Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом
— Помню, подбили нашего пилота над оккупированной фашистами территорией, — рассказывала, будучи у нас в полку, Татьяна. — Линию фронта он сумел перетянуть и недалеко от нее сел на вынужденную. Уже к вечеру вызывает меня командир полка, говорит: «Подбит Янюк. Надо лететь, разыскать его». Указал, в каком примерно квадрате он приземлился. «Ты на своем „Поликарпе“ сумеешь там сесть, поможешь парню», — говорит. Ну, когда такое задание, медлить не будешь. Бегу к самолету, а мысли уже в полете. Думаю, как там летчик, может, ранен тяжело. Сумею вывезти его? Вышла намеченным маршрутом к указанному месту. Несколько раз облетела весь квадрат — внизу кустарник, темнеть начало, видимость все хуже. Где же он? Наконец нашла. Обрадовалась, не могу сказать как! Посадила свою машину и бегом к самолету. Янюк — наш летчик — был ранен, наверно, уже и надежду потерял. «Сестричка, сестричка!» — только и повторяет. Перевязала его, помогла добрести до моего По-2. Тороплю его, скорей, мол, а то какой-нибудь случайный «мессершмитт» расстреляет нас, как куропаток, ведь «Поликарп» — это не Ил-2. И накаркала на свою голову. Только поднялись в воздух, откуда ни возьмись — вот он, «мессер»! Принесла нелегкая! Только я к этому времени уже «ученая» была прижалась к земле и давай играть в «прятки». Повела свою машину по-над лесом, над овражками… Удрали благополучно. А крестника моего в госпитале выходили, он вернулся в полк, продолжал воевать…
В октябре 1944 летчица Татьяна Осокина начала службу в нашем 46-м гвардейском авиационном полку ночных бомбардировщиков. К этому времени она выполнила 600 вылетов по спецзаданиям, из них 52 ночью.
В те дни наш полк, находившийся в составе 2-го Белорусского фронта, базировался на территории Польши. Темные осенние ночи были сплошь бессонными для нас. Таня Осокина с самого начала активно включилась в боевую работу.
В первый раз она полетела на боевое задание вместе с Сашей Акимовой, опытным, обстрелянным штурманом. Перелетели линию фронта. Картина ночного неба и земли, где и ночью не засыпала война, а дым пожаров поднимался на высоту полета, поразила Татьяну. Она то и дело обращалась к своему штурману:
— Саша, что это за огненные шары, вот там, впереди?
— Эрликоны. Если долетят до нас, то всем троим не поздоровится — и мне, и тебе, и нашей «ласточке»!
В первую же ночь Осокина выполнила три вылета и сразу встала в строй наравне с другими летчицами эскадрильи, выполняя по пять-семь боевых вылетов в ночь.
В декабре на долю Тани Осокиной и ее штурмана Тони Розовой выпало тяжелое испытание.
…Быстро сгущались зимние сумерки. Кажется, только что начало вечереть, а смотришь — уже совсем темно. Ветер зло завывает, метет поземка.
— Ну и погодка! — кричит сквозь ветер Тоня Розова своей летчице. Сейчас бы на теплую печку забраться и выспаться, да, Танюша?
— Ишь ты, размечталась! Спать на печке после победы будем! — смеется Татьяна и трет варежками озябшие щеки и нос. У самолета, почти полностью готового к ночному вылету, девушки-оружейницы заканчивали подвеску двух «соток» — стокилограммовых бомб.
Последние мгновения на земле. Машина легко оторвалась и легла на заданный курс. Ориентироваться было нетрудно — внизу матово поблескивали рельсы железной дороги. В черноте декабрьской ненастной ночи неправдоподобно ярко вспыхивали трассы оружейного и минометного огня.
— Ого, какой бой идет, ты погляди, Тоня!
— Да, вижу. Здесь крупный железнодорожный узел. Внезапно небо вспыхнуло ярким светом. Девушки не успели понять, что это было — взорвались ли вагоны с боеприпасами или бомба. Самолет сильно подбросило вверх, и он резко пошел к земле, попав в разреженное пространство. Стрелка высотомера падала быстро-быстро. Таня потянула по упора руль на себя, но остановить падение не могла. «Как глупо, — мелькнуло в голове, — как не хочется умирать… Ленька вырастет без меня?»
— Танюша, неужели конец? — донесся сквозь свист и вой ветра голос штурмана.
Татьяна из последних сил сжимала штурвал, делала все возможное, чтобы прекратить падение самолета. У самой земли падение вдруг прекратилось и летчица вновь ощутила свою власть над машиной.
Набрали высоту, вернулись на заданный курс и, перелетев линию фронта, пошли на цель. После пережитого волнения нелегко было вновь собраться, включиться в боевую работу. Отбомбившись, экипаж возвращался на аэродром и снова уходил небесной дорогой на цель. Рейс за рейсом — и так до утра. Об этой ночи напоминает запись в летной книжке: «Пять ночных полетов общей продолжительностью 5 часов 45 минут. Бомбежка объектов противника, сброшено 1000 килограммов бомб. Вызваны два взрыва и очаг пожара».
