Анатолий Калинин - Товарищи
— У тебя теперь другая шапка, — сказала Анна.
— Она теплая… — Он словно в чем-то оправдывался.
— Но я, по-моему, видела ее на ком-то другом.
— Ее носил тот осетин, которого пристрелил Шпуле.
Павел снял шапку и положил на ее столик. Анна не смогла удержать движения. Его давно не стриженные каштановые волосы густо разбавились сединой, косичками свешиваясь ему на лоб и на уши. Глядя на Павла, она не смела сказать ему об этой перемене. Но он слишком хорошо знал ее — он по ее глазам догадался — и провел рукой по волосам.
— С того дня, как нас вербовали в добровольцы, нас больше не стригли.
Он еще мог улыбаться! Она сделала усилие и сквозь пелену, застилавшую ей глаза, тоже попыталась улыбнуться.
Как много им нужно было сказать друг другу! Она давно собиралась при случае сказать ему, чтобы он получше берегся не только для дела, но и для нее, а он хотел предупредить ее, чтобы она особенно опасалась Корфа, хотя и от Ланге, по возможности, следует держаться подальше.
Вместо этого они говорили о другом.
— Как здоровье Натальи Ивановны? — спросил Павел. Он так и не знал о ее смерти. В другое время этот вопрос, без сомнения, вызвал бы у Анны слезы, но теперь она была озабочена лишь тем, чтобы пока он не знал об этом. Павел любил ее мать.
— Она просила, если я где-нибудь тебя увижу, передать привет.
Он обрадовался.
— Спасибо. Конечно, она не догадывается, что я здесь.
— Нет, — подтвердила Анна.
— Вы не голодаете? — спросил он с тревогой.
И это он у нее спрашивает?! Он, который уже второй месяц ничего не ел, кроме бурачной баланды. Глядя на его измученное лицо, горящие лихорадочным блеском глаза, она должна была совершить над собой усилие, чтобы не упасть грудью на стол и не разрыдаться.
— Теперь я получаю их паек.
— Все-таки мне не нравится твой вид, — настаивал Павел.
Руки его, с опухшими пальцами, с грязными ногтями, касались края ее столика. Не в силах больше справиться с собой, Анна перегнулась через столик, прижимаясь к ним губами.
— Он каждую минуту может вернуться, — напомнил Павел.
— Сейчас я запишу выработку, — покорно сказала она, обмакнув в чернильницу ручку и склоняясь над журналом.
— Да, да, — одобрил Павел. — Я и так уже задерживаюсь. — Он назвал цифру.
Ее рука вздрогнула. В случае невыполнения нормы десятком первым обычно наказывали для примера десятника.
Павел небрежно добавил:
— До вечера мы еще натянем. И ветер слабеет.
— Да, — согласилась Анна.
В этот момент порыв ветра, налетевшего из-за Дона, закачал будку.
— Нового от Портного ничего нет? — бросив взгляд в окно, спросил Павел.
— За исключением того, что ждут деталей побега… Он ушел в самый конец моста, — перехватывая его взгляд, успокоила Анна.
— Все детали еще не прояснились. Ясно одно, что лучше всего это осуществить во время воздушного налета, когда они бросают вышки и забиваются в щели. Тогда наиболее вероятно и захватить на одной из вышек пулемет. — Он снова взглянул в окно и перевел взгляд на дверь.
— Еще есть время, — заверила Анна.
— Не хотелось бы, чтобы он увидел нас вдвоем.
— Я скажу, что нужно было уточнить в журнале сведения за весь месяц.
— Конечно, лучше всего, — продолжал Павел, — если бы ко времени побега был приурочен специальный налет. Но это нереально, — тут же заключил он.
— Завтра передам все Портному, — сказала Анна.
— Только предварительно. Но уже сейчас можно сообщить, что с оврагом принимается. Он достаточно глубок и, самое главное, вплотную подходит к лагерю. Но кто выключит ток?
— И это передам, — всматриваясь в окно, сказала Анна.
— В крайнем случае, можно пойти на то, чтобы сделать под изгородью подкоп. Но это отнимет время. Важно также прервать телефонную связь лагеря с комендатурой.
— Портной сказал, что все за территорией лагеря будет обеспечено центром.
— Есть еще осложнение.
— Собаки?
— Да.
— Их можно уничтожить, — сказала Анна.
— Как?
— Им варят пищу в той же кухне, что и пленным?
— Но в разных котлах. Ланге считает, что овчарки не могут обходиться без мяса.
— Кто повар?
— Сероштанов. Как эта мысль не пришла мне в голову? — лицо Павла просветлело. — Только следует рассчитать, чтобы все произошло перед самым побегом. Иначе могут возникнуть подозрения.
