Виктор Митрошенков - Голубые дороги
Григорук говорил очень вдохновенно, слушать его было интересно… Но он, к сожалению, далеко ушел от темы нашего разговора, я уже начал было подыскивать Удобный момент, чтобы прервать его монолог, как он сам остановился на полуслове и, в упор посмотрев на Меня, вдруг спросил:
— Думаю, вы не упрекаете Тимура Фрунзе за то, что и он стал летчиком?..
— Тимура?! — воскликнул я. — Тимур Фрунзе принадлежит всем нам. И мне кажется, что подобные параллели не оправданы.
Тимур Фрунзе! Что знает о нем Григорук, ведь Тимур современник моего поколения, хотя и был чуточку старше нас.
На Кропоткинской улице, в Москве, рядом с музеем А. С. Пушкина, серое многоэтажное здание. Я хорошо знаю этот уголок Москвы: во 2–й спецшколе, а она размещалась в этом здании, учился мой дядя. На втором этаже школы, ныне она имеет номер 29, висит мемориальная плита со словами:
«Вечная слава нашим товарищам, воспитанникам 2–й специальной артиллерийской школы, отдавшим жизнь за свободу и независимость Родины».
Тогда, в 1942 году, плиты не было. Шла война, и никто не знал, как велика потребуется доска, чтобы вместить имена погибших. В холле первого этажа вывешивали чрезвычайные сообщения.
В январе 1942 года черные буквы известили: «В воздушном бою в районе Старой Руссы геройски погиб выпускник нашей школы Тимур Фрунзе».
Вечером мой дядя сообщил мне тайну: он уходит на фронт. Не он один, их несколько, учеников восьмого класса 2–й Московской артиллерийской подготовительной спецшколы (МАПС).
— Главное, — говорил дядя, неумело прикуривая, — избежать объяснений с Крейном.
Дядя, хотя и был невысок ростом, все же сильно походил на настоящего военного; в гимнастерке с широким форменным ремнем, брюках, массивных черных ботинках, армейской шапке со звездой. Крейна — начальника спецшколы — избежать не удалось. Узнал, не отпустил, собрал всех.
— Стыдитесь, герои. — Говорил Крейн тихо, и учащиеся знали — это наивысшая степень волнения начальника. — Вы не на фронт бежите, а с фронта. Чем вы будете воевать — палками, а нужно артиллерией бить…
От своего дяди я знал подробности об этой спецшколе. «Бог войны — артиллерия», — повторял он часто. Но, не разделив его точки зрения, я в 1948 году поступил в спецшколу ВВС. От дяди же я узнал многое о жизни Тимура.
В 1937 году Тимур Фрунзе, после окончания седьмого класса 257–й средней школы, решил поступить во 2–ю артиллерийскую спецшколу. Принес документы. Там попросили его написать автобиографию. Взял он бумагу, сел, задумался. А что же ему писать, что он успел сделать за пятнадцать неполных лет? Тимур написал: «Автобиография», чуть ниже с красной строки начал: «Я, Фрунзе…» И остановился. Что писать? Нечего. Совершенно нечего. Жизнь только начиналась. Он попросил разрешение подумать и принести написанное завтра. Ему разрешили.
Дома он написал:
«Родился в Харькове, в 1923 году. В 1925 году умер отец, Фрунзе М. В. — профессиональный революционер. В 1926 году умерла мать — учительница. Воспитывался у бабушки до ее смерти. С 1931 года в семье К. Е. Ворошилова…»
«Мрачновато», — подумал Тимур и, скомкав тетрадный лист, бросил его в корзину для мусора. Хотелось написать что‑то другое. Но написал опять то же самое. Правда, сделал небольшое добавление: «Сестра Татьяна — слушатель военной академии».
Стать артиллеристом он решил неожиданно для всех. Вместе со своими друзьями Степаном Микояном и Степаном Новичковым думал о выборе профессии.
— Меня не пустят в пилоты, — грустно жаловался Микоян. — И так все братья в летчиках.
— Чудаки, — воскликнул Новичков, — да артиллерия сегодня все. Можно поставить пушки у нашей границы и стрелять по неприятелю даже через целые государства…
Тимур не был так уверен в мощи артиллерии, но если друзья порешили…
А уже летом 1940 года Тимур Фрунзе объявил о своем намерении быть летчиком. Вечером он позвонил своему товарищу Фрунзе Ярославскому. Известный революционер Емельян Михайлович Ярославский в честь Михаила Васильевича Фрунзе второго своего сына назвал Фрунзе.
— Фрунзе, — сказал Тимур, — я решил стать летчиком. И ты должен тоже стать летчиком. Понял?
Профессия летчика была в семье Ярославских потомственной. Старший брат Владимир был летчиком, выпускником Качинакого военного училища, которое еще задолго до него окончил брат матери Петр Иванович Кирсанов.
