Вопреки всему (сборник) - Поволяев Валерий Дмитриевич
Так во время встреч фронтовиков он иногда ловил на себе задумчивый, с прищуром взгляд Бычкова, председателя ветеранской организации города, хотел даже спросить у него: "Чего ты меня, Николай Василич, как невесту на выданье рассматриваешь — очень уж пристально, я бы сказал?" — но постеснялся. В конце концов Бычков — начальник, он тут всем распоряжается, когда время подоспеет, сам спросит.
И Бычков спросил. Майским вечером, когда они собрались в Доме культуры и под звуки популярной песни "День Победы" горевали о друзьях своих, которые никогда не станут старыми, они молодыми легли вдоль дорог, по которым шли и "приближали День победы как могли", — так, молодыми навсегда и остались в памяти однополчан…
Было душно — за окном собиралась гроза, грозы в мае в Вичуге собираются звонкие, воздух после них такой стоит, что человек может дышать, дышать и лечить себе легкие, врачи считают такой воздух целебным.
Бычков подсел к Куликову, потянулся, чтобы чокнуться. Когда выпили, спросил:
— Василий Павлович, ты никогда не надеваешь боевые награды, это неправильно, их надо носить.
— Мои награды носит другой человек.
— Это как?
— Да вот так, — Куликов, расстраиваясь, сгреб подбородок в кулак. — Мои награды получил другой человек… Глазом не моргнув, этот деятель расписался за них в ведомости и, надо полагать, носит их ныне, красуется в День Победы, на пиджак цепляет…
— Не понял.
— И понимать, Николай Василич, нечего, — Куликов вздохнул: придется ветеранскому председателю рассказать об этой истории подробнее, но Бычков понял все с ходу — вполне возможно, с такими печальными историями уже сталкивался, — покачал головой озадаченно.
— Надо бы вычислить этого суслика и вернуть ордена… Попытка — не пытка, — проговорил он негромко, так, что даже в метре от него почти ничего не было слышно, — Бычков, похоже, специально хотел, чтобы об этой истории пока никто ничего не знал.
— У меня есть и номера орденов, и приказы по армии, когда они были мне… — Куликов умолк, пытаясь, найти подходящее слово, покрутил в воздухе кистью левой, свободной руки, но слова нужного не нашел и поправился: — когда я уже мог считать их своими…
— Понятно, ты имеешь в виду даты и номера приказов по армии, когда ты ими был награжден?
— Так точно!
Орден Красного Знамени от имени самого товарища Калинина и президиума Верховного Совета СССР мог вручить командующий армией, орден Красной Звезды от имени того же высокого лица — командир дивизии. Оба — генералы, один с двумя звездами на погонах, генерал-лейтенант, второй — генерал-майор, с одной звездой, оба были заняты по самую завязку, поэтому ордена обычно вручали их заместители, как правило, при полковничьих погонах. На этом-то стыке ордена и могли уйти от Куликова, поскольку черновую подготовку за полковников-вручальщиков проводили их помощники или адъютанты, как правило, старлеи и капитаны. Вот на старлейском и капитанском уровне ордена и могли уплыть на сторону.
— Не горюй, Василий Павлович, ордена твои мы найдем обязательно, найдем и вернем тебе. А тому гаду надаем по заду саперной лопатой.
— Думаешь?
— Уверен на двести процентов, — Бычков потянулся было к бутылке, но посудина оказалась пустой, и он просяще пошевелил пальцами: — Подкиньте горючего!
Разлил водку по стопкам, поднес к лицу свою, затянулся крепким водочным духом, проговорил тихо и неожиданно задумчиво:
— Наркомовская пайка… На фронте мы употребили этого горюче-смазочного материала немало.
В ответ на слова Бычкова бывший пулеметчик лишь покачал головой, жесткое лицо его расслабилось, морщины растеклись по коже, лицо помолодело — тоже вспомнил, как старшина в алюминиевом бидоне, реквизированном на пустой коровьей ферме, привозил в роту водку… После какого-нибудь тяжелого боя водки доставалось с перебором — погибшие свою долю уже не могли выпить, а оставшиеся в живых на их долю тоже не претендовали, словно бы втайне надеялись, что ребята вернутся… Но чудес не бывает — те ребята из их роты, что погибли, не вернулись, сколько их ни ждали… Увы.
