Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава
Передав донесение, майор поспешил к границе. У абвера есть дела, о которых даже не каждый генерал может знать.
«Говорят, труп врага хорошо пахнет, — размышляет Карл, покачиваясь в машине. — А для нас, разведчиков, во сто крат ценнее живой враг».
В условленном месте его уже ожидают четыре человека в маскхалатах. Граница — вот она, рукой подать. И он дает последние указания:
— Брать чекистских командиров только живыми. Любой ценой! И немедленно ко мне…
Диверсанты скрываются. Машина отъезжает в сторону от дороги и останавливается под деревьями. На востоке еле заметно светлеет небо — близится рассвет.
«Ну вот. Заряд заложен, детонатор вставлен. Будем ожидать взрыва», — с удовлетворением подумал разведчик, собираясь прикорнуть на сидении машины.
4Ванда Щепановская с детства любила книги, много запомнила интересных историй, часто плакала над судьбами обиженных жизнью героев.
Но ни одна из книг так не волновала ее сердце, как повесть «Алые паруса». Похоже на сказку. Неведомая страна, диковинные события, странные люди, но это не сказка. Все так близко и понятно ей, будто писатель заглянул в ее сердце и прочитал там все мечты, подслушал желания. Разве она не мечтала, как Ассоль, о яхте с алыми парусами? Таинственного принца Ванда не ожидала. Но разве Ваня не похож на того принца? Он лучше, потому что принадлежит только ей, и не автором выдуман, а настоящий. И вот завтра он приедет к ней на яхте под алыми парусами, чтобы выйти вдвоем в далекое плавание на всю жизнь.
«Глупенькая ты, Ванда, — подтрунивала над собой девушка. — Никакой яхты не будет, и парусов алых не будет. Придут утром подружки, приоденут тебя, чтобы красиво было, и поведут в сельсовет. А там уже Ваня с друзьями встретит. Потом молодых будут поздравлять с подарками, песни петь. Как это хорошо!»
Лежа с открытыми глазами, Байда улыбается в темноту своим «алым парусам» — не мечте, а тому, что будет завтра. Ведь ничто им с Ваней не помешает. А еще политрук Байда обещал заехать поздравить: с семьей в отпуск собирается. Как приятно, когда вокруг тебя много хороших людей.
С мыслью о волнующе-радостном завтрашнем дне девушка засыпает.
А политрук Байда уже далеко от родной заставы. Вот он с детьми на берегу Базавлука. Саша и Людочка пристают к нему: «Папа, а где же лодка? И когда мы поедем рыбу удить?» — «Лодка? Да вот она! Садитесь и — полный вперед!»
Но что это? Базавлук уже не Базавлук, а Днепр. Могучий, широкий, как у Гоголя. Антон не удивляется такому чудесному превращению. Все правильно, ведь он обещал детям покатать их по Днепру.
Вдруг что-то подбрасывает лодку, и страшный грохот заглушает все. Лодка опрокинулась…
Антон вскакивает с постели, и новый взрыв потрясает дом. Потом еще и еще… Артиллерийская канонада.
— Что же это, Антоша? — вскрикнула Нина, подбегая к перепуганным детям.
— Не знаю… Возможно… Береги детей… — торопливо одеваясь, бросает Антон на ходу и смотрит на часы — без десяти четыре. Сквозь щели в ставнях в комнату пробивается рассвет.
Еще не осознав, что случилось, Байда выскакивает из квартиры и бежит на заставу. Над селением и вдоль границы по всему участку рвутся к небу огненные всплески, вздымаются клубы дыма и долго не расходятся в неподвижном утреннем воздухе.
«Нет, это не очередная диверсия… Это — война…» Он взглянул на небо: вражеские самолеты группами мчатся на север.
Отпор
Пройдут десятилетия, многое унесет река жизни из памяти народной о минувших событиях, но советские люди никогда не забудут первого дня войны. Поэты напишут о тех, кто первый встретил грудью варварское нашествие фашистов:
«…в памяти свежи
Политые кровью рубежи.
Где вошло в сознание твое
К подвигу зовущее: „В ружье“
Где, храня присягу и устав.
Встали насмерть воины застав»
А седой ветеран, вспоминая боевых друзей, склонит низко голову и скажет: «Славные были ребята! Сражались. как львы, и умирали, как герои…»
Но в то утро пограничники не думали о том, что о них напишут и скажут в грядущие десятилетия. Оглушенные внезапным артиллерийским налетом, они сначала не поняли: что это? Провокация, обычная диверсия или война? Каждый помнил строгий приказ: не отвечать на провокации! Но главное для всех было ясно: что бы там ни было, граница в опасности. На помощь ночным нарядам, пригибаясь по выработанной в постоянных опасностях привычке, бежали по ходам сообщения тревожные группы. К далекому правому флангу сквозь разрывы снарядов мчался на повозке младший лейтенант Тимощенко с расчетами станковых пулеметов. Укрываясь за строениями, преодолевая стремительными бросками открытые места, группа Павла Денисенко выдвигается на окраину Баштиан, против рощи Грицеску.
