Анатолий Медников - Открытый счет
А вот этот рыжий, веснушчатый, должно быть, случайно попал фаустпатроном в танк и… доставлен немедленно в Имперскую канцелярию, чтобы стать отмеченным самим фюрером.
— Пусть все фольксштурмовцы берут пример с этого героя! — крикнул Аксман.
— Хайль! — пронеслось по шеренге курсантов.
— А мы все за нашим фюрером, окончательная победа близка! — завопил Геббельс.
— Зиг хайль! Зиг хайль! — проревели натренированными глотками курсанты.
Гитлер казался растроганным, а мальчишка напуганным всем происходящим. Эйлер всматривался в лицо фюрера. Боже мой! Почему же оно выглядит таким удручённо-жалким? Конечно, это заметил и юный фольксштурмовец. Он даже инстинктивно отступил на шаг назад, когда по дряблой щеке фюрера скатилась стариковская слеза умиления.
Прошла минута, другая. Гитлер почему-то застыл на месте и только слегка переминался с ноги на ногу, словно кто-то его приклеил к этой посыпанной жёлтым песком дорожке. Может быть, он просто хотел побольше побыть на свежем воздухе?
Эйлер всё ждал, когда же Гитлер подойдёт и обнимет героя-фольксштурмовца? Подбежавший Аксман что-то шепнул Гитлеру. И фюрер раскрыл ладонь. Аксман тут же вложил в неё награду — железный крест. Долго и неловко, одной рукой Гитлер прикреплял этот крест к френчу двенадцатилетнего солдата.
И тут же заговорил Геббельс. Батальону курсантов присваивалось высокое звание „Батальон СС особого назначения“. Сам фюрер поручает этому батальону оборону рейхстага, района Бранденбургских ворот, Кюрфюрстендамм и Кенигсплац.
Эйлер почти не слушал Геббельса. Он смотрел на Гитлера. Почему он сейчас молчит, почему не скажет им, что ожидает Германию в эти роковые часы истории? Почему молчит он, который так любил говорить, чей голос двенадцать лет гремел из всех репродукторов, кого каждый день называли в газетах „величайшим полководцем всех времён и пародов“?
Разве это не он торжественно заявил, выступая перед старыми бойцами национал-социалистской гвардии:
„Когда-то кайзер сложил оружие без четверти двенадцать, а я принципиально всегда прекращаю то, за что берусь, лишь пять минут первого“.
А какой сейчас час по циферблату истории? Конечно, стрелка близится к двенадцати, если их батальону поручают охрану Бранденбургских ворот, рейхстага. Что же остаётся за ними? Вот это здание, этот сад и подземный бункер. Так почему же молчит фюрер?
Эйлер впился взглядом в его лицо и вдруг вспомнил. Он ведь слышал от Мунда, что у Гитлера есть шесть двойников, иногда они прогуливаются по саду или входят в покинутое всеми здание Рейхсканцелярии, в бывший кабинет Гитлера, где сейчас хозяйничают лишь жирные крысы.
„Неужели двойник?“
Эта догадка обожгла Эйлера. Он даже сейчас был бы рад верить, что перед ним стоит двойник, тогда возникала надежда, что сам фюрер не таков, не эта трясущаяся развалина, что тот, настоящий Гитлер ещё может что-то сделать.
„Двойник или он сам?!“ Эйлер мучительно ждал, что фюрер всё-таки заговорит. Вот он двинулся вдоль строя курсантов, поднимая и опуская правую руку в знак нацистского приветствия.
„Пусть он скажет всего лишь несколько слов, — твердил себе Эйлер, — пусть он хотя бы объяснит, почему русские в Берлине, пусть он откроет рот, чёрт побери!“
Но фюрер молчал. Он медленно обошёл строй курсантов и свернул к двери бункера, исчезнув там вместе со всей свитой. И всё закончилось.
…Через час батальон морских курсантов занимал позиции на Кенигсплац, в траншее, вырытой посреди площади и ведущей от рейхстага к зданию министерства внутренних дел. Эйлер заметил, что некоторые траншеи вели под землю, должно быть соединяясь с подвалами рейхстага.
На площадь уже ложились тяжёлые снаряды, и в траншее было трудно дышать от гари и густой пыли, не успевавшей оседать на землю, как вновь и вновь её вздымала в воздух русская артиллерия. Даже солнце в этом мрачном аду светило лишь мутным расплывающимся пятном, с трудом пробиваясь на землю сквозь дымную завесу, окутавшую весь центр Берлина.
Мунд отозвал Эйлера к запасному ходу сообщения, и они поднялись на разбитые ступеньки рейхстага, спрятавшись ото всех взоров за толстой колонной.
— Ну? — спросил Мунд, отдышавшись после быстрой ходьбы.