Исключением, может быть, был сам Куликов, которого старики-похоронщики затолкали в снарядный ящик и зарыли в мелкой промерзшей яме, но бывшему пулеметчику было неприятно это вспоминать, и он об истории этой, из ряда вон выходящей, предпочитал никому не рассказывать — нечего ворошить прошлое, раскапывать, как некую мусорную кучу, и бередить тем самого себя, душу свою — больно это… Мороз бежит по коже.
Других случаев, когда человека вынимали из могилы и он оживал, Куликов не знал. А насчет наркомовской пайки Бычков был прав, она свое дело сделала не хуже политруков и считалась, пожалуй, самым толковым смазочным материалом войны. Людей, выпрыгивавших из окопов, чтобы пойти в атаку на немецкие пулеметы, водка подбадривала, делала смелее — и это было важно.
Вздохнув, Бычков поднял стопку, на свет проверил ее прозрачность, как и прозрачность напитка, налитого в нее, и произнес прежним тихим тоном:
— Давай выпьем и за эту победу, за то, чтобы ордена вернулись к тебе. — Он чокнулся с Куликовым, звон в унисон голосу был тихим, даже немного дребезжащим, словно бы в стекле посуды имелась трещина. — Выпьем залпом, как мы это делаем за Великую Победу.
В Вичуге тем временем появился новый прокурор. Межрайонный. Молодой, энергичный, контактный, с хорошими мозгами. Григорский Александр Григорьевич. Узнав о беде Куликова, он подключился к решению этого вопроса, что было очень важно. Когда прокуратура расследует дела криминальные или даже полукриминальные, которые часто стыдливо именуют гражданскими, результат бывает совершенно иной, чем, скажем, в случаях, когда это расследование ведут общественники. Даже такие уважаемые общественники, как председатель Совета ветеранов.
Григорский — с двумя подполковничьими звездами на синих прокурорских погонах — был человеком весьма решительным, со стремительными, даже резкими движениями, с доброжелательным улыбающимся лицом, он очень хотел помочь фронтовику, разослал немало запросов на грозных прокурорских бланках и был почти стопроцентно уверен, что правды он добьется, подноготную этой истории раскопает обязательно, найдет человека, присвоившего себе чужие ордена, схватит его за ушко и вытащит на солнышко…
Пусть тот ответит народу, как он и где заработал "свои" ордена, и вообще сообщит честному люду, какие подвиги совершил на войне, и если их нет (а это так), то пусть повинится…
Повинится прежде всего перед человеком, которого обокрал, который в отличие от него — обычной обезьяны в сапогах — был не только героем, но и вынужден был сходить на тот свет, остаться там живым и вернуться назад… Наверное, матушка родная Феодосия Васильевна помогла Куликову, в молитвах своих к Всевышнему упросила оставить сына в живых, и Он оставил — и это было главное.
А ордена… Вообще-то ордена — дело наживное, они больше нужны людям молодым, чем старым, — чтобы покрасоваться в обществе, где, как известно, принимают по одежке, где много юных див, среди которых необходимо выбрать себе достойную пару. В старости же ордена — лишь для того, чтобы иметь важный вид, когда сидишь на каком-нибудь собрании в президиуме.
Бычков помогал Григорскому как мог, также отправил десятка полтора запросов — и в архивы, и в наградные отделы когда-то воевавших частей, и в архивы — в том числе и в Подольск, где собраны бумаги со всех фронтов и теперь хранятся бережно, изучаются историками, литераторами, деятелями кино, и поисковикам, разыскивающим солдатские захоронения, даже в краеведческие музеи, имеющие отношение к Западному и 3-му Белорусскому фронтам, и в те закинул свои бумаги, — но внятного ответа не получил ни от одного из адресатов.
Написал президенту Ельцину, но и оттуда, из его канцелярии путного ответа также не получил. Получил отписку из некой сытой структуры, занимающейся письмами трудящихся — главным образом жалобами граждан на свою скудную жизнь, — от чиновника, который к Советскому государству, к орденам ушедшей страны, как и к своему собственному прошлому, относился, судя по всему, плохо. Может быть, даже презрительно. Этот человек жил сытым будущим. Вот пионер, ети его за ногу, — с обрывком галстука на пузе… Только галстук этот — цвета непонятного. Такое впечатление, что галстук этот уже где-то носили, в какой-то другой стране.
