Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом
В школе Катя мечтала об авиации, а учиться пришлось на метеоролога. Сейчас она утешала себя: «Ну, ладно, все-таки буду обслуживать авиацию». Училась старательно, ее часто ставили в пример. Но однажды от командира роты Меснянкина услышала, что из Военно-Воздушных Сил пришел приказ об отборе нескольких девушек для переучивания на авиационных штурманов, и тут же подала заявление. Отбирали тех, кто окончил десять классов, отлично учился и имел хорошее здоровье. Катя прошла…
Вместе с Ирой Глатман, Асей Цурановой, Верой Хуртиной Катя приехала в Йошкар-Олу, в запасной полк. Девочки осваивали штурманское дело, а рядом занимались летчицы — их готовили для пополнения полка Е. Д. Бершанской.
Будущие штурманы и летчицы быстро перезнакомились, подружились. Как-то в свободный час после занятий Аня Амосова, закончившая перед самой войной Батайскую авиашколу ГВФ и хорошо знавшая Евдокию Давыдовну Бершанскую, рассказала девушкам о нашем полке:
— Ох, девочки, это такой полк! Они уже столько сумели сделать, такой путь прошли с весны сорок второго… А ведь такие же, как мы, может, чуть старше, и уже успели повоевать. Думаете, на тихоходных машинах легче летать? Нет, девочки, мне кажется, что по сравнению со скоростными самолетами на По-два воевать еще сложней, — размышляла вслух Аня. Подруги слушали, замерев.
— Учиться нам надо исключительно серьезно, чтобы на фронте не сплоховать, — заключила Амосова.
Девчата прошли дневную и ночную подготовку, полеты по маршруту, бомбометание и стрельбу. Учились выходить из лучей прожекторов, выполнять элементы пилотажа…
Катины письма домой в те дни были немногословными, пусть родные думают, что у нее все в порядке. А учеба требовала не только знаний, выдержки и терпения, но бывало — и незаурядной смелости и хладнокровия. Никогда не забыть ей первого прыжка с парашютом. Страшно было сделать шаг в бездонную глубину неба. Напряжение в ожидании прыжка было так велико, что команду «Прыгай» Катя не услышала. И только после вторичного приказа очутилась в воздухе.
Дернула кольцо и почувствовала, что парашют не раскрылся. Именно в такие мгновения и испытывается характер на прочность. Катя не растерялась. Потянула за кольцо двумя руками изо всех сил — и над ней раскрылся купол, показавшийся огромным, надежным другом.
Приземлилась. Ее окружили взволнованные друзья, инструкторы:
— Что случилось?
— Родился летчик, — счастливо ответила Катя. Пополнение прибыло к нам в октябре сорок четвертого. Полк базировался тогда в Далеке (Польша).
На первое боевое задание Меснянкина полетела с командиром звена Катей Пискаревой — отличной, опытной летчицей, не раз выполнявшей задания в самых сложных условиях и зарекомендовавшей себя мастером ночных полетов.
Сегодня, встречаясь со школьниками, с молодежью родного ей «Сибсельмаша», где Екатерина Филипповна проработала уже больше четверти века, она рассказывает о боевых подругах, об их ратных подвигах, а на вопросы о себе скромно отвечает:
— Я успела мало, сделала всего девяносто четыре боевых вылета.
Но каждый из этих девяноста четырех был нелегким испытанием мужества и стойкости двадцатилетней хрупкой и нежной девушки, требовал исключительного напряжения физических и нравственных сил.
Двенадцатый боевой вылет Меснянкиной и Пискаревой превратился для девушек в экзамен на смелость и находчивость. Выполнив задание в районе Нойенбурга, экипаж возвращался домой, на свой аэродром. Видимости почти никакой. Держали курс, ориентируясь в основном по времени, потому что под крылом самолета почти ничего нельзя было разглядеть. И вдруг Катя обнаружила, что часы в ее кабине остановились.
— Командир! Мои часы стоят. По расчетным данным мы уже должны быть над своим аэродромом, — обратилась она к Пискаревой.
— Надо восстанавливать ориентировку. Но как?
— Вижу просвет, площадку у дороги. Давай сделаем круг над городом, сказала летчица.
Покружившись над городом, девушки установили, что они уклонились от курса в сторону километров на восемьдесят, но, если верить восстановленной ориентировке, находились над освобожденной территорией.
— Катя, горючего у нас в обрез, — решительно сказала Пискарева. — Да и над аэродромом видимость наверняка никудышная, значит, нужно еще и запас иметь. Будем садиться вон на ту площадку впереди, рядом с дорогой. Иду на посадку. Следи за лесом и дорогой!
— Есть!
Сели удачно, но когда решили подрулить поближе к дороге, одно колесо шасси попало в яму.
— Катя, я пойду проверю, правильно ли мы сориентировались, — сказала Меснянкина.
