Виктор Митрошенков - Голубые дороги
— Сколько боевых вылетов?
— Пятнадцать.
— Награждены?
— Нет.
— А почему нет награждений?
— И сие от меня не зависит. Видимо, не за что награждать.
— Странно. По приказу наркома за десять боевых вылетов положена награда… Образование?
— Высшее.
— Что окончили?
— Факультет языка и литературы Смоленского пединститута.
— Литературу не забыли?
— Кое‑что помню.
Еще несколько вопросов в протокольном стиле, и полковник встает — разговор окончен.
Уже стоя за дверью кабинета начальника отдела кадров в ожидании очередного вызова, Горбатенков пытался разобраться в разговоре: что же хотел полковник?
Вызова все не было, Горбатенков устало и разочарованно ходил по длинному и пустому коридору. Подошел пожилой майор и подал пакетик с пометкой: «Полковнику Фаставщуку». «По всей видимости, в сем пакете, — подумал Горбатенков, — запечатана моя судьба». Никакие мольбы не отрывать его от боевой работы на работников армейских кадров не подействовали. Кутаясь в полушубок, он без желания шел во флигель начальника отдела разведки 1–й воздушной армии.
Кому теперь выложить все наболевшее, кому распахнуть свое сердце, у кого спросить совета? Одна из тропинок привела Горбатенкова к подполковнику Б. А. Андросову — человеку, который умел выслушивать, понимать и, когда нужно, помогать.
Борис Арсентьевич встретил, как обычно, приветливо. Узнал, долго расспрашивал и, когда узнал о просьбе, тут же повел к заместителю командующего полковнику Й. Г. Литвиненко.
Высокий худой Литвиненко, подперев голову рукой, выслушал молча. Темпераментный Андросов перебивал доклад Горбатенкова, красочно живописуя заслуги своего подзащитного.
— Сложно это — летная работа, — глухо заговорил Литвиненко, — но если уж действительно хотите — поддержу.
31 января
А мне не нужно ни рангов, ни положения. Пусть буду просто рядовым. Мое место в бою. И в этом — большая награда.
Вот, собственно, все, что я думаю. И хотел бы, чтобы все меня поняли. Не знаю, удалось ли мне кратко и ясно изложить свою мысль в беседе с полковником, но временно представленная возможность летать меня снова приободрила, я почувствовал прилив новых сил и был глубоко благодарен опытному, большому командиру — человеку реального чувства и большевистского действия. Даже обратный путь мне показался короче, и усталость снималась сознанием предстоящего вылета во вражеский тыл.
2 февраля
Победы Красной Армии на юге поднимают настроение, радуют сердце. Но погода противная: ветер крутит снежные вихри, гонит с юга белесую муть, сокращает видимость до полкилометра. Куда полетишь?
Невольно вспоминается Б. Л. Пастернак:
«Февраль… Достать чернил и плакать…»
5 февраля
Радио снова принесло радостные вести. Бодрые и счастливые победами наших войск на юге, вылетаем на разведку коммуникаций противника в Брянском секторе фронта. По дорогам на Жиздру, Людиново, Старь движутся повозки, автомобили, ползут эшелоны. Вражеский лагерь зашевелился…
Вдруг машину стало подбрасывать. Трясет левый мотор. За хвостом самолета тянутся длинные полосы черного дыма. Видимо, в патрубки пробивается масло, горит… А перед нами озениченный немцами Брянск.
Посылаем на землю последнюю радиограмму о прекращении дальнейшей разведки, заходим на станцию Зикеево, бомбим эшелоны и с курсом 25° уходим на свою территорию. Досадно, что подвели нас моторы, но что поделаешь? За последнее время в полку было семь случаев отказа моторов в полете. Только мастерство летчиков спасало людей и самолеты.
Вечером получили известие: «…погиб с экипажем летчик Данилов, не возвратился из полета Щербина».
Хотелось плакать — не было слез. Говорить — сдавлено горло. Ночь былая такая тревожная, пестрая, словно забрызганная кровью…
12 февраля
Резвится февральская круговерть…
Над аэродромом показался «Юнкере». Бьют зенитки. Уходит курсом на Тулу. Сбросил пачку листовок…
Десятки людей — красноармейцев, подростков и женщин — очищают аэродром от ночного заноса, свозят снежные глыбы в овраг, и трактор тарахтит на взлетной полосе, утрамбовывая ее большими катками.
В 11.50 выруливаем на старт. Пробуем поле: снег еще рыхлый, колеса проваливаются, но решили взлететь.
