Виктор Митрошенков - Голубые дороги
Небо нахмурилось. Падает мокрый пожелтевший лист. По лесу среди деревьев крадется осень.
26 августа
Плывут облака. В перерывах между полетами собираем грибы. В. П. Лукьянцев — страстный любитель бродить по лесу. Бывалый человек, интересный собеседник.
Лес чарует своей красотой. Воздух свежий, приятный. Только треск стоит непрерывный: «У-2» летают над лесом.
Много боровиков, груздей, сыроежек, подосиновиков, белых грибов. Их некому собирать. Население занято на полевых работах. А раньше здесь были москвичи, проводившие лето на дачах. Колхозники обеспечивали себя грибами на целую зиму…
На КП нас встречают веселыми шутками. Впрочем, мы не одни. Майор Давыденко набил парашютную сумку грибами, и он — любитель лесных путешествий — теперь нам компания…
Радостные вести: Красная Армия давит фашистов под Ржевом…
27 августа
Висят дождевые облака. Первый вылет — на разведку погоды. День ничего хорошего не предвещает. На КП жгут костер, пекут картошку, играют в шахматы.
По телефону из 1–й воздушной то и дело запрашивают относительно вылетов. К сожалению, низкая облачность мешает фотографированию, а визуальная разведка на «ПЕ-2» не даст полной картины.
28 августа
Все живут последним сообщением Советского Информбюро. Зубцово, Погорелое Городище, Карманово, 610 населенных пунктов, продвижение на 50–115 километров — таков августовский итог действия красноармейских частей на Западном фронте.
Разведчики не без гордости заявляют: «В этой операции доля и нашего труда…» Действительно, они немало летали над Ржевским плацдармом, заснимали оборонительные рубежи артбатарей, аэродромы, базы, транспорт противника и теперь могут поздравить себя с победой.
29 августа
Желтеет лист на липах, веет утренней свежестью, а небо чистое, ясное, солнце стоит высоко, и птицы высоко, и птицы щебечут по–майски, беззаботно, ласково и звонко.
В первой эскадрилье день выходной, летает вторая. Сделал доклад о положении на юге, инженер Московского авиазавода рассказал о раскрутке винта, и мы направились в лес за грибами. После обеда — на речку. Наглушили рыбы, вдоволь поплавали, сварили уху и, когда взошла луна над росистой долиной, сквозь нависший туман, бодрые и веселые возвращались в Спас–Загорье. Летчики Лукьянцев, Лапшин, штурман Кононенко, стрелки–радисты Макаров, Щербаков — какая ладная, деловая компания, умеющая работать и отдыхать!
6 сентября
Г. К. Дубинин стал меня расспрашивать о плане партийной работы, о делах коммунистов эскадрильи.
Мы долго говорили о коммунистическом воспитании, морали и этике. Может быть, нам потребовалось бы еще несколько часов для развития нашей беседы, если бы нас не прервал вопрос:
— Чья это машина?
Мы оглянулись, сзади нас стоял высокий, стройный генерал–майор в летном шлеме. Его лицо было знакомо по тысячам снимков. Комиссар представился.
Он ответил:
— Командующий 3–й воздушной армией генерал–майор Громов. — Предъявив документы, спросил: — Не можете ли дать машину до 1–й воздушной?
«Эмка» была неисправна, пришлось вызвать машину из 1–й ВА.
Прославленный летчик, известный всему миру герой скромно выслушал вопросы летчиков, кратко и четко на них ответил, затем, когда за дорогой промелькнула мчавшаяся на аэродром машина, вежливо попрощался.
9 сентября
Всякий раз, когда нам становилось трудно, мы говорили себе: «Взгляните на Дубинина». Всякий раз, когда нас одолевала печаль, мы говорили: «Посмотрите на
Дубинина». Всякий раз, когда нас терзало сомнение, мы вспоминали: «Таков ли Дубинин?» Всякий раз, когда мы говорили о мужестве, перед нами вставал светлый образ Дубинина, и когда нам был нужен пример человеческой стойкости, большевистского дерзновения и благородства, мы с восхищением смотрели на коммуниста Дубинина.
11 сентября
Майор Жигарьков осунулся за эти дни, постарел, он и сейчас не оправился от удара — сидит за столом, смотрит на фотографию друга, и по щекам его катятся слезы.