— Все необходимое я достану через Марфу Андреевну. Она теперь работает в больнице.
— Весь план в деталях передам послезавтра.
— Он уже идет, — предупредила Анна.
Она давно заметила фигуру Рудольфа, поднимавшегося от моста по насыпи.
— А-а, — тоже взглянув в окно, с ненавистью сказал Павел.
Он быстро перегнулся через столик, взял ее голову обеими руками и, поцеловав, отпрянул к двери. Через секунду в окно промелькнула его шайка.
Вошел Рудольф в искрящемся изморосью тулупе.
— Не ветер, фрейлейн Анна, а настоящий ураган, — сказал он, плотно прикрывая за собой дверь. Иссеченное дождем и ветром его лицо горело. — Вы здесь не замерзли?
— Совсем наоборот. От печки жарко.
— Но ведь она же совсем затухла, — сказал он с удивлением. И, склоняясь над печкой, стал шуровать кочергой угли. — Ай-яй, фрейлейн Анна, вы забыли вовремя подсыпать уголь.
— Именно потому я и потушила ее, что мне стало жарко, — сказала Анна.
— Это вам могло только показаться. На самом деле в будке совсем не тепло. Придется разжечь снова. — Разгибаясь, он внимательно посмотрел на нее. — Вы не заболели? И глаза блестят. Мне кажется, у вас жар.
— Болит немного голова, но это у меня бывает.
— Вы на меня не обиделись?
— За что?
— Что я поворчал на вас из-за печки.
— Я действительно провинилась перед вами.
— Нисколько. Просто мне не хочется, чтобы вы здесь превратились в сосульку. — Он с беспокойством посмотрел на окно. — Идет зима. Трудно работать в такую погоду. — И маленькие глазки его стали суровыми.
— Да, выработка сегодня ничтожная, — сухо заметила Анна.
— Вы ужо занесли ее в журнал? — с живостью спросил Рудольф.
Она только пожала плечами. Он еще спрашивал ее об этом?
— Но ведь вы хорошо знаете, какие могут быть для них, — он кивнул в сторону моста, — последствия?!
— Что же делать, господин Рудольф? Изменить это не в моих силах.
— Дайте мне ваш журнал. — Он взял со стола журнал. С возрастающим изумлением она наблюдала за его движениями.
— Что вы делаете, господин Рудольф? — испуганно спросила она, инстинктивно протягивая руку к журналу.
— Это совсем не будет заметно. — Наморщив широкий лоб, он стал аккуратно вырывать из журнала лист. — А теперь мы вынем лист и с другой стороны. И вам снова придется записать всю выработку, фрейлейн Анна, только, конечно, доведя ее до нормы. — Он положил перед ней журнал на столик.
— По ведь это будет подлог, господин Рудольф, — сказала она строго.
— Я подпишу, — заверил он успокаивающим тоном и отошел к печке. Присев на корточки, стал сосредоточенно выгребать из нее затухшие угли.
21Ноябрьский ветер из-за Волги, набирая силу, с каждым днем все громче гремел лохмотьями горелого железа на крышах разбитых артиллерией и авиацией зданий, гудел в обнаженной арматуре заводских корпусов и в жилах военных кабелей, переброшенных от одного дома к другому, протянутых по закоулкам чердаков, тонкоголосо заливался в струнах внутриполковой связи.
Разведчики роты сходили ночью за языком и, захватив в немецком блиндаже спящим рослого ефрейтора, спеленав его веревками, приволокли на КП роты и свалили в углу, как тюк. Новый командир роты лейтенант Батурин подошел к нему, попинал ногой и брезгливо отошел.
— Развяжите его, пусть отойдет от страха. Пока не передрожит, никакого толку от него не будет…
В роте все еще присматривались к лейтенанту, неизбежно сравнивая его с капитаном Батуриным. Однажды Тиунов услышал в первом взводе разговор командира минометного расчета, рыжеусого Степана, со своим вторым номером, молодым солдатом Иваном.
— Простой, — говорил о новом командире роты безбровый и круглолицый Иван. Сидя в окопе на корточках, он обтирал тряпкой окрашенный в серо-зеленый цвет станок миномета, тогда как Степан, навертев на стальную проволоку пыж, прочищал им ствол. — Когда идет мимо, здоровкается всегда и шутит. Капитан, тот посуховатей был.
— Ты капитана не трогай, — не подымая головы, гулко, как в самоварную трубу, предупредил рыжеусый Степан.
— Я не трогаю, а только говорю, что хоть и братья они, а будто от разных матерей.
— Ты, Иван, еще бычок, — поднимая к нему лицо, сказал Степан, и волосатые ноздри у него задрожали.