Петр Иванович — участник первой мировой войны ушел на Западный фронт, покинув Московский университет, отказавшись от блестящей карьеры ученого. Он был первым русским летчиком, пришедшим на учлетовскую скамейку с университетским образованием. Много было у него воздушных побед. Слава и здесь не обошла стороной незаурядного человека. Имя Петра Ивановича Кирсанова с уважением произносилось в России, как и имя Петра Николаевича Нестерова. О них писали газеты, их награждали титулами и орденами.
В ноябре 1916 года Петр Иванович Кирсанов геройски погиб в воздушном бою, упав на территории врага. Вильгельм II приказал похоронить русского летчика со всеми воинскими почестями, а боевые награды вернуть семье.
Фрунзе Ярославский гордился своим известным родственником и мечтал стать летчиком. Он поступил в аэроклуб Свердловского района Москвы. Тимур Фрунзе, прервав учебу в спецшколе, настоял на переходе в Качу.
…Слово «война» уже звучало реально в этой военной школе пилотов. В августе 1940 года начальник школы, прославленный советский летчик, дважды Герой Советского Союза С. П. Денисов собрал на беседу молодых курсантов.
— Будем создавать группы для ускоренного выпуска, — сказал он. — По Европе идет война. Мы — военные и обязаны серьезно готовиться к ней. Стране нужны летчики…
Денисов хорошо знал, что такое война. Герой Испании и Халхин–Гола, непобедимый ас, один из самых бесстрашных русских летчиков, он стал дважды Героем еще до Великой Отечественной войны.
Тимура Фрунзе записали в одну из таких групп.
«Таня! Я решил стать летчиком не в один вечер, не сразу, — пишет он сестре из училища, — а долго и мучительно раздумывая над жизнью. Пойми меня и не суди строго. Ведь ты же знаешь, что папа одобрил бы мой выбор. Он шел всегда туда, где тяжело.. Помнишь: Восточный фронт. Разве могу я, сын Фрунзе, поступить иначе.
На нас ответственность перед памятью наших родителей. Нам ведь легче, правда?»
Писал Тимур редко, но были такие адресаты, которых он не забывал.
«Дорогой Климент Ефремович, отец! Выбор моей профессии предопределен историей. В современной войне самым грозным оружием будет авиация. Я ведь сын таких известных родителей. Значит, владеть должен самым мощным оружием. Вы не раз говорили мне слова папы: «Мой сын будет настоящим большевиком. На нем должна быть двойная ответственность: фамильная — кадрового революционера и преемственность молодого поколения». Это справедливо, и я буду выполнять это всегда.
Летать еще не начал. Но очень хочу в полет, только в самостоятельный. В полете человек обретает крылья и достоинство…
Словом, я учусь, постоянно помня вас!»
Объяснил свой уход в авиацию Тимур только самым близким людям. В Центральном государственном архиве Советской Армии я познакомился с перепиской Климента Ефремовича Ворошилова с приемными сыновьями. Их было несколько, мальчиков, которых нарком обороны усыновил и проявлял отцовскую заботу до конца своих дней.
О своем неуемном желании летать Тимур писал К. Е. Ворошилову осенью 1940 года.
«Эх, Климент Ефремович, если бы я только мог описать вам, какое у меня было ощущение, когда я первый раз поднялся в воздух! Какая уж там артиллерия! Теперь я уже имею 2 ч. 44 м. налета (с инструктором, конечно). Инструктор у нас замечательный. Лейтенант Коршунов. Он окончил Качу отличником и имеет уже 3 выпуска.
Вот обидно до смерти: самый разгар полетов — и выходной день! А завтра новая неприятность — вся эскадрилья летает, а у нашей группы теоретические занятия. А летать убийственно хочется! Обидно. А вообще я страшно доволен. Учеба, даже теоретическая, очень интересная…
…Теперь имею 8 самостоятельных вылетов… Обучение поставлено и обеспечено всем необходимым отлично. Так что нечего уж тут говорить — все в наших руках. Но пока с учебой все в порядке. Хотя нельзя сказать, что теория, которую нам преподают, — пустяк. Программа хоть и cжата, но по объему не уступит ни одной программе любого авиационного училища. По крайней мере, все необходимые предметы здесь проходят, и проходят очень глубоко и подробно. Однако, признаться, думал я, что намного легче будет. Дело не в том, что предметы не даются, а в нехватке времени. Буквально каждую минуту приходится использовать, и не просто использовать, но стараться как можно реальнее использовать. Крутишься, крутишься, еле поспеваешь. Однако теперь я уже настолько втянулся, что успеваю выделить ежедневно по 15–20 минут: решил заняться французским языком, чтобы не забыть».
