Игорь Фролов - Вертолетчик
И они пошли к месту работы.
Борттехник, представляя последствия несостоявшегося столкновения, ощущал, как маленькое сжавшееся сердце теряется в черных просторах его грудной клетки. Ноги его были мокры и холодны. Если мы вернемся, — говорил борттехник кому-то, — то я в тебя поверю. Я же понимаю, что ты специально отправил меня в день приказа — чтобы я поверил в твое чувство юмора. Уже верю. Теперь тебе нужно доставить нас назад, чтобы не потерять неофита…
Добрались до места работы, связались с землей, скорректировали курс, высоту, зашли на боевой, один за другим кинули по одной бомбе. Внизу вспыхнули два синих солнца, повисли на парашютах, заливая землю мертвенным светом.
Пара пошла по кругу, дожидаясь, когда бомбы погаснут, чтобы сбросить оставшиеся.
— Вот теперь жди, пока прогорят, — сказал майор Г. — Сейчас выйдем из зоны засветки неба, и начнут по нам хуярить — мы такие выпуклые и яркие будем, — как луна! Правый, посмотри-ка, где мы бороздим — может нам в другую сторону закрутить?
— Щас, только фонарик достану, — сказал правак, копаясь в портфеле.
— Какой, нахуй, фонарик, сдурел, что ли?
Правак посмотрел в блистер на бледную землю, нагнулся к карте, расстеленной на коленях, чиркнул спичкой. Огонек вспыхнул в темной кабине как факел.
— Да что ты, блядь тупая, делаешь?! — заорал командир. — Ослепил совсем! Теперь зайчики в глазах!
— А как, по-твоему, я с картой сверюсь? — рассвирепел правак. — Я тебе кошка, что ли?
И в этот напряженный момент командир пукнул.
Борттехник понял это по запаху, вдруг пошедшему волной от кресла командира.
Обиженный правак демонстративно замахал сложенной картой.
Вдруг в наушниках раздался голос ведущего:
— 532-й, чувствуешь, чем пахнет?
— Чем? — испуганно спросил майор Г.
Борттехник и правак расхохотались.
Они хохотали так, как никогда не хохотали. Они давились и кашляли.
— Чем-чем! Жареным, вот чем, — сказал ведущий. — Наблюдаю, — со склона по нам работают. А у нас даже нурсов нет. Держись подальше от горы.
— Понял, — сказал майор Г., и, — уже по внутренней связи: — Ну хули ржете, кони? Обосрались от страха и ржут теперь.
— Это не мы! — выдавили борттехник с праваком, извиваясь от смеха.
— А кто, я что ли? — сказал бессовестный майор Г.
— Наверное, это ведущий! — сказал борттехник, и теперь заржали все трое.
Так, со смехом, и зашли на боевой. Кинули две оставшиеся бомбы, развернулись и пошли домой…
ВзаимозачетНа следующий день после обеда старшие лейтенанты Ф. и М. лежали на своих кроватях и размышляли о своем нынешнем статусе. Раз приказ вышел — они уже гражданские люди. Но пока нет замены, они должны воевать. Старший лейтенант Ф. склонялся ко второму варианту. Борттехник М. думал иначе.
— Они не имеют права держать нас здесь! А если нас убьют? С них же спросят — на каком основании у вас воевали невоенные люди? Кто, спросят, послал их на смерть не дрожащей рукой?
В это время в коридоре раздались быстрые шаги, потом царапанье по стене возле двери, и голос инженера прокричал:
— А ну открывайте! — он постучал кулаком в стену. — Я знаю, вы там! — Ну, какого хуя закрылись! Ф., М.! — он уже начал пинать в фанерную стену ногами.
Старший лейтенант Ф. подошел к двери, открыл ее и увидел инженера, который, вбежав с солнца в темный коридор, сослепу промахнулся мимо двери и сейчас бился в стенку. Увидев, что дверь открылась, он метнулся в комнату.
— А ну, давайте на стоянку, борта мыть, — командарм приезжает!
Борттехник Ф., вздохнув, сунул ноги в сандалеты. Борттехник М., не вставая с кровати, поднял голову с подушки и высоким дрожащим голосом отчеканил:
— Я никуда не пойду! Хватит, отслужил свое!
— Кончай хуйней маяться, Феликс! — сказал инженер. — Отрывай задницу и бегом на стоянку!
И тут старший лейтенант М. произнес свои главные, увенчавшие собой эти два года армии, слова, о которых спустя двадцать лет почему-то забыл. Он сказал громко и внятно:
— Да пошел ты нахуй, товарищ майор!
Товарищ майор открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал и, повернувшись, выбежал из комнаты.