Павел Михайлович Бартош крепится: он работает почти круглосуточно, внимательно следит за всем сложным хозяйством полка и вместе с командиром разрабатывает проект памятника военкому и его товарищам.
Александр Георгиевич Савин — инженер 1–й эскадрильи полка, после войны парашютист–испытатель, вспомнил, что на надгробье Дубинина и всего экипажа были выбиты стихи, написанные Горбатенковым:
Остановись, прохожий человек,
Почти их память вдохновенным словом.
Они сражались за двадцатый век,
Век, озаренный пламенем багровым.
«Он много труда вложил в работу по составлению некрологов, писем родным погибших, в том числе и письмо жене Дубинина после его смерти было написано им. Многочисленные надписи на памятниках были сочинены им. В эти произведения он вкладывал частицы своей души, и потому от них веяло большой теплотой. Он очень любил людей и отдавал им все, что мог», — написал мне В. И. Кононенко. Он, в свою очередь, любил Василия, летал с ним, учил его штурманской науке, ценил как друга.
23 декабря
Почта долго вертела открытки Сонюшки. Наконец сразу пять принес почтальон. Бодрым, хорошим духом веет от них. «Мне хочется быть рядом с тобой. Если бы не маленькие дети, пошла бы с оружием против врага».
Хорошее слово «верность». И нет его крепче в быту и походе. Если подруга в тылу умеет трудиться и ждать, мужу ее на войне легче врага побеждать. Верный такому закону, обращаюсь к
Тебе, любимая
Под Ельней было: сутками не спали —
Мешала орудийная гроза,
Но предо мной как огоньки мелькали
Твои чуть–чуть раскосые глаза.
Свистели пули, завывая звонко,
Строчил с холма немецкий пулемет.
Я думал о беспомощном ребенке,
Что родился в окровавленный год.
Я думал о дочурке в избах хилых,
Чья жизнь мне бесконечно дорога,
И делал все, что было в моих силах,
Чтоб опрокинуть подлого врага.
Я думал о страданиях народных,
О подожженной немцами стране
И чувствовал: в дерзаньях благородных
Ты, как боец, сопутствовала мне.
Когда нас в путь далекий отправляют
Громить врага, без промаха разя,
Мне кажется, меня сопровождают
Твои чуть–чуть раскосые глаза.
И оттого становится мне легче,
И подвиг мой по–воински высок,
И это значит: час желанной встречи,
Поверь мне, дорогая, недалек.
11 января
На рассвете ушел в 1–ю В А.
Подполковник Б. А. Андросов — заместитель начальника штаба по политической части — предложил перейти на работу в армию.
Долго и убедительно доказывал он необходимость переменить профессию, расти на другой работе, отдавать свои силы и знания большому делу. Всем сердцем я был благодарен ему за внимание, заботу и чуткость, он напоминал собой в эти часы Дмитрия Андреевича Фурманова — те же ум, простота и учтивость, — но я никак не мог согласиться с одним: отказаться от риска, уйти с поля боя, не сражаться с врагом непосредственно.
Вот почему я запростестовал и, как только мог, просил подполковника не отрывать меня от горячего дела.
26 января
Мороз. Солнце. Ни облачка. Аэродром гудит. Беспрерывно взлетают и садятся «ПЕ-2», «ИЛы», «УТИ-4», «У-2», «Дугласы», «Чайки».
Полк сделал 18 вылетов на разведку аэродромов, дорог, оборонительных рубежей, коммуникаций и тыла врага.
27 января
Советское Информбюро порадовало новым известием: ликвидация сталинградской группировки противника подходит к концу. Два–три дня напряженной работы, и гитлеровская многотысячная банда, окопавшаяся в развалинах разрушенного города, будет полностью истреблена.
В последний день января Горбатенкова вызвал начальник отдела кадров — высокий тучный полковник, сухо и отчужденно поздоровался, посмотрел отсутствующим и безразличным взглядом, показал на стул.
Разговор был краткий и довольно официальный, похожий на следовательский допрос.
— Фамилия?
— Горбатенков.
— Звание?
— Техник–лейтенант.
— Что делаете?
— Летаю.
— А почему техник–лейтенант?
— Окончил техническую авиашколу.
— А как попали на самолет?
— Переучился.
— Почему звание не переменили?
— Это от меня не зависит. Впрочем, наше командование давно уже ждет результата из 1–й воздушной.
