Вадим Полищук - Зенитчик-2
Но вот я скорее ощущаю, чем слышу: «К бою!».
— К бою, Витек!
С этого момента все страхи и сомнения как бы отходят на задний план. Рывок! Миномет становится на подготовленную площадку. Навожу ствол на левый фланг немецкой цепи и черенком лопатки осаживаю опорную плиту. Горизонтировать некогда.
— Мину!
Мне в ладонь тычется холодный яйцеобразный корпус. Хорошо слышно, как мина идет вниз по стволу и блямкает о казенную часть. Выстрела нет. Тяну рычажок. Ках!
— Мину!
В полете мина находится секунд пять, за это время успеваю опустить в ствол следующую. Неслышный и нестрашный на вид разрыв вспухает метрах в двадцати позади группы немцев. Перелет! Или они слишком приблизились, или я миномет криво поставил. Торопливо кручу муфту, поднимая ствол. Ках!
— Мину!
Уже лучше, доворачиваю ствол вправо. Что ни говори, а для пехоты страшнее пулемета зверя нет. К этому времени фрицы, в основном, роют носами землю, на короткие перебежки в направлении высотки отваживаются немногие. Особенно свирепствует трофейный МГ на правом фланге, к нему патронов больше всего, покойные пулеметчики позаботились. Ках!
— Мину!
Еще правее ноль-сорок. К минометному обстрелу высотки добавляется пулеметный. Ках!
— Мину!
Еще правее, стараюсь навести ствол на тех, кто мне кажется пулеметным расчетом. Ках!
— Мину!
Пулеметная очередь выбивает землю из бруствера, заставляя невольно нырнуть в окоп под надежное прикрытие земли. Засекли, сволочи!
— Мину! Мину, твою перемать!
Одного взгляда вниз достаточно, чтобы понять — напарника у меня больше нет. Шапка слетела с головы, а во лбу как бы открылся третий глаз, из которого стекает алая струйка крови. Ох, не вовремя ты высунулся. Вытаскиваю из лежащей на коленях руки килограммовое стальное яйцо с ребристым хвостовиком и опускаю его в ствол. Ках! Бой продолжается.
Нагнуться, вытащить мину из укупорки, выпрямиться, опустить мину в ствол, поправить горизонтальную наводку, вращая винт, и вертикальную, подкручивая муфту, потянуть за рычаг… Ках! Миномет выплевывает очередной «подарок» своим бывшим хозяевам. На весь цикл уходит секунд десять-двенадцать. При этом надо еще отслеживать места падения выпущенных мин. Пули то и дело выбивают землю из бруствера, но в этой гонке нет времени обращать на них внимание. Муфта поворачивается до упора, немцы приблизились уже метров на двести. Приходится передвинуть втулку на следующее отверстие в трубке и выкрутить муфту обратно.
Резкий выстрел бронебойки прорывается сквозь звуки боя. Пока возился с механизмами наводки, не заметил, что два бронетранспортера выползли на поле и, подобравшись на полкилометра, начали поливать высотку из своих МГ. Видя отсутствие нашей артиллерии, немецкий командир решил поддержать своих пехотинцев. Но это забота бронебойщиков, а я навожу визир на самых шустрых. Ках! Ках! Выпрямившись в очередной раз, вижу, что немцы попятились. Теперь их пулеметы прикрывают отход, продолжая давить нашу оборону. В запале, выпускаю две последние мины по пульсирующему пулеметному пламени. Все, удержались. Для ППШ уже слишком далеко и я в изнеможении опускаюсь на дно окопа рядом с Витьком. Стрельба наверху понемногу стихает.
Сколько все это длилось? От команды «к бою» прошло, наверное, минут пять-шесть. В пределе десять, а Витька уже нет. Я протягиваю руку и закрываю ему глаза. Над окопом нависает борода ротного.
— Живы?
— Не все. Помоги-ка…
Евстифеев тянет сверху, я берусь за ноги, и мы вытаскиваем труп из окопчика. Черт, с виду маленький, а такой тяжелый. Или это я с голодухи ослабел?
— Куда его?
— Тащи на обратный скат. Фрицев выкинем, а наших в их окопе сложим.
Прежде, чем опустить Витька на дно бывшего пулеметного гнезда, обшариваю его карманы в поисках документов. Ничего, кроме обычных солдатских мелочей. Красноармейской книжки у парня нет. Зато находится смертный медальон. Внутри пластмассового футляра лежит чистая, незаполненная бумажка. Карандашом пишу имя: Виктор. Все, ни фамилии, ни года рождения, ни адреса. Возвращаю медальон обратно владельцу и осторожно, как будто он может что-то почувствовать, опускаю его вниз. Рядом, а потом и сверху ложатся другие погибшие, всего шесть человек. Пули и осколки собрали свой урожай. Я направляюсь обратно к окопу, но меня перехватывает ротный.