Миша Маликов дает газ, и тяжелая машина, рыча и покачиваясь, срывается с места, несется навстречу шумящему ветру.
Через 20 минут пересекли линию фронта. На высоте 4 тысячи метров задымили моторы. За хвостом стелются огромные полосы черного дыма. Все же просмотрели все дороги Орловско–Брянского сектора. Сбросили бомбы на станцию Зикеево.
Спустя два часа поднимаемся снова. И опять задымили моторы. Но задание срывать нельзя. Просматриваем дороги Рославльского направления, заходим на Брянск фотографировать аэродром. Взлетает «Хе-111». Впереди справа разрывается зенитный ейаряд. Радист кричит: «Зенитка сзади». Летчик маневрирует.
Избавившись от огня в воздухе, посылаем таковой на землю: бомбим станцию Березовку…
14 февраля
Я уже спал, когда постучал Федя Щербина. С пожелтевшим лицом, изможденный, заросший.
— Дорогой мой Федор Иосифович! Сыскался!.. — И начались поцелуи, объятия, поздравления. Одни поздравляли его с присвоением звания «капитан», другие — с награждением орденом Красного Знамени, третьи — с освобождением его родной станицы Зассовской на Кубани, четвертые и пятые и все вместе — с тем, что он остался в живых и опять среди нас…
Часы прозвонили, словно проехала тройка с бубенчиками. Я поднял голову — в комнате утренний свет. И никого вокруг. Все спят… Федя Щербина явился ко мне, как он часто являлся к нам по ночам после 5 февраля… На дворе бушевала вьюга…
17 февраля
Наши войска приближаются к Орлу. Немцы лихорадочно возводят укрепления, подбрасывают резервы, наполняют вооружением склады. Южный сектор Западного фронта становится активным полем сражения. К несчастью, отсутствие погоды не позволяет вести воздушную разведку. Пользуемся сводками партизан.
19 февраля
Майор Бартош нас все‑таки выпустил. Сорок минут ползали в тучах. В просветах фотографировали. Засекли наземные движения вражеских войск. Передали прогноз погоды: облачность 10 баллов.
23 февраля
Славно поработали мы в день 25–й годовщины Красной Армии. Наша группа сделала 14 вылетов. Сфотографировали все аэродромы южного участка фронта, Брянск, Карачев, Жиздру, просмотрели дороги, разыскали склады, танки, контролировали передвижение войск, висели над полем боя.
Части Западного фронта перешли в наступление. Артиллерия интенсивно взламывает передний край обороны немцев — севернее Людиново — Жиздра.
Мой 25–й боевой вылет совпал с 25–й годовщиной Красной Армии, и я его посвятил этому великому дню.
В стихах, письмах, дневнике он постоянно обращается к любимым жене и детям. Тоска по ним, желание им помочь, быть рядом с ними были так сильны, что он пишет домой каждый день.
«Соня, Сонюшка, солнце мое, — пишет он жене, — что бы со мной ни случилось, ты мать, ты часть моего сердца, воспитай, подними дочерей, передай им все: и любовь к Родине, и безграничную ласку к тебе (мне кажется, что я еще не все ласковые слова сказал тебе, любимая), и неотмщенное чувство к врагам, и преклонение земле смоленской. Тебе поможет наша партия, страна, наш прекрасный народ. Не унывай. Обещай не хныкать. Ведь всем нелегко. И тебе тоже».
Софья Павловна не хотела худшего и не во имя гибели мужа, а ради его жизни, его дел и памяти ради она вырастила дочерей. Галя окончила институт, стала кандидатом химических наук. Нина, окончив медицинский институт, подготовила кандидатскую диссертацию.
1 марта
Облачность. Мороз. Туман.
На юге — замедленный темп операций. Началась распутица, уставшие части переформировываются. Немцы оказывают сильное сопротивление, бросают в бой резервы.
Стонет Донбасс. Зовет Кубань. Ждет Украина.
Длинен путь на запад. Далеко еще до старых границ. А немца гнать надо. Немец сопротивляется. Немец не уходит без боя…
Последняя запись в дневнике датирована 3 марта 1943 года. На другой день самолет, на котором летел Василий Ефимович Горбатенков, был подбит под Смоленском и упал почти рядом с селом, где он родился. Земля приняла своего сына, славившего ее красоту и отдавшего за нее жизнь…
Василий Ефимович Горбатенков погиб более тридцати лет тому назад. Ему было тридцать два года. Ныне его дочерям стало за тридцать. Но жизнь его вместила многое: рабочий, учитель, поэт, солдат, комсомолец, коммунист, он был сыном своей страны, своей эпохи.
