в начале семнадцатого — по новому…
Две первые катастрофы потрясли всю Россию, о них много писали и пишут до сих пор, а вот на гибель «Пересвета» русская пресса почти не отозвалась. То ли потому, что подобные взрывы уже перестали быть сенсацией, то ли потому, что крейсер погиб слишком далеко от родных берегов, а может быть, и потому, что февральский взрыв самодержавия затмил огненный столб над палубой старого-порт-артурского еще — эскадренного броненосца, переименованного по нуждам войны в крейсер, но крейсером так и не ставшим…
Поход «Пересвета» повторял в миниатюре скорбный путь эскадр Рожественского и Небогатова в географически зеркальном отражении: не с запада на восток, а с востока на запад.
«Пересвет» был последней морской катастрофой царской России. И пророческой.
Причины взрыва «Пересвета» до конца не выяснены. Тогда, когда это можно было еще сделать, разразились события — одно грандиознее другого: Октябрьская революция, гражданская война… Теперь же и вовсе не докопаться до истины. Средиземное море, Порт-Саид и зарубежные архивы хранят эту тайну. И все-таки…
Часть первая. Одиссея мичмана Домерщикова
Глава первая. Пристанище беглых флотов
Как мучительно было сидеть за партой — ладно в десятом, а то в одиннадцатом классе! За классным окном бурлила шалая московская весна, и от великой тоски по странствиям я разрисовывал обложки учебников пальмами, минаретами, верблюдами, надписывал их арабской вязью, которую учил сам по себе в ярой надежде, что когда-нибудь судьба смилуется и я попаду в дальние страны, своими глазами увижу сказочный Восток, поброжу по древним городам, вдохну запахи базаров, кофеен, портов…
«Мимо ристалищ и капищ. Мимо Мекки и Рима…» — выводил я с друзьями-«пилигримами» под гитару в тамбуре электрички, уносившей нас на восток — увы! — не на Дальний, не на Средний и не на Ближний — на восток Московской области, в турпоход.
Лет через десять после выпускных экзаменов судьба смилостивилась, и Восток, самый что ни на есть заповедный — бывший Пиратский берег, а ныне побережье Туниса, — открылся мне с борта военного корабля. Желтая всхолмленная земля простиралась от мыса Рас-Зебаб до мыса Рас-эль-Абьяд…
Бизерта. Сентябрь 1974 годаПлавбаза «Федор Видяев» в сопровождении сторожевика и подводной лодки, на которой я служил, входила на рейд Бизерты с визитом дружбы. В знак уважения к советскому флагу нас поставили не в аванпорте, а в военной гавани Сиди-Абдаллах — в той самой, что стала последним причалом для черноморских кораблей, уведенных Врангелем из Севастополя. Здесь же укрывались и испанская эскадра, угнанная мятежниками из республиканской Картахены в 1939 году, и остатки французского флота после падения Парижа в сороковом…
Бизерта, Бизерта, пристанище беглых флотов…
Я оглядывался по сторонам — не увижу ли где призатопленный корпус русского эсминца, не мелькнет ли где ржавая мачта корабля-земляка?.. Но гладь бизертского озера была пустынна, если не считать трех буев, ограждавших район подводных препятствий. Что это за препятствия, ни лоция, ни карта не уточняли, так что оставалось предполагать, что именно там, неподалеку от свалки грунта, и покоятся в донном иле соленого озера остатки и останки «бизертской эскадры».
Впрочем, знатоки, собравшиеся на мостике плавбазы, утверждали, что оба линкора и оба крейсера, а также десять эсминцев и четыре подводные лодки были порезаны в конце двадцатых годов на металл, поэтому нечего и гадать — не осталось здесь и шпангоута от тех кораблей. Однако другие знатоки, ссылаясь на академика Крылова, побывавшего в Бизерте до войны, уверяли, что порезали не все и не сразу, некоторые корабли дотянули свой век до второй мировой войны. И если хорошо поискать, то наверняка можно найти здесь следы побратимов «Потемкина» — броненосца «Георгия Победоносца» и крейсера «Очакова», переименованного врангелевцами в «Генерала Корнилова».