— Только осторожнее, Катюша. В случае чего дай сигнал, — ответила Пискарева.
Штурман вынула пистолет из кобуры и осторожно направилась к дороге. Прошла машина, но в темноте Катя не разобрала — наша или вражеская. Подождала следующую и отчаянно шагнула вперед, голосуя левой рукой, а правую с пистолетом держа за спиной. Из кабины высунулась голова шофера:
— Эй, тебе куда?
— Свои, — облегченно перевела дыхание Катя. — Товарищ, подскажи, где мы находимся?
— Заблудились, — засмеялся водитель и подтвердил название населенного пункта, около которого экипаж произвел вынужденную посадку.
Теперь нужно было вытащить самолет из ямы — одним девушкам это было не под силу. Катя заметила, что по дороге приближаются люди — группу пленных сопровождали два советских солдата. Меснянкина попросила их помочь. После этого Катя Пискарева подрулила машину к дороге.
— Теперь надо в полк, не теряя времени. Без дозаправки нам не долететь, — сказала летчица. — Попробую добраться на попутных. А ты, Катюша, разверни «шкас» в сторону леса и личное оружие держи наготове. Гляди в оба, да не усни только, — напутствовала командир своего штурмана.
До рассвета Катя Меснянкина не сомкнула глаз. Это были долгие, тревожные часы. Лишь во второй половине дня прибыл бензозаправщик. Оказалось, в эту ночь из-за метеоусловий на аэродром не вернулись, несколько экипажей, но задание выполнили все и машины все были целы.
Еще несколько боевых вылетов сделала Катя с командиром звена. После этого уже обстрелянного молодого штурмана назначили в экипаж летчицы Ани Амосовой. Катя гордилась доверием командиров, радовалась, что будет летать вместе с Аней, которую знала еще с дней учебы в запасном полку. Девушки были очень дружны и как-то удивительно дополняли друг друга — спокойная, очень выдержанная Аня и жизнерадостная, вся словно искрящаяся радостью Катя. Не раз экипажу приходилось попадать в сложные условия, не однажды заглядывали девушки в лицо смерти, но твердая уверенность друг в друге помогала в самых тяжелых случаях. Сейчас, оглядываясь назад, в жаркую темноту зимних ночей сорок пятого года, трудно представить, что эти юные хрупкие девушки обрушивали смертельный груз на врага, среди первых открывали воздушный «данцигский коридор», уничтожали прицельным огнем фашистов, закрепившихся на последних подступах к Берлину.
Всем нам помнится ночь на 20 февраля. В течение ее мы по нескольку раз вылетали друг за другом на Грауденц. Было интересно видеть сверху, как советские войска постепенно занимали город — сначала наши части находились на подступах к Грауденцу, потом дошли до его центра. К концу ночи мы уже бомбили и обстреливали отход противника, от города к западу. В одном из вылетов на подходе к цели самолет Амосовой — Меснянкиной обстрелял фашистский истребитель. Аня резко изменила курс и снизилась. Гитлеровец потерял «ласточку».
— Ну, Аня, видно, ты в рубашке родилась, — пошутила Катя, — я уже решила, что тебе фрицы хотят в день рождения «сюрприз» преподнести. Нет, не удалось, сейчас мы им сами подарочков накидаем, отметим, твой день рождения?
— Отметим, как надо!
Вышли на город, сбросили бомбы по отступающему врагу. Несколько взрывов, за ними пожары… А обстрела нет. Тишина.
— Не до нас фашистам, драпают, — ликуя, воскликнула Катя. — С днем рождения тебя, Анечка, — и она передала подруге шоколад из НЗ.
— Катя, давай споем! Ночь-то какая удивительная… Девочки попытались петь, но тут же расхохотались, так как, не слыша друга, пели не в лад…
«Не знаю, о каком вылете вспомнить, — пишет в одном из писем ко мне Катя, — ведь каждому отдавали все умение, все внимание, делали все, что могли… Было огромное чувство долга и горькая память о потерях. Хотелось отомстить за разрушенные города, за погибших родных, друзей…
Помню, как летали на Носельск. Наш аэродром был недалеко от линии фронта, и мы с Аней увидели, что прожекторы схватили самолет. Потом вспыхнул целый: сноп трасс. Зрелище издали красивое, а для нас жуткое — в сознании безвыходность судьбы экипажа и самолета. Но оказалось — экипаж отделался небольшими, царапинами. Как мы узнали позже, это были летчица Зоя Соловьева со штурманом звена Таней Костиной. Когда их машина очутилась в этом ослепительном фейерверке, Зоя сначала четко выполняла команды штурмана, а потом быстро проговорила: „Эх, была не была“ — и стала круто пикировать вниз, резко меняя направление. Девушки чудом ушли из зоны обстрела, а, зенитчики продолжали стрелять…»
