Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья
— Наш.
— Если я ночью приду в твой дом, где спит твоя жена, стану звонить в дверь, пытаясь с ней познакомиться, а когда она ответит отказом, заклею глазок двери, вырублю свет на площадке и стану ковырять замок ножом, напугав ее до смерти, что ты сделаешь? — спросил я бородача.
— Убью тэбя, — коротко ответил тот.
— Тогда почему я не должен убить твоего брата? — спросил я.
— Падайды суда, — сказал бородатый своему младшему брату и задал ему вопрос на чеченском. Младший ответил.
— Садыс в машину, — приказал старший брат юному донжуану. Средний бородатый брат все время молчал.
— Он болшэ нэ будэт, — сказал старший. Машины уехали. Я вернулся в квартиру.
По лицу Ольги я понял, что она плакала.
— Давай уедем! Пожалуйста! Куда-нибудь, — сказала она, уткнувшись мокрой щекой мне в плечо.
— Куда же мы уедем, Ольгуш? — спросил я.
— Туда, где нет ничего такого. Где нет этих… Я так устала! Меня будто преследует все это! Уедем куда-нибудь, где безопасно!
— А ты знаешь такое место? Думаешь, на Земле есть место, где безопасно?
— Неужели нет? — она прижалась ко мне сильно-сильно, как прижимаются дети, когда им страшно.
— Не знаю, — ответил я.
Наступление пришельцев на коренных продолжалось. Коренных стали грабить чаще и еще наглее. Во дворе до полусмерти избили сына дворничихи, сделавшему замечание дагестанцам, когда те в очередной раз охотились на крыс и птиц с пневматикой. Одна из свинцовых пулек попала в его машину. Парень возмутился, после чего его вытащили из авто и жестоко избили на глазах у всего двора.
Все сводки последних событий, напоминавших вести с фронтов, Ольга узнавала от соседки сверху — продавщицы из овощного Лиды, которая теперь, как и многие, сидела дома и стерегла добро. Обычно Ольга возвращалась с работы раньше меня, и все, что удавалось узнать от соседей, пересказывала мне вечером. Много раз я и сам видел, как наркоманского вида чернявые парни заглядывали в окна дома, терлись на нашей лестничной площадке, присматривались к замкам. А тут еще среди соседей разнеслись слухи о том, что кавказцы стали отбирать у коренных новые квартиры. Вычисляют с помощью участкового, который с ними в доле, самых слабых и беззащитных: одиноких стариков или пьянчужек, у которых нет родственников. Что они с ними делают — неизвестно, а только старики стали пропадать. Находящиеся в осаде жильцы с ужасом пересказывали друг другу, что пришельцы якобы въезжают вместо коренных в новостройки по документам, оформленным задним числом подкупленными юристами. Подтверждением страшных слухов стал дядя Саша, одинокий алкоголик с третьего этажа, которого мы с Ольгой обнаружили в подъезде мертвецки пьяным. Дядя Саша не смог внятно объяснить, почему он лежит в рванье, луже собственной мочи, избитый, в закутке подъезда, вместо того, чтобы идти к себе в квартиру. Но было и без слов ясно, что дома у него больше нет.
Я пошел к участковому. Затем в префектуру. Результат нулевой. Одни притворялись идиотами. Другие трусливо несли несуразицу. На следующий день дядя Саша бесследно исчез. Вместе с ним пропали две старухи из соседних подъездов. Одна страдала болезнью Альцгеймера и даже за хлебом не могла сходить самостоятельно. Она забывала свое имя и адрес, едва переступив порог. Раньше ей всегда помогали соседи. Другая была просто одинокой, опрятной старушкой с доверчивыми васильковыми глазами.
Ожидая расселения в новые дома, коренные перестали даже видеться друг с другом. Все происходящее обсуждали по домашним телефонам, которые коммунальные службы еще не отключили.
Тогда я пошел к пришельцам. Нашел старшего из них. Им оказался некий Салман, пожилой чеченец. Салман сказал, что старший он формально. По возрасту. Что времена уже не те, когда молодые на Кавказе безоговорочно слушались старших. Что собралось здесь мерзкое отребье, наркоманы, воры и убийцы из разных мест Кавказа и что рад бы он прекратить этот беспредел, да не в силах. Тем более что власти тоже ничего не делают.
У меня остался крайний шанс. Я попросил Салмана донести до своих: если пришельцы не перестанут терроризировать коренных, будет сюжет на телевидении. И тогда властям придется отреагировать.
Через два дня ничего не изменилось. Мы с коллегами сделали сюжет. Записали интервью очевидцев и потерпевших. Рассказали про дядю Сашу и пропавших старух. Скрытыми камерами сняли мародеров и бездействующую милицию. Отсинхронили удивленную даму из префектуры, смотрящую поросячьими глазками из-под высокой прически, и лысого полковника с пышными черными усами, который заверял, что разберется, что решит, что предпримет.
