Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»
После того как было завоевано господство в воздухе, а наземные войска стали встречать все более организованное сопротивление советских войск, перешли на поддержку с воздуха наступающей пехоты. Они вместе со «штуками» Ю-87 штурмовали окопы и артиллерийские позиции или охотились вдоль дорог за автомобилями и поездами. «Гончие псы» как бешеные носились над самой землей, не щадя никакие цели. Под огонь их пулеметов попадали даже подводы и велосипедисты.
В первых числах июля авиагруппа базировалась уже под Минском. В свободное от полетов время Карл разрешал своим летчикам бывать в городе. Оккупированная столица Белоруссии была довольно сильно разрушена. Местами еще продолжали дымиться пожары. Воздух был пропитан запахом гари. На улицах города в основном попадались германские военнослужащие. Местные жители или попрятались, или разбежались.
«Мы говорим «русские варвары», — думал Карл, глядя на руины, — но в Минске следы варварства остались от немецких рук. Это мы сожгли и разрушили лучшие здания в городе». А сколько уже он видел таких городов в Европе? Варшава и Роттердам, Дюнкерк и Лондон, Саутгемптон и Белград. Теперь к ним добавились Минск и другие советские города. Впрочем, чужие руины волновали мало. «Тысячелетний рейх» и должен был возникнуть на обломках. Это было запрограммировано заранее.
Однажды побывав в Минске, Карл больше туда не стремился. Зато Руди Шмидт со своим ведомым фельдфебелем Фрелихом рвались в город чуть не каждый день. После того как Фрелих отомстил летчику, таранившему самолет Руди, они стали неразлучны. Прыщеватый юнец во всем подражал своему другу и командиру. Руди Шмидт в его глазах был олицетворением германского воина. Еще бы — два Железных креста на его груди говорили сами за себя. Фрелих тоже открыл боевой счет и был страшно горд вступить в стаю «Гончих псов».
В воскресенье для поездки в Минск Келленберг выделил автобус. Руди Шмидт и Фрелих по дороге несколько раз приложились к фляге с коньяком, обшитой сероголубым сукном. Приехав в город, они сразу же откололись от остальных летчиков и направились бродить по переулкам. Попытки завязать знакомства с женщинами оказались безрезультатными.
— Куда они все попрятались? — негодовал Руди. — Вот уже десять дней мы в России, а я не знаю, что такое русская девка.
— Смотри, вон фрау, — указал Фрелих.
Летчики прибавили шаг. Но, когда догнали, увидели, что это пожилая женщина с седой головой.
— Практической ценности не представляет, — констатировал Руди, разочарованно оглядываясь по сторонам.
Фляга была пуста, когда, наконец, они увидели девушку с ведром. Пугливо озираясь, она шла к водоразборной колонке.
— О! — сказал Руди и, подмигнув Фрелиху, бросил: — За мной!
— Айн момент, фрейлейн, — остановил он ее, оценивая взглядом. — Не желает ли русская барышня осчастливить немецких летчиков?
— Я не понимаю по-немецки, — ответила девушка, стараясь отойти от назойливых кавалеров.
— Ну-ка, пошли с нами, — Фрелих сжал ее руку выше локтя.
— Пустите меня! — крикнула девушка, пытаясь вырваться из цепких рук.
— У, дрянь! — выругался Руди, хватаясь за кобуру пистолета.
Под угрозой оружия летчики затащили рыдавшую девушку в развалины. Они не видели, как наблюдавший издали за этой сценой парень ловко перемахнул через забор и, перебежав через улицу, скрылся за углом соседнего дома.
Первым на улице появился Руди Шмидт. Он присел на скамью и, выкурив сигарету, окликнул ведомого:
— Фрелих! Ты что там, провалился?
Тишина в развалинах насторожила Руди. Загнав в ствол вальтера патрон, он прошел через обгоревший коридор и заглянул в комнату, где оставил своего напарника с русской. Фрелих лежал на диване с продавленными пружинами. У дивана на полу расплылось большое пятно крови. Здесь же валялся обрезок водопроводной трубы с налипшими на ней светлыми волосами. Сокрушительный удар по голове, проломивший череп, явно был нанесен мужской рукой. Расстегнутая кобура пистолета Фрелиха была пуста. Руди стало страшно. В любой момент здесь могли пристрелить и его. Он выскочил из руин и кинулся в ближайшую комендатуру.
Эта небоевая потеря увеличила до шести счет летчиков, погибших в авиагруппе Келленберга за две недели Восточной кампании. По официальным, явно заниженным данным, которые объявил по радио военный обозреватель генерал Дитерихс, потери люфтваффе за это время составили восемьсот семь самолетов, т. е. больше месячного выпуска продукции германской авиапромышленности.