— Мины еще есть?
— Нет, все выпустил, до последней железки.
— Что дальше делать думаешь?
— Окапываться.
— Это правильно, — одобряет мое намерение Евстифеев, — но есть другое дело — раненых нужно вынести.
— Я же не саниструктор.
— Санинструктора у нас уже неделю нет. Ты пойми, там ходячих нет, а я никого больше послать не могу, каждый боец на счету. Ты мужик здоровый, по одному постепенно утащишь.
Перед высоткой лежит десятка три трупов, почти сливающихся с серой грязью поля. Только по каскам и можно их пересчитать. Еще дальше замер один из бронетранспортеров, второй успел уползти.
— Где раненые?
— Пошли, покажу.
Раненых оказывается трое, все тяжелые. У одного голова обмотана окровавленными бинтами, пытаюсь нащупать у него пульс, не получается. У второго пулей разворочено плечо, похоже, задет сустав. Третий…
— Осколок скулу срезал, — поясняет Евстифеев.
Кого выносить первым?
— Финогенова бери, — видя мое сомнение, ротный указывает на третьего.
Логично. Раненый в голову — непонятно жив или мертв, второй останется инвалидом, это даже мне очевидно. А у третьего еще есть шанс встать в строй. А лицо… В конце концов, люди со всякими лицами живут, а после войны еще и завидным женихом считаться будет. Вешаю автомат на спину.
— Ну, давай!
Закидываю левую руку раненого себе на шею, прихватываю своей левой, правой беру его за талию и встаю вместе с ним. Финогенов стонет от боли.
— Потерпи, солдат. Давай: левой, правой, левой, правой.
Стараюсь всю его тяжесть принять на себя, но мы еле двигаемся. Нет, так дело не пойдет.
— Подожди.
Перевешиваю автомат на шею и беру раненого на «мельницу». Встаю.
— Терпимо?
Тот что-то мычит, но вроде как терпимо. По крайней мере, от боли на каждом шагу не стонет. Интересно, парень-то явно крупнее Витька будет, но того мы вместе с ротным еле тащили, а Финогенова я один пру, и ничего. Или это чисто субъективное — труп всегда тяжелее кажется, чем живой человек?
Однако через пару сотен метров я в этом уже не был так уверен. В Финогенове верных семьдесят килограммов будет, а дорожка еще та. Хоть и стараюсь я в грязь не лезть, выбирать места посуше, но не всегда это удается. Грязь липнет к сапогам, уменьшая и без того невеликую скорость. ППШ качается на шее и на каждом шагу стукает диском по груди. Вроде и не сильно, но так раздражает. Раз, два, левой, правой. Вспомнив начало своей трудовой карьеры, стараюсь не думать о давящей на плечи тяжести и втянуться в монотонный ритм шагов. Раз, два, левой, правой. Вроде, помогает.
А вот и берег. Нахожу спуск, по которому съезжали на лед реки повозки. Берег истоптан и заезжен множеством следов, убитых нигде не видно, значит прошли. Только бы не упасть, только бы не поскользнуться. Осторожно балансируя, спускаюсь на лед. Сверху он уже подтаял, под ногами хлюпает вода, а снизу лед. Скользко. Расставляю ноги пошире и иду мелкими шагами. С левого берега мне уже спешит помощь.
— Отпускай.
Тяжесть сваливается с моих плеч, раненого за моей спиной принимают двое пехотинцев.
Вдоль берега вырыта траншея. Глубокая, даже мне достаточно лишь немного пригнуться, чтобы полностью скрыться в ней, местные могут ходить не пригибаясь. Здесь нас встречает местное начальство.
— Кто такой?
Я протягиваю молоденькому младшему лейтенанту свою изрядно замусоленную красноармейскую книжку.
— Ротный меня послал раненого вынести. У вас санинструктор есть?
— Нет санинструктора. У меня на почти полкилометра двадцать активных штыков есть. Неси на сборный пункт.
— Помощника дадите?
— Дам. Он и дорогу знает.
Сборный пункт в виде большой брезентовой палатки с красным крестом в белом круге расположился в неглубокой балке. Пехотинец исчезает, едва мы опускаем Финогенова на землю у входа.
— Есть кто живой?
Только я сунул нос внутрь, как тут же отпрянул обратно — лучше на свежем воздухе, чем такой атмосферой дышать. На мой крик из палатки выбрался невысокий субъект в некогда белом халате поверх шинели.
— Чего тебе?
— Раненого принимай.
— Откуда? — засуетился субъект.
— С того берега.
— Не наш, стало быть.
— Как это не наш? — удивился я.
— Не из нашей части, — объяснил медик. — Фамилия?
— Финогенов.
— Какой полк?
Хоть бы спросил, куда ранен.
— Откуда я знаю? Документы посмотри. Ладно, пошел я, меня другие раненые ждут.