— А что он мне сделает? — сказал борттехник М., успокаивая сам себя. — Я уже в запасе…
Прошло два месяца. Замены все не было, и дембеля-борттехники летали как обычно. И по налету подошло время второго профилактория. Старший лейтенант Ф. сказал старшему лейтенанту М.:
— А не поехать ли нам в Дурмень, чтобы в Ташкенте наведаться в штаб 40-й армии и узнать про замену. Вдруг про нас вообще забыли?
И друзья пошли к инженеру эскадрильи отпрашиваться.
Выслушав старшего лейтенанта Ф., майор Иванов сказал:
— Ты поезжай. А ты, Феликс, естественно, пошел нахуй!
«Свистки» и «пчелы» 1.У вертолетчиков есть примета — перед вылетом экипаж должен помочиться на колесо своей машины.
Обычно самым используемым в этом смысле является левый пневматик — его орошают перед вылетом все три члена экипажа.
А пассажиры, ожидающие вылета, на этот левый пневматик всегда присаживаются. Потому что больше не на что.
Истребители же считают подобный акт оскорблением самолета. Наверное, потому, что у них не бывает пассажиров.
2.Повадились «свистки» ранним-ранним утром врубать форсаж над модулями вертолетчиков. Ты спишь, а тут вдруг небо вместе с твоей головой раскалывается — и не один раз, потому что на сверхзвук переходят сразу несколько самолетов — от пары до звена. И решили вертолетчики отучить зарвавшихся королей стратосферы. Попросили они прикомандированный Ми-6, который как раз убывал восвояси ранним утром, зависнуть перед отходом по заданию над модулем, где жили истребители-бомбардировщики.
Он и завис. Махина, величиной с весь модуль, грохоча винтами, перелетела со стоянки и начала медленно опускаться на фанерный барак, который под напором ветра от огромных лопастей, затрясся как домик самого ленивого поросенка, заметался, пытаясь сорваться с места и унестись прочь. Со стороны это смахивало на попытку гигантского изнасилования.
Повисев полминуты и постучав колесами по крыше, Ми-6 поднялся и ушел. Разбор этого полета, конечно, был, но не очень сильный — с кого спрашивать, если Ми-6 улетел. А «свистки» после пережитого стресса стали ускоряться вообще за пределами охраняемой зоны.
3.Сцена в столовой. Официантка несет чайник между рядами столиков истребителей и вертолетчиков. «Маша, сюда!» — зовет ее взмахом руки командир вертолета, майор Б. «Сначала нам, Маша!» — перебивает его истребитель. Маша в нерешительности останавливается.
— Ты чего встреваешь? — злится майор Б. — Нам уже на вылет!
— Это нам на вылет, — снисходительно смеется истребитель. — А у вас, наверное, это как-то по-другому называется…
— Это как это — по-другому? — хмурится майор Б. — Чья бы корова мычала! Это вы-то летаете? Пронеслись, как укушенные, бросили бомбу куда попало! Лучше бы вообще на земле сидели. А то летай за вами, как нянька, жди, когда обосретесь да катапультируетесь, подбирай, рискуя двумя экипажами! Как будто у нас других дел нет, как вам задницы подтирать. Нацепили «стечкины»,[19] фланируют, а, если приглядеться, — да нахуя вы тут вообще нужны! Только спирт с керосином зря переводите! Маша, наливай!
СуперлентаОднажды летчики попросили у командира эскадрильи устроить им стрельбу из носового пулемета на полигоне. На боевом вылете пулеметом полностью владеет борттехник, тогда как командир жмет на кнопку пуска нурсов. Борттехники встревожились, но делать нечего — нужно выполнять приказ. А встревожиться было от чего — именно борттехник заряжал пулеметные ленты, и это не было простым делом. Зарядная машинка — мясорубка по виду: подкладывай в пасть патроны, да крути ручку. Только следи, чтобы патрон не перекосило — не заметишь, надавишь на ручку, может и шарахнуть. Да и мозоли на руках были обеспечены — тем более что заряжать ленты приходилось после каждого вылета. На борту держали не менее четырех коробок с лентами по 250 патронов. Борттехник Ф. любил, чтобы на его борту было восемь цинков — он ставил их рядком под скамейку. Они грели душу.
Перспектива полигона расстроила борттехника Ф. Он даже вначале нагло отказал подошедшему капитану Трудову:
— Даже и не мечтайте! У меня ствол греется, уже плеваться стал, никакой кучности. Сами же в бою станете жертвой убитого вами оружия. Да и руки мои не железные — после ваших забав ленты заряжать!
Трудов пообещал после стрельбы зарядить столько, сколько истратит. Борттехник Ф. согласился, но на вдвое большее количество — за амортизацию пулемета, как он объяснил. На том и договорились.