А блицкриг только начался. «Чем стремительнее наступление, тем меньше жертв», — говорил король-солдат Фриц, названный Великим. Но они и при стремительном наступлении ухитрялись нести чувствительные потери.
Вскоре за ужином Келленберг рассказал летчикам о том, что по радио выступил Сталин и призвал население к партизанской войне.
— Попрошу, господа, усилить охрану личного состава и самолетов. Мы стали слишком беспечны и неосторожны. Даже случай с беднягой Фрелихом нас ничему не научил.
В справедливости слов Келленберга Карл убедился на другой же день. Он проснулся в половине пятого. Вылет был в шесть утра, но за стеной школьного класса, где отдыхали летчики, было тихо. «Почему нас никто не разбудил?» Карл вышел в коридор. На табурете спал дневальный. Голова его свесилась на грудь, по лицу ползали мухи. Керосиновая лампа, стоящая на тумбочке, сильно коптила. Карл подошел к нему. Дневальный даже не пошевелился. Тихо взяв с его колен заряженный автомат, фон Риттен выпустил в потолок длинную очередь.
Солдат от неожиданности свалился с табурета. Из классов в коридор повыскакивали раздетые летчики с пистолетами в руках.
— Подойдите сюда! — хмуро пригласил фон Риттен.
Когда все подошли, он взорвался:
— Если бы я был русским, то передушил бы вас всех, как душит кур хорек, забравшийся в курятник! Чей это солдат?
— Мой оружейник, — нехотя признался Хенске. — Во время несения службы по охране летного состава он спит так крепко, что не слышит, как у него на губах размножаются мухи.
Кто-то из летчиков, стоящих сзади, фыркнул.
— Господа, это не смешно! На первый раз за сон на дежурстве объявляю десять суток строгого ареста. Прошу предупредить ваших подчиненных, что впредь за подобные преступления буду отдавать под суд. Мне стыдно за ваших солдат, лейтенант Хенске!
Все стояли молча, потупясь в землю.
— Одевайтесь. Через десять минут отъезжаем на аэродром, — сказал Карл остывая: нервы нужно было поберечь для боевого задания.
Глава шестая
Шел второй месяц войны. Темпы наступления немецкой армии оказались значительно ниже тех, которые рассчитал штаб оперативного руководства ОКБ (верховного командования вермахта). Если части 4-й полевой армии, прикрываемые эскадрой «Хорст Вессель», за первые семнадцать дней войны прошли от Бреста до Орши 350 километров, то в последующие семнадцать дней они смогли продвинуться только от Орши до Смоленска, что было чуть больше 100 километров.
Во время Смоленского сражения Карл фон Риттен впервые встретился в воздухе с новыми советскими истребителями Як-1, которые не уступали «мессершмиттам» ни в скорости, ни в маневренности. Встреча эта была скоротечна. Не добившись успеха после первой атаки, Карл со своим ведомым нырнул в облака…
Там же, под Смоленском, советские войска впервые применили новое страшное оружие — реактивные минометы, которые кто-то окрестил «катюшами», вероятно в честь песни — мелодия ее была популярна по обе стороны фронта. Губные немецкие гармошки наигрывали ее не реже, чем русские трехрядки и баяны.
Теперь отряду «Гончих псов» чаще всего приходилось летать на прикрытие пикировщиков Ю-87, наносивших удар по переднему краю советской обороны. Иногда они заходили и в русский тыл — попугать женщин, рывших окопы. Тогда вместе с бомбами на них сыпались и листовки.
Однажды по ошибке листовки забросили к ним. Карл взял одну, отпечатанную на газетной бумаге, разыскал переводчика и попросил перевести текст.
«Русский мужик, бери дубину,
Гони еврея в Палестину».
«Эй, гражданочки, не ройте ямочки,
Через ваши ямочки пройдут наши таночки».
Карл разорвал листовку и швырнул обрывки в кусты. По-видимому, эти «стихи» сочинял какой-то выживший из ума белогвардеец-графоман, которого пригрели в министерстве Йозефа Геббельса.
Вскоре воздушные бои прекратились. За два последних дня они не встретили в воздухе ни одного советского истребителя. Вероятно, они были переброшены с их участка фронта для отражения массированных налетов бомбардировщиков на Москву, начавшихся в ночь на 22 июля.
Несмотря на это, командование, напуганное потерей «штук» от советских истребителей, продолжало посылать их на задание только под прикрытием «мессершмиттов».