— Я думаю, что это был двойник, как вы мне рассказывали, господин штурмбанфюрер, — сказал Эйлер, с волнением ожидая ответа.
— Что?! — открыл рот Мунд.
— Двойник, — начал Эйлер.
— Нет, это он сам.
Неужели?
— О чём ты думаешь, болван?
— О нашем фюрере.
— Нашёл время! Фюрер кончился. Он надорвался в этой войне с русскими. Физическая жизнь Адольфа Гитлера сейчас уже не имеет для нас значения, — сказал Мунд, — но его идеи останутся в наших сердцах. Идеи выше личности. Понял?
— Не всё. А что же будет с Берлином? — спросил поражённый Эйлер.
— Берлин тоже спёкся. Временно мы теряем его. Нам здесь больше нечего делать — в этой будущей русской колонии. Я лично предпочитаю американскую провинцию. А сейчас надо сматываться.
— Куда?
— К чёрту! — крикнул Мунд в самое ухо Эйлеру, потому что рядом разорвалась мина. — Мы уходим на запад!
17Генерал Свиридов сумел сохранить дивизионную разведку для… разведки, не поддавшись соблазну, а порой и жестокой необходимости разбросать людей в штурмовые группы. Он сумел сохранить людей, хотя не раз находился почти на грани решения отдать разведчиков в полки и батальоны и при штурме Одерской обороны, и б тяжёлых боях за Врицен, и теперь, в Берлине, где каждый квартал, улицу и дом приходилось брать, как крепость, где немцы вели, по сути дела, „трёхэтажную войну“ — в воздухе, на земле и под землёй — в тоннелях и станциях метро.
Об этом Самсонову и Сергею рассказывал майор Окунев со всем уважением к дальновидной выдержке комдива.
Не только от Окунева, но и в солдатских разговорах Сергей теперь частенько слышал фразу, которую приписывали отцу: в Берлине, мол, войска тают, как масло на сковородке. Может быть, содержалось в этой фразе и образное преувеличение, но была, конечно, и доля жестокой и горькой правды. Дивизия имела потери. Нацисты оборонялись с отчаянием обречённых, лилось много крови.
Войну надо было ещё довоевать. А пока она шла так, как и шла раньше до Берлина, в других, малых и больших городах, с той разницей, что немецкая столица казалась простым солдатам, людям без карт и биноклей, чем-то вроде каменных джунглей, которые тянутся без конца и края, от горизонта до горизонта.
Как только дивизия вошла в северные районы самого Берлина, во взводе Сергея разведчики стали всё чаще вспоминать имена Гитлера, Геббельса, Геринга, передавали различные слухи о них, которые просачивались из штабов, где офицеры ловили передачи ещё действовавшей берлинской радиостанции.
Сергей не раз думал, что, пожалуй, ещё не было войны, где бы всё зло её и преступления так бы персонифицировались в одном имени — Гитлер, и этот Гитлер уже не миф, не злобный демон, царствующий в недосягаемых далях, а теперь „житель“ того самого города, в котором находились и разведчики, и не сегодня, так завтра до него можно будет достать автоматной очередью…
Под вечер одного из дней борьбы за Берлин майор Окунев появился в разведроте. Он вошёл в зал бывшего ресторана, где на первом этаже разместились разведчики. Одни отдыхали, сидя за мраморными столиками, другие чистили оружие, положив автоматы на полукруглую стойку бара.
Майор Окунев, порывшись в своей планшетке, вытащил оттуда карту. Она вся была размечена кружками и стрелками и какими-то знаками, проставленными толстым чёрным карандашом майора.
— Узнаю наш район! — воскликнул Петушков, стоявший рядом. — Вот метро, вот ещё одна станция, а это, наверно, наш дом, а это какое озеро и река впереди?.. Ха… фе… ль! — прочёл он и спросил у майора, что это за крепость обведена кружком в северном углу карты Берлина?
— Эта крепость Шпандау. Вот только, товарищ сержант, карту начальника разведки дивизии не каждому дано смотреть, — строго произнёс Окунев.
— Виноват, товарищ майор, случайно получилось, вы раскрыли, а я рядом, — оправдывался Петушков.
— Ладно, ладно, — махнул рукой Окунев. — Теперь у меня к тебе, Петушков, будет один вопрос, как к разведчику опытному, со стажем, и к Сергею Михайловичу, и к уважаемому капитану. Вопрос такой: откуда немцы группами по пятнадцать — двадцать человек проникают в наш тыл?
— Какие группы? — удивился Сергей.
— Отмечено несколько случаев нападения на огневые позиции нашей артиллерии, на маши обозы. Мы тут прочесали два-три, так сказать, тыловых квартала — результатов нет, — пояснил Окунев, — противник внезапно появляется, ночью, конечно, и так же внезапно скрывается. Привидений тут не должно быть. Как считаешь, Самсонов?