Листаю летную книжку младшего лейтенанта Осокиной и вспоминаю зимние месяцы сорок пятого года. В начале февраля мы летали на бомбежку противника, помогая нашим наземным войскам при форсировании Вислы и взятии города Грауденц. Фашисты сопротивлялись отчаянно. На подступах к Грауденцу они временно остановили наше наступление, крепко держась на заранее подготовленной линии обороны. Перед экипажами полка была поставлена задача помочь выбить окопавшегося врага и не дать ему подтягивать подкрепление, пользуясь темнотой. От зари до зари мы не давали фашистам покоя, снова и снова появляясь над их позициями, заходили в тыл, бомбили колонны войск и техники.
В Таниной летной книжке одна за другой следуют записи:
«18 февраля 1945 года. За ночь сделано три вылета, общая продолжительность их 2 часа 10 минут. Бомбила войска противника в поселке Ноенбург. Сбросила 300 килограммов бомб. Вызвала один сильный взрыв. Подтверждает это экипаж Ульяненко».
«20 февраля 1945 года. За ночь сделано шесть вылетов, общая продолжительность их 5 часов 50 минут. Бомбежка войск противника в населенных пунктах Бабау, Грауденц. Обстреливала цель из пулемета. Сбросила 660 килограммов бомб и израсходовала 400 патронов. Вызвала два сильных взрыва и один очаг пожара. Подтверждают экипажи Амосовой и Никулиной».
К концу ночи усталость валила с ног. Хотелось поддаться ей, упасть и не шевелиться. Молча ждали, когда оружейницы подготовят «ласточку» к шестому вылету.
— Погода ненадежная, должны выдержать, товарищ штурман? — сбрасывая с себя сонную одурь, громко и четко проговорила Татьяна.
— Выдержим! Не впервой, товарищ командир! — подхватывая шутливую интонацию, ответила. Тоня.
В кабине привычная обстановка вернула на твердую и четкую волну. Боевое задание, цель! Это на земле можно расслабиться, вспомнить маленького Леньку со сжатыми во сне крошечными кулачками (какой-то он стал теперь, годовалый мой мужичок?), вспомнить такого родного и близкого Сергея (только бы все хорошо было у него)… Это на земле. А в небе — собери волю, выдержку, силу и мужество в один кулак: в небе ты только воин, все отдай для достижения победы над ненавистным врагом…
Таня привычно застегнула привязные ремни, окинула взглядом приборы, включила зажигание. Через полчаса полета внизу смутно зачернели окраины Грауденца. Во мгле раннего утра трудно было рассмотреть город подробно, и, ориентируясь по главной магистрали, Татьяна повела машину на заданную цель. Летчица и штурман внимательно всматривались в землю, тщательно укрытую густой тенью. Впереди слева темнело пятно.
— Вижу цель! — услышала Осокина голос штурмана.
— И я вижу. Спустимся ниже. Готовься!
Ручку от себя. С увеличением угла планирования скорость самолета возросла.
— Цель под нами! Бросай!
Самолет подбросило вверх — это пошли бомбы. Там, в темноте, взвились вверх два огромных столба пламени.
— Тоня, захожу еще раз, ударим из пулемета!
И Татьяна, круто развернув машину, устремилась вниз. Руки, влажные от пота, напряженно сжимали штурвал, сердце отчаянно зачастило — сказывалась усталость после боевой ночи. Земля все ближе и ближе. Еще мгновение — и самолет пошел в набор высоты. Тоня нажала на гашетку пулемета, обрушивая на головы врагов смертельный ливень пуль.
Так закончилась для экипажа Осокиной ночь 20 февраля 1945 года.
В следующие дни были новые полеты, новые удары по врагу. Война с нарастающей скоростью катилась на запад и вместе с нею мы уходили все дальше от родных мест, приближаясь к логову фашистов. В марте полк перебазировался в Маркерверден. Мы помогали частям, освобождавшим Гдыню и Гданьск, обеспечивали прорыв обороны на Одере.
— Ты помнишь, Марина, полеты на Данциг, на бомбежку переправ через Вислу? — вспоминала несколько лет назад Татьяна Алексеевна. — Я часто воскрешаю в памяти эти полеты над исстрадавшейся пылающей землей. Горький дым пожаров, кажется, достигал высоты полета наших самолетов, от него слезились глаза и сжималось сердце… В этих полетах мне нередко казалось, что в черном небе над горящей землей нас только трое — я, штурман и мой родной «Поликарп». Но однажды над Данцигом прошел тяжелый бомбардировщик и с высоты пять или шесть тысяч метров сбросил САБ, наверно, чтобы лучше видеть свою цель. Бомба осветила все вокруг, и я увидела, сколько нас было над городом! В этот миг я как-то особенно четко осознала значение дисциплины: каждый шел строго заданным курсом, на определенной высоте, точно по приказу командира. Этим устранялась возможность нелепых случайностей. И вместе с этим ощущением пришло ко мне яркое чувство нашей общности, боевого содружества. Чувство это живет во мне и спустя годы…