Замазанный во всем участковый смотрел волком. Пришельцы позировали перед камерами. Они были уверены, что им ничего не будет. Сюжет повторили много раз. Разразился скандал. В течение двадцати четырех часов ОМОН куда-то вывез почти всех оккупантов. Чиновники из правительства Москвы горячились в телеинтервью. Обещали всех наказать. Завести уголовные дела. Грозили пальчиками. Брызгали слюной.
Ночью во двор съехались машины. Я насчитал пятнадцать. Из них вывалили кавказцы. Окружили мою машину, стоявшую у подъезда. Двое присели на капот. Заорала сигнализация.
Я знал, что они придут, и смотрел на все из-за шторы, сжимая боевой «макаров», накануне купленный вместе с запасной обоймой у Витьки Чернова, омоновца, с которым познакомился в Чечне, за восемьсот долларов. Витька сделал мне скидку как знакомому. «Макаров» был новеньким, в смазке. Не трофейным, а ворованным с военного склада. На нем еще не было крови. Витька называл его «целкой». Мне больше нравилось «девственник», все-таки пистолет мужского рода.
Вдруг я понял, что никуда мы с Ольгой от войны не уехали. И никто не уедет, не спрячется, пока не будет у правительства внятного отношения к происходящему, прозрачной миграционной политики, пока чиновники не начнут думать о людях, которым присягают служить. Пока не выжгут коррупцию и воровство каленым железом. Пока власть не прекратит предавать и продавать своих беззащитных граждан. До этих пор ничего хорошего не будет в этой стране. И каждый должен будет пытаться защищать себя сам…
Ольга прижималась ко мне, плакала и просила не выходить на улицу. Я и не собирался. Мысленно сосчитал патроны. В каждой обойме восемь. Всего — шестнадцать. Даже если быть снайпером и попасть в каждого, все равно не хватит. Только на крайний случай, если дверь начнут ломать. Конечно, не ради меня одного приехало столько машин. Пришельцы метили территорию коренных, демонстрируя превосходство и силу.
На улице громко и гортанно галдели. Еще раз покачали мою машину. Она снова закричала, как мне показалось, с укором, что предаю ее, не прекращаю надругательства, позволяю пришельцам лапать перепончатыми клешнями мою ласточку, которая служит мне верой и правдой, перемещая мою телесную оболочку из пункта «А» во всякие другие пункты. Я открыл окно на кухне. Включил свет. Закурил, хотя крайний раз курил в Чечне больше года назад, когда боевики-смертники взорвали Дом правительства. Сигареты держу для друзей.
Гвалт стих. Видимо, пришельцы не ожидали такой наглости. Они заговорили между собой тихо, как будто я мог понять их язык. Я молча курил и смотрел на пришельцев. Ольга выросла среди них. Наполовину она с ними одной крови. Она знает их язык и шепотом переводила мне:
— Одни говорят, что тебя надо выманить на улицу. Другие говорят, что не надо трогать, надо сначала поговорить.
Я продолжал курить и молча смотрел на пришельцев со второго этажа, сидя на кухонном подоконнике. Они привстали с капота моей машины, выстроились полукругом, потом снова загалдели. Стали возбужденно что-то обсуждать.
— О чем они говорят? — спросил я Ольгу.
— Они рассказывают друг другу всякую ерунду. — Ольга не могла видеть говорящих, они ее тоже. Она сидела напротив меня на кухонной табуретке, за плотной шторой и комментировала все, что неслось с улицы. — Один рассказывает, что его дядя купил новый «Мерседес». Большой, черный. Другой говорит о том, как они с друзьями познакомились с красивыми девушками. Он сказал: «Из наших». Это значит, девушки кавказские.
Какое-то время мы с пришельцами смотрели друг на друга. Потом они шумно расселись по машинам и уехали, видимо, так и не решив, что со мной делать.
Утром я вышел во двор, собираясь на работу в Останкино. Возле машины ко мне подошли пятеро кавказцев из тех, что «прописались» во дворе. Судя по всему, они поджидали меня.
— Ты организовал сюжет на тэлэвидэньэ? — спросил самый высокий. Тот самый, что расстреливал крыс из пневматики.
— Я.
— Вот этого чэловэка ты оставил на улыцэ с женой и дэтми. Их выгналы из квартыры, — сказал высокий и показал на парня лет тридцати в вязаной шапке, надвинутой на глаза. Парень недобро молчал. Я видел его несколько раз во дворе. По рассказам соседей, он принимал участие в избиении сына дворничихи.