Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
В 1971 году, находясь на сборах руководящего состава Вооруженных Сил по боевой подготовке во Львове, я встретил человека — худощавого, стройного, довольно привлекательного. Это был генерал-лейтенант артиллерии Василий Степанович Петров, дважды Герой Советского Союза, поразивший меня, как живая легенда. Не имея обеих рук, с искалеченными ногами, огромным шрамом на лице, он нашел в себе мужество не только жить, но и работать, участвовать в таких напряженных сборах. Достаточно сказать, что он продиктовал свою прекрасную диссертацию и, с блеском защитив ее, стал кандидатом военных наук. На этих сборах он не только присутствовал на всех занятиях, но и активно и деятельно участвовал в них и во всех учениях. Мне тогда казалось, что его заметят официальные военные и гражданские руководители и каким-то образом отметят этого легендарного человека, который имеет мужество жить и плодотворно работать более четверти века после Великой Отечественной войны. Хочу отметить еще один штрих в его характере. В беседе с нами я уловил его горькую обиду на то, что он по понятной причине не позволяет себе питаться досыта и больше одного раза в день. Правда, решением И. В. Сталина и приказом Министерства обороны ему был выделен опекун-помощник до конца жизни.
Школа, где я начал учиться с 1930 года, была одной из лучших среди школ, входящих в сеть железнодорожных школ (была тогда такая ведомственная). Нам посчастливилось иметь замечательных педагогов, учителей, которые делали все, чтобы передать нам не только знания, но и все лучшее для формирования полезных обществу людей. В учебном заведении функционировало много кружков, в том числе и спортивный. Я постоянно участвовал в математическом кружке, увлекался футболом, баскетболом, а с 7-го класса параллельно ходил в спортивную школу по баскетболу, которым увлекался и после войны. Но баскетбол с каждым днем становился все выше и выше, и я вынужден был оставить любимый вид спорта из-за небольшого роста. Долгое время играл в футбол, кажется, имел и некоторый успех, но со временем оставил и его. Сейчас, как говорится, стал страстным болельщиком футбола, баскетбола и хоккея.
Рассказывая о юношеских годах, мне хочется с удовольствием вспомнить одно знаменательное событие, которое, на мой взгляд, также сыграло немаловажную роль в выборе мной профессии военного. После окончания финской кампании к нам в город Ленинакан прибыли многие войсковые части, участвовавшие в войне против финнов. Видимо, из-за недостатка жилплощади некоторая часть среднего и старшего командного состава размещалась в квартирах граждан. У старшей моей сестры жил подполковник, а в нашем доме — лейтенант, фамилии которых, к сожалению, не помню. По вечерам иногда они рассказывали о войне с финнами, о военной службе, и я, затаив дыхание, старался не пропускать ни одного слова. Я тогда решил, что, если мне удастся, буду военным, причем или летчиком, что было моей мечтой, или танкистом. Тогда нам, школьникам, много рассказывали о подвигах героев финской войны, особенно о первом армянском Герое танкисте Симоняне Карапете Семеновиче.
Вскоре не только в Ереване, но и в Доме офицеров ленинаканского гарнизона состоялось вручение орденов и медалей награжденным. Поздно вечером вернулся домой и наш лейтенант с медалью «За отвагу» на груди. На следующий день сестра рассказала, что их квартирант подполковник получил орден Красного Знамени. По этому случаю отец, который очень уважал военных, устроил маленький торжественный военный ужин, пригласив и подполковника. Помню, с каким восхищением я смотрел на их награды и с каким увлечением слушал их рассказы. С командирами Красной Армии (тогда офицеров называли так, а слово «офицер» считали чуть ли не возвратом к царской армии) мы, мальчишки, были знакомы, скорее общались и раньше, когда мы ходили купаться на реку Арпа-Чаи (тогда она была полноводная) и купали лошадей пограничников или кавалеристов, которые иногда позволяли нам кататься верхом.
Десятилетку я закончил в возрасте неполных 17 лет, и, поскольку нельзя было поступать в военное училище (по возрасту), по совету и настоянию старшего брата я подал документы в Тбилисский ЗИПС, который недавно с отличием окончил брат. Вначале приемные экзамены мы с близким другом Мкртчаном Ашотом Оганесовичем сдавали успешно, особенно по математике. Преподавателем был Асланов, который очень уважал брата и пытался выяснить мои способности по сравнению с ним. Больше часа он, так сказать, прощупывал мои знания по математике, в итоге поставил четверку. Говорили, что это редкий случай в его практике. К концу мы сдавали экзамены по физике и химии, получили низкие положительные оценки и, естественно, не набрали проходного балла (впервые мы были невольными свидетелями всяких махинаций на экзаменах!).
