Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
— Самое опасное немецкое оружие?
— Немецкие автоматы. И наше самое лучшее оружие для пехотинца на передовой линии — автомат.
— Как организовывалось передвижение на марше?
— Мы ходили только пешком. Мозоли натирали еще как. И вот питание сначала было очень плохое, видимо, тыловики не успевали возить, иной раз они не могли довезти, ведь немцы уничтожали их. Только потом, по мере того как в Сталинграде установилась линия передовой, стало получше.
— Как пополнялся боекомплект в пехоте?
— Никаких трудностей не было. Может, в начале войны и не хватало боепитания, но у нас патроны и гранаты всегда были.
Бои 1942 г. были тяжелыми. Мы все никак не могли оправиться после мощного удара немецких, особенно моторизованных, сил. Несмотря на упорное сопротивление, мы вынуждены были отступать. Очень тяжелые бои развернулись в районе Калача-на-Дону. Сравнительно узкая полоса между Доном и Волгой была ареной невиданно кровопролитных сражений. В этих боях наше училище понесло большие потери. Тогда училище уже входило в Ударную курсантскую бригаду, куда, если память мне не изменяет, входил еще ряд училищ, в том числе Харьковское, Киевское, Одесское и т. д. В боях в районе излучины Волги и Дона я был ранен, но отказался ехать в госпиталь: рана была несложная, кости были целы, а молодой задор звал во что бы то ни стало отомстить врагу. В итоге после столь кровопролитных боев от личного состава бригады почти никого не осталось. Мы с тяжелыми боями отошли на внешний, а затем и городской оборонительный рубеж города Сталинграда.
Сегодня уже очень много написано о боях в Сталинграде. Знаете, это не фантазия, выдумка или бахвальство участников войны, когда они рассказывают, что в течение дня дома, улицы, кварталы несколько раз переходили то к немцам, то к нам. Городская война была очень сложной, там фактически шел бой за каждый дом и строение. И вот на этих узких участках города, ведь глубины обороны у нас не было, немцы наступали страшно. Представьте себе, мы были рядом с водой, но не могли ее брать, ходили к реке, по выбору, кому по очереди выпадало, брали котелки, привязывали друг к другу по 5–6, а иногда даже и по 8–10 штук. Опускали котелки в Волгу, и вытянешь их, половины котелков нет: или от разрывов улетели с веревки, или прострелены. Спокойных минут не было. Но немцы не могли с нами ничего поделать, хотя наседали на нас сильно. Они лезли прямо напролом, потому что у них были и сила, и умение. Шли они безалаберно, но всегда получали по носу. Мой ручной пулемет был отличным, во-первых, все другие пулеметы, к примеру, ручной пулемет Шпагина, были тяжелыми по весу, один возьмешь, и все, еле его тянешь, а он был легкий и удобный, кроме того, его можно было быстро и легко разобрать-собрать. Особенно остались в памяти тяжелые бои в районе Тракторного завода и городской мельницы (одна красная стена этой мельницы, по-моему, сохранена до сих пор как память о былых сражениях). Тут немцы частенько пытались подобраться к нам и забросать гранатами, надо было каждый миг следить за флангами. В Сталинграде у немцев воевали действительно отборные части, немцы вообще высокий народ, а здесь были крепкие ребята, сразу видно. Поэтому их и подвело позже самолюбие, уверенность в собственной неотвратимой победе, так что в итоге они и не думали, что мы можем перейти в наступление.
Во время этих тяжелых боев в районе Тракторного завода я был вторично ранен, уже серьезно. Боевые товарищи вынесли меня из боя. В санбате прошел я первичную обработку, и на барже по Волге всех раненых, в том числе и меня, вывезли в город Саратов.
— Как вы в Сталинграде оценивали наши танки БТ-7 и Т-26?
— Они не считались в войсках плохими или устаревшими, основной танк у нас был Т-26, без него нам бы очень трудно пришлось.
— Какое наше стрелковое оружие вам нравилось, а какое не нравилось?
— Вот ППД не нравился мне, тяжелый очень, потом стал более удобный ППШ, но вот самым удобным был автомат ППС, сделанный по типу немецкого автомата, легенькое такое оружие было, можно было даже несколько штук с собой брать.
— Что вы можете сказать об эффективности гранат наших и немецких?
— Разницы, тем более в условиях города, нет, это ведь оружие ближнего боя. Тут важно одно — кто сумел бросить вовремя, тот выиграл, а кто не успел или прозевал, тот погибал. И гранаты немецкие мы назад не бросали, стремились сразу от них отбежать.
— Кто обучал вновь прибывшее пополнение в Сталинграде?