Знатоки спорили, гадали, куда подевались орудия с линкоров, а мне ужасно хотелось в город. Я смотрел в бинокль, но Бизерта была далеко, в глаза лез бетонный плац с деревянной мачтой, обставленной двумя крашеными трофейными немецкими пушчонками. Матрос в оливковом комбинезоне и круглой шапочке подметал причал связкой пальмовых веток.
— А я вам говорю, — горячился командир плавбазы капитан второго ранга Разбаш, сорокалетний крепыш с флибустьерскими бакенбардами, — все эти пушки вернулись к нам! Как? Отвечаю. Двенадцатидюймовки с русских линкоров французы сняли и хранили их в здешнем арсенале, пока не пришли немцы. Трехсотпятимиллиметровых снарядов у Роммеля не было. Но орудия — это же была великолепная обуховская сталь! — резать не стали и переправили их через всю Европу к финнам, чтобы те обстреливали из них Ленинград. Но финны этого делать не стали. Они установили пушки на железнодорожные платформы, а когда подписали перемирие — вернули все до единого ствола. Я видел их сам! Курсантом! После войны. На одной береговой батарее. И не надо мне объяснять, что земля имеет форму чемодана!
Разбаш, скорый на слово и дело, начинал службу матросом на паруснике, свою плавбазу величал «артиллерийским кораблем» и горько тосковал о вымерших линкорах.
Вечером разразился ливень, да такой, что на кораблях задраили водонепроницаемые двери. На мачтах тунисских эсминцев зажглись красные огни. За ними — вдали сквозь завесу дождя — люминесцировала большая Бизерта. Заманчивая, загадочная…
Утром объявили сход на берег. Видавший виды плавбазовский баркас, тарахтя мотором, шел вдоль озерного берега, держа курс на бизертские минареты.
Красноватая всхолмленная земля с клочковатой зеленью. Под редкими пальмами паслись верблюды. Так странно было их видеть поверх белых матросских бескозырок.
А впереди наплывала Бизерта — кроны пальм и купола мечетей, белые купола и зеленые кроны. Африканское солнце жгло нещадно, и купола, казалось, вспухали, как волдыри на обожженных плоских крышах белого города. Кроме белого цвета — цвета стен и одежд — в Бизерте любили голубой. В голубой были выкрашены двери и жалюзи, решетки балконов и навесы витрин. Если у городов есть глаза, то Бизерта голубоглаза.
Мы высадились недалеко от паромного причала и вышли на Русскую улицу. Это было приятно, как будто названа она была именно в нашу честь. Правда, через квартал мы попали на Бельгийскую улицу, а потом пересекли Турецкую, Алжирскую, Греческую, Испанскую… По приморскому бульвару мы дошли до древней завязи города — бухточки Вьё-Пор, раздвигающей старинные испанские кварталы Бизерты, словно извив реки, едва начавшейся и тут же оборванной. То была не просто лагуна, а как бы еще одна городская площадь, мощенная не камнем, а легкой морской рябью. Вьё-Пор — Старый Порт — кишел рыбацкими лодками, заваленными непросохшими сетями, корзинами с серебристой макрелью, сардинами, лангустами… На мачтах болтались рыбьи хвосты, подвязанные для доброго лова, а на бортах и транцах утлых суденышек пестрели знаки от дурного глаза — око, начертанное посреди растопыренной пятерни. Кое-где ржавели прибитые к рубкам «счастливые» подковы. Видно, нелегко она доставалась, рыбацкая добыча, если на помощь призывалось сразу столько амулетов…
Мне не терпелось попасть в медину, в старую арабскую часть города, и я всячески торопил своих спутников — «флибустьера» Разбаша, на кремовой рубашке которого блестело золото кавторанговских погон, и старпома с нашей подводной лодки — капитан-лейтенанта Симбирцева. Я не зря отрывал их от пивных столиков и сувенирных прилавков. Едва миновав врата медины — тяжелый каменный портал, — мы с головой окунулись в добрый старый Восток. Все было так, как грезилось когда-то в школярских мечтах, как виделось раньше лишь на телеэкранах да на снимках путешествующих счастливцев.
