Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья
Нам было хорошо с Ольгой все это время, что мы прожили вместе, вернувшись из Чечни. Мы были счастливы в крохотной 11-метровой комнате, на продавленной тахте, на которой и сейчас лежим рядом. Только она давно спит, а я никак не могу заснуть, думая о том, что ждет нас впереди. Боюсь проспать такси, которое заберет нас в аэропорт, и вспоминаю, что еще произошло в нашей общей жизни за минувший год.
Ольга по-прежнему работала у своего отца дизайнером. Благодаря ее стараниям фирма разрослась, и постепенно она стала получать очень приличные деньги. Тратила их в основном на одежду, демонстрируя незаурядный вкус. Она стала хорошо и дорого одеваться, посещать салоны красоты. К ее природной яркой внешности добавились столичные стиль и шарм молодой красотки. Я стал замечать, что куда бы мы ни выходили вместе, на нее обращают внимание практически все мужчины — в театре, ресторане, кино или на улице. Они буквально сворачивают шеи, смотрят вслед, а если им кажется, что я не замечаю их реакции, пытаются подробнее разглядеть ее. Ольгу это забавляло, но она никак не реагировала на ухажеров, не дающих ей прохода, по своей инициативе честно докладывая мне обо всех случаях домогательств и попыток знакомства с ней. Я старался сводить все на шутку, понимая, что ревновать глупо, хотя в душе меня это, конечно, задевало. После истории с пришельцами Ольга стала понимать, что мир, в который она попала, не так уж идеален.
Однажды, поздно вернувшись со съемок, я застал Ольгу в слезах. По-детски всхлипывая, она рассказала, что в метро к ней подсел пьяный детина с красным лицом. Какое-то время молча дышал на нее перегаром, затем спросил:
— Ты чеченка?
— Какое это имеет значение? — спросила Ольга.
— Я тебя спросил, отвечай! — ублюдок положил свою мохнатую лапу ей на колено и сильно сжал. От боли и обиды у Ольги выступили слезы.
— Я не собираюсь отчитываться перед тобой, убери руки! — Ольга сказала это, преодолев ком отвращения и отчаяние, достаточно громко для того, чтобы услышали окружающие. Но пассажиры прятали глаза.
— Если бы ты только знала, как я вас всех ненавижу! — сказал детина и, еще раз стиснув ее ногу, вышел из вагона.
Размазывая тушь по лицу, она показывала мне красные отпечатки его клешней чуть выше колена. Эта мразь посмела прикоснуться к женщине, которую я люблю!
— Ты понимаешь, я как изгой какой-то! Я и там чужая стала, как война началась, а теперь и здесь. Москва ведь мой родной город, я здесь родилась, почему я всегда должна кому-то что-то доказывать? У меня мама русская, а отец чеченец! И что в этом такого? — всхлипывала она, а меня душила бесполезная злость. Какой прок в злости, если не можешь отомстить? Сначала я подумал, что, возможно, обидчик Ольги воевал в Чечне. Что, если мы с ним там встречались? Но эту версию отмел сразу. Урод подошел не к здоровому чеченцу или чеченцам, чтобы рассказать о своей к ним нелюбви, а к беззащитной девушке. Вряд ли он там был.
В течение недели я под разными предлогами встречал Ольгу после работы в офисе Мансура, ее отца. На вопросы — почему не на машине — ссылался на пробки. В кармане куртки тяжелел тот самый «макаров», купленный у знакомого омоновца. Мы ездили в метро в то же время и по тому же маршруту, когда к ней пристал здоровяк. Я надеялся, он нам повстречается и Ольга узнает его. Она же думала, я просто стал больше уделять ей времени. Я понимал всю глупость затеи и не знал, что делать с этим уродом, если все-таки встречу его. Не стрелять же в него в метро? Но мысли о жестокой мести возбужденно щекотали мой мозг, заставляя чаще биться сердце, когда в вагон заходил кто-то рослый и брутальный. Внутри меня стал просыпаться зверь, дремлющий в каждом человеке. Весь вопрос в том, насколько хорошо ваш внутренний зверь дрессирован. Одним достаточно сущей ерунды, чтобы зверь выпрыгнул наружу. Другим требуются веские причины. Крайне важно знать, кто кому подчиняется — вы зверю или зверь вам? Всякий раз я старался повернуть Ольгу так, чтобы она заметила вновь вошедшего здоровяка, и внимательно следил за ее реакцией. Но мрази, чьи отпечатавшиеся пальцы медленно, с неохотой, сходили с ее ноги, меняя цвета от синего до бледно-лилового, всё не было…