— Как правило, этим занимался командир взвода. Как только мы получали новобранцев, взводный сразу занимался ими. Если он дело знал хорошо, то и обучал их как надо. Но знаете, там других и не было, в городских боях плохому командиру было не уцелеть.
— С заградотрядами сталкивались?
— Ни разу, говорили, что на том берегу Волги такие отряды есть, но необходимости в них вообще не было. Мы и сами все понимали. Вот в 1941 г. они нужны были, потому наши части беспардонно бежали, и была такая необходимость, иначе солдаты бы все сдали. Но потом нужда в них полностью отпала.
Везли нас, как правило, только ночью. Днем наша баржа пряталась в каких-то заливах, опасаясь налета немецкой авиации. Раны мои были серьезными: перебиты левая нога и рука. Первоначальная обработка ран была примитивно выполнена в полевых условиях, ведь все происходило на поле боя. После нескольких дней мы наконец прибыли в Саратов. Я попал в военный госпиталь № 363. Несмотря на то, что левая нога и левая рука были в гипсе, я чувствовал себя нормально и после долгих месяцев молчания написал письмо на Родину родителям.
После изнурительного, опасного и тяжелого перехода из Сталинграда в Саратов в госпитале мы почувствовали, что такое забота и настоящее лечение. Дело в том, что после первой помощи, которую оказали наши полевые медики мне, серьезно раненному, меня начал мучить гипс, наложенный на ногу и руку. Было мучительно больно, к тому же появлялся нестерпимый зуд, нагноение, в результате чего еще на барже резко поднялась температура. Большинство раненых, в особенности тяжелых, просто мучились, так как первая помощь оказывалась в полевых условиях, под обстрелом артиллерии и авианалетов, и не могла быть проведена по всем правилам медицинской науки. До сих пор мурашки бегают по коже при воспоминании о том, как прямо на открытую большую рану с переломом кости наложили гипсовую повязку, скорее всего, заливали гипсом открытую рану после предохраняющего от столбняка укола.
Госпиталь, куда наконец нас привезли, находился почти в центре города. Размещался он в нескольких высотных зданиях. Наиболее легко раненные, которые могли самостоятельно спуститься при налетах немецкой авиации, были размещены на верхних этажах. А налеты немцев педантично повторялись ежедневно и, как правило, в 12 часов ночи. Госпиталь находился недалеко от сельхозинститута, а главное, не очень далеко от нефтеперегонных заводов, куда в основном была нацелена немецкая авиация. СХИ, как мы привыкли называть институт, напряженно работал, выполняя не совсем свойственную ему работу по обеспечению горюче-смазочными материалами войск и населенных пунктов. Еженощно мы, раненые, наблюдали, как ночью сигналили ракетами немецкие лазутчики, по выявлению и уничтожению которых шла напряженная борьба. Но часто мы наблюдали, как из района нефтеперегонных заводов выпускались ракеты, указывая цели немецким самолетам.
Если в первое время немецкие самолеты действовали почти безнаказанно, то в последующем эти лазутчики-«наводчики» частенько арестовывались и, конечно, уничтожались. Тут большую роль сыграли курсанты пограничного училища, которое дислоцировалось в Саратове. Тем не менее немецкой авиации удавалось удачно отбомбить нефтеперегонные заводы, представьте себе картину, эти заводы горели сутками. Но и немцам доставались дорогой ценой такие успехи. В эти дни мы, раненые, впервые увидали немецких летчиков со сбитых самолетов. Эти самоуверенные немецкие «асы» вели себя не как пленные, а как победители, несмотря на их плачевное состояние. Их, этих хваленых вояк, показывали мирным людям, которые с нескрываемой ненавистью относились к ним.
Мысль о том, чтобы стать танкистом, меня не покидала и в госпитале. И нужно сказать, что мне повезло, так как в Саратове были танковые училища. Еще в госпитале я написал рапорт с просьбой зачислить меня в Саратовское танковое училище. Просьбу мою удовлетворили, и я был зачислен курсантом Саратовского танкового училища им. Лизюкова. Надо сказать, что в училище шла напряженная учеба. Имелась прекрасная учебная база, замечательные учебные классы, прекрасные учебные поля, танковый полигон и танкодром, а главное, были замечательные учителя, прекрасно знавшие свое дело и теоретически и практически. Как уже было сказано, главное внимание в учебе уделялось изучению материальной части бронетанковой техники, причем не только нашей — советской, но и других государств, в основном США и Англии, и особенно фашистской Германии. Особое место в нашей учебе занимали практические занятия, больше половины учебного времени мы проводили на полигоне и танкодроме, занимаясь стрельбой и вождением. Учебный день фактически не был нормирован. Если мы не на полигоне, то 8 часов занимались в классах и 2 часа обязательная самоподготовка, которая также Проводилась в классах и огневых городках.