Переживали мы очень сильно, было стыдно. Как я вернусь домой, фактически провалив экзамены? Стыдно было перед товарищами и родными, но делать было нечего, с чувством горького разочарования я вернулся домой. Но если вообще существуют понятия «везение» или «счастливый случай», то в данной ситуации это полностью относится ко мне. В том году в Ленинакане открылся педагогический институт, и мои оценки, полученные в ЗИПСе, были вполне достаточны для поступления на физико-математический факультет Ленинаканского пединститута. Я был очень доволен, хотя никогда не думал стать педагогом. В начале 40-х годов, будучи уже почти взрослым, я, как и мои товарищи, стал понимать, что международная обстановка накаляется с каждым днем. Затаив дыхание, мы все следили за действиями фашистской Германии. Знаменитый договор с Германией 1939 года как-то одно время подействовал успокоительно, хотя многие наши старшие товарищи и преподаватели очень осторожно давали нам понять, что «если же с волком жить в «дружбе», то все равно нужно постоянно иметь дубинку наготове». Помню, как отец с возмущением говорил, что этот договор — обман, политическая провокация, что Германии пока нужно время, что войны с Германией не избежать. К этому выводу приходили и мы (правда, не все), мальчики, наблюдая за мероприятиями, проводимыми нашей партией и правительством.
В начале 1941 года я и несколько моих школьных товарищей пришли в военкомат с просьбой послать нас в летное училище. Военкомом Ленинакана был тогда подполковник Мартиросян — очень симпатичный, подтянутый офицер, просто настоящий представитель доблестного офицерства. Он понял нас, принял очень любезно и обещал выполнить нашу просьбу. Начались дни ожидания вызова в военкомат. Хотя я и был занят учебой, но чувствовал напряженную обстановку вокруг.
Вскоре грянула война. В этот день что-то было необычно, ходили разные слухи. Еще 21 июня в институте было как-то нервозно, сумбурно, преподаватели были также возбуждены. То, что они также не знали о скором начале войны, это мы понимали, но, видимо, преподаватели лучше и объективнее оценивали создавшуюся обстановку и делали соответствующие выводы.
Весть о войне я услышал дома, где-то к полудню 22 июня 1941 года из знаменитого выступления В. М. Молотова. Наверное, никогда не забуду его голос, интонацию, то, с какой горечью он оповещал наш народ о разразившейся трагедии, и с какой удивительной убедительностью и твердостью заявил о нашей будущей победе, о том, что коварный враг, безусловно, будет разгромлен. Наш коллектив, все мальчики, собрались очень быстро в военкомат, конечно, мы тогда были убеждены, что эта война будет короткая, наша армия разгромит немцев в пух и прах, и в таком настроении мы пребывали первые дни войны.
Но вскоре все изменилось, новости, особенно тяжелые вести с фронтов как-то загипнотизировали меня и моих товарищей. Удручало неорганизованное, подчеркиваю, неорганизованное отступление наших войск, мы поняли, что дело имеем с сильным противником и шапкозакидательство тут не сработает. Ожидая вызова в военкомат, мы не могли решить, что же нужно делать. В начале июля (3 июля) 1941 года, затаив дыхание, я слушал выступление Генерального секретаря нашей партии, а теперь еще и председателя Государственного Комитета Обороны (ГКО) Иосифа Виссарионовича Сталина, который тогда пользовался непререкаемым авторитетом и доверием. Мы с товарищами решили, что ждать нам больше нельзя, и всей группой пошли в военкомат. Там уже полным ходом шел призыв, и нам с огромным трудом удалось попасть к военкому, который еще раз подтвердил, что скоро нас отправят на учебу в военное училище.
Действительно, через несколько дней нас вызвали в военкомат и направили в Тбилиси в специальную авиационную школу. К сожалению, наша группа находилась там только несколько дней, может, пару недель. Нас почему-то не одевали в военную форму, хотя все мы проходили врачебную комиссию, в свободное время помогали курсантам в городке, выезжали на аэродром, рыли капониры для самолетов и т. д. Однако скоро нам все стало понятно. Нас отправили домой в Ленинакан, пообещав, что очень скоро вызовут снова. Пошли слухи, которые потом и подтвердились: школу расформировали, а курсантов отправляют на фронт. В Ленинаканском военкомате нас успокаивали, говорили, чтобы мы не отлучались из дома, что скоро нас вызовут. В ожидании вызова я продолжал свою учебу. И действительно, вскоре нас вызвали в военкомат, прошли мы повторно призывную комиссию, с большой группой выехали в город Орджоникидзе и были зачислены курсантами во второе Орджоникидзевское пехотное училище.