Наконец, когда я уже несколько остыл и стал думать, что надеяться встретить этого типа в московском метро в многотысячной толпе по меньшей мере наивно, он появился. К этому моменту зверь внутри меня снова задремал, и потому в первые минуты я растерялся. Но то, что это был он, я понял сразу. Осознал. Почувствовал всеми клетками, когда встрепенулась, дернулась рука Ольги, которую я держал. Он шагнул прямо на нас, в открывшиеся двери. Здоровенный детина с широким и плоским, как луна, лицом. Далеко посаженные друг от друга, наглые глаза. Почти лысый череп. Черная короткая куртка, джинсы, заправленные в высокие черные ботинки. Скорее, косит под скинхеда, чем скинхед. Он тоже узнал Ольгу. Сощурился, бегло изучив меня, вразвалку прошел в конец полупустого вагона. Я почувствовал, как затрясло Ольгу, но она ничего не сказала мне. Боялась за меня, берегла. Мысли понеслись лихорадочным вихрем. Надо что-то делать! Целую неделю я ездил с Ольгой в метро с одной лишь целью. И вот, когда так неожиданно появился этот тип, я растерялся. Здоровяк поглядывал в нашу сторону из своего угла, ожидая — укажет ли мне на него Ольга. Было видно, что он абсолютно не боится, даже приготовился к такому развитию событий. Более того, ему любопытно, что будет дальше. Через пару станций он смотрел уже разочарованно, потом бросил пару презрительных взглядов в мою сторону, а затем и вовсе потерял к нам интерес. Но к этому времени я уже знал, что буду делать. Сделав вид, что на мобильный пришла смс, сказал Ольге, что меня срочно вызывают на работу. Я знал, что детина выйдет раньше, чем она. На «Крестьянской заставе» он стал продвигаться к выходу, а на «Римской» я вышел вместе с ним, смешавшись с толпой. Он долго шел по ярко освещенной улице вдоль ларьков с пивом и чипсами, затем свернул в темные дворы, побрел вдоль кирпичного забора. Я тенью следовал за ним, нащупывая горячий и влажный от вспотевшей руки «макаров». «Надо что-то делать!» — сверлила отчаянная мысль. «Этот урод лапал твою женщину!» Сразиться с ним в открытом поединке было бы глупой затеей. Он вдвое тяжелее меня и на голову выше. «Ни один рефери не свел бы нас в схватке на ринге», — вспомнились мне слова героя Ремарка из «Ночи в Лиссабоне». Но не стрелять же ему в спину!
Мужчины делятся на три категории: на тех, кому в жизни приходилось драться однажды, да и то в детстве, из-за ведерка в песочнице; тех, кто дерется постоянно (такие любят сам процесс), и тех, кто дерется лишь в случае крайней необходимости. Я отношусь к третьей категории. То есть драться в принципе умею, но не люблю. И мне прекрасно известно, что даже годы, проведенные в секциях бокса или карате, еще не гарантируют успеха, потому что драка в спортзале по правилам и драка на улице — это как пицца и борщ. И там и там могут быть овощи. Но блюда абсолютно разные. «Хочешь научиться драться в темноте — надо драться в темноте. Чтобы уметь драться в ограниченном пространстве, например в лифте, — надо драться в лифте. Чтобы быть готовым к уличной драке — надо драться на улице. Занятия в секции дают лишь общие представления. Главное — психика. У кого крепче нервы — тот и победит», — говорил мне мой тренер. Два года службы в Советской армии в смысле психологии драки научили основному в таких делах правилу: забудь о правилах и задуши в себе интеллигента, если хочешь победить.
Я поднял с земли кусок кирпича. Сжал в кулаке, что было силы, его острые края, почувствовав, как треснула кожа.
Начались мрачные гаражи. Самое место! Я стал сокращать дистанцию, приближаясь к верзиле. Он, видимо, что-то почувствовал и неожиданно повернулся. Мгновение прищуривался, затем оскалил клыки:
— А-а, ты? А сучку свою нерусскую где оставил?
До него оставалось метра два, не больше. Ничего не ответив, что было силы, я швырнул кирпич. Парень схватился за разбитое лицо, осел на снег. Через пальцы его рук густо потекла кровь. Я подскочил, нанес два размашистых удара кулаками в челюсть, потом ногами: в голову и грудь. Верзила тряс башкой, сидя на снегу. Было видно, что «поплыл», но старается держаться. Я достал «макаров», передернул затвор, приставил к его голове.
— Не на-до, по-жа-луйста, — растягивая слова, как контуженный, выдавил верзила.
Но, опьяненный кровью и адреналином, я уже не хотел останавливаться. Вдруг совершенно ясно осознал, что готов его пристрелить. Между мусорными баками и загаженными гаражами эта тварь найдет свою смерть, потому что посмела обидеть мою женщину. Я почувствовал себя животным, торжествующим над жестоким и сильным соперником. Мой зверь рвался наружу, хрипел и ликовал, требуя завершить начатое. Я хотел его смерти.
— Не надо, — снова сказал здоровяк, — у меня ребенок.