Увидев издали бегущего к заставе политрука, Кольцов крикнул ему на ходу:
— Связи со штабом ист… С соседями тоже. Спеши на левый — туда ушли отделение Воронина и пулеметный расчет Иванова.
Боевой приказ составлялся на ходу, но свои задачи каждый пограничник знает. Остальное подскажет обстановка, и Антон побежал на левый фланг, на стык с соседним отрядом.
На помощь пограничникам прибыла рота охраны армейских инженерных сооружений. Их вооружили винтовками, приготовленными к отправке на склад взамен недавно полученных автоматов. И к моменту, когда враг перенес артиллерийский огонь в глубину, тридцатая застава была готова к бою.
Тагир Нурмухаметов в то утро начинал поверку контрольно-следовой полосы с левого фланга, от Прута. Перед рассветом он пошел с Рексом по обычному маршруту.
Тишина. Лишь там, за границей, слышится приглушенный гул. Рекс нервничает: то просит поводок, то останавливается, посматривает умными глазами на хозяина, будто хочет что-то важное сказать. Прогрохотали первые залпы орудий.
— Зачем волнуешься, друг? Все будет хорошо, только не зевай, — тихо успокаивает Рекса Тагир. — Это обычная провокация…
Однако провокация была далеко не обычной, это Тагир понял сразу: слишком много снарядов бросают. Пора бы перестать. Вот из ближнего хода сообщения выходит Воронин, за ним бойцы. Все рассредоточились по огневым точкам. А вон и заместитель политрука Василий Иванов с «максимом» побежал по траншее вправо, к шоссейной дороге. Нет, это не провокация!
Рекс встревоженно дернул поводок, пытается выпрыгнуть из траншеи в сторону заставы. Тагир взглянул туда — по лощинке бежит во весь рост политрук. Еще метров сто, и он будет в траншее. Обрадованный пограничник хотел уже бежать к Воронину, как неизвестно откуда появившиеся двое в серо-зеленых накидках сбили с ног Байду.
— Политрук убит! — крикнул Тагир, спустил с поводка Рекса и выскочил из траншеи. За ним побежал Воронин.
А Рекс уже между сбившимися в кучу телами. Не слышат пограничники автоматных очередей, взвизгивания пуль над их головами — все покрывает гул артиллерийской канонады. Когда добежали, борьба заканчивалась. Прижатый к земле политрук Байда пытается вырвать пистолет из рук навалившегося на него диверсанта. Другой бандит лежит рядом… У его ног, неестественно откинув голову, распластался Рекс.
— Напрасно поспешил… Живым надо было взять, — тяжело дыша, сказал политрук, когда все трое очутились в укрытии.
— И сам не пойму, как это случилось, — дрожащим от волнения голосом оправдывался Тагир. — Вы — в крови. Рекс — мертвый… Как я мог сдержаться?
— Значит война, товарищ политрук? — спросил побледневший командир отделения Воронин.
— А ты думаешь — просто так снарядами кромсают нашу землю?
Он хотел что-то объяснить, но рядом с траншеей с пронзительным свистом врезался снаряд, и взрывом всех бросило на землю, засыпало обвалившимся бруствером, оглушило. Тагир исчез под комьями обрушившейся стенки.
Байда встряхнулся, вскочил на ноги и бросился к тому месту, где стоял Нурмухаметов. Тот с трудом выбирался из-под земли.
— Жив? — крикнул Антон.
— Меня трудно убить… Очень незаметная цель… — отряхиваясь, пытался шутить Нурмухаметов.
— Держитесь, товарищи, а я — к Иванову… — И побежал к дороге.
«Эх, Петр Алексеевич! Где же обещанные тобой пушки? Они сейчас вот как нужны!» — вспомнил Байда недавний разговор с Шумиловым.
Но пушек у пограничников не было. Артиллерийские взрывы стали глуше, — понятно, враг перенес огонь в глубину, сейчас пойдет в атаку. Из-за высотки, слева от шоссе, выползли танки. За ними густыми цепями движется пехота.
— Приготовить гранаты! — крикнул Байда, с тревогой думая о том, выстоят ли бойцы.
А вражеские машины приближались. Пехота шла во весь рост. Фашисты полагали, что после артобстрела от малочисленной заставы ничего не осталось.
