Вера Инбер - Почти три года (Ленинградский дневник)
Так было позапрошлым летом. Прошлым летом вокруг памятника цвели уже нехитрые ноготки. В этом году, кто знает, мы, возможно, увидим здесь розы.
Это — история военного Ленинграда, но написанная не на белых листах, а на зеленых листьях.
Самые же огороды, занимавшие два года все газоны и клумбы, теперь раскинутся еще шире, но уже в пригородах и дачных местах, где еще так недавно был враг.
Но долго еще будет лопата огородника натыкаться на осколок снаряда или моток колючей проволоки. И огородник, благоговейно поникнув головой, вновь задумается о бессмертной ленинградской земле, все перенесшей и все победившей.
29 апреля 1944 года
Сажусь работать. Это вернейшее, всеболеутоляющее средство, которое не изменяет. Никогда не изменит… Погода серенькая и дождливая… к счастью.
3 мая 1944 года
Сегодня у нас, в Союзе писателей, открытие выставки, генералитет, банкет и т. д. А я снова лежу. Мой первомайский «выход в свет» обошелся мне дорого, особенно подъем на вышку крыши «анатомички», откуда мы смотрели салют и где меня обдули все невские ветры.
Неужели я так-таки и просижу весь остаток жизни? А я-то мечтала проехаться по Пулковскому меридиану не только на глобусе.
6 мая 1944 года
Сегодня снова зима. Выступала в госпитале в Инженерном замке. Понемногу начинаю ходить.
8 мая 1944 года
В чем состоит так называемая жизненная мудрость? В том, чтобы покорять себе обстоятельства, когда это возможно. И умно покоряться обстоятельствам, если иначе невозможно. Поясню это примером.
Я рассчитывала, что эта весна будет у меня подвижная, радостная, торжествующая. Но вышло не так. Взамен всего этого — серьезная болезнь, которая, видимо, надолго изменит мою жизнь. Никаких поездок: вместо них — сидение дома.
Вчера поехала в город и вернулась оттуда в полном смысле еле живая.
Наконец, начало, хотя и плохо, работать наше радио. И вчера же, после долгого перерыва, сообщение о наших успехах под Севастополем.
9 мая 1944 года
Мы освободили Севастополь. Весь Крым очищен от немцев.
13 мая 1944 года
Вчера, когда ехала выступать на Балтийский завод, Ленинград на прощанье показывал мне себя во всем очаровании начинающихся белых ночей. А до этого — во всем блеске заката.
По мере того как мы переезжали Неву и каналы, вода меняла оттенки, становясь все прекраснее.
На Балтийском заводе, в пролете между подъемными кранами и железными балками, небо было цвета голубиных крыл.
И все же прощай, Ленинград! Это уже наши последние с тобой встречи.
14 мая 1944 года
Навела порядок, уложила ка лето теплые вещи. И порядок, как всегда, успокоил меня. Но ночь была тягостна.
Как это часто бывает, сразу наступила весна. Вчера ездили в город. И он, весь теплый, распахнутый, был подернут дымкой, похожей на горячее дыхание. Уже клубилась пыль, уже первой, не до конца развернувшейся листве не хватало воздуха. Я, еле идущая, с больными ногами, была очень подавлена… Неужели я обречена на неподвижность? А как же те путешествия, которых я еще не совершила?
19 мая 1944 года
Провела в Союзе писателей беседу с «начинающими» на тему «Что такое вдохновение».
21 мая 1944 года
Выступала в Приморском райкоме очень посредственно: была утомлена. А мне на прощанье хотелось бы все делать очень хорошо.
25 мая 1944 года
Прощалась с Ботаническим садом. Мы долго пробыли в оранжерее № 22 — «Ноевом ковчеге», как ее называют сотрудники. Здесь соседствуют растения трех смежных климатов: пальмы, папоротники, орхидеи, кактусы, рисовые колосья, бегонии. Все это совсем молодое, выращенное за время блокады. «Блокадный» банановый молодняк так высок, что его листья упираются уже в стеклянную крышу теплицы. Температура в «ковчеге» такая, как полагается: 16–18 градусов тепла. Градусник висит тут же.
В прозрачном аквариуме произрастает здесь фантастическое растение родом с Мадагаскара — «Увирандра фенестралис», что означает «оконная», то есть живущая на окне.
Видимо, даже на Мадагаскаре, в этом теплом раю, «Увирандра» считается комнатным растением, и этому легко поверить, глядя на ее листья, может быть самые нежные из всех созданий царства флоры. Они состоят из одних только темноватых жилок, без признака обычной зеленой клетчатки. Это легчайшая растительная канва, унизанная пузырьками воздуха.
«Увирандре» не хватает головастиков: пушенные в аквариум, они проглатывают, снимают тонкие пузырьки воздуха, «чистят» листья, делая их совершенно атласными. Но головастики пропали еще во время финской кампании, когда были заминированы все речушки и болота.
На полках стоят рядами молодые кактусы, любимые детища Николая Ивановича Курнакова, недавно умершего. В суровую первую зиму блокады Курнаков спас эти кактусы, взяв их к себе домой и отогревая теплом своей печурки. Жена Курнакова чистила их кисточкой, осторожно пробираясь между колючками: кактус, как только засорятся его поры, гибнет, распадается на части.
В бревенчатом домике, известном нам по выставке прошлого года и по торжественному собранию в честь 230-летия Ботанического института, мы увидели у входа бюст Энгельса на высокой подставке. Одно из первых изданий «Диалектики природы» лежало в витрине под стеклом.
В прошлом году вся выставка целиком была посвящена «дикорастущим» растениям, этим скромным витаминоносителям. В брошюре, выпущенной в то время, в перечне блюд мы встречаем: «зразы с лопухом», «рулет из лебеды», «рагу из купыря», «икра из одуванчиков» — названия, способные вызвать улыбку, если бы они не были так трагичны.
Теперь «дикорастущие» являются только подспорьем к настоящим огородным корнеплодам.
В следующей комнате, помимо специально выращиваемых лекарственных растений — белладонны, валерьяны, алтея, наперстянки, развешаны по стенам и дикорастущие: ландыш, белена, ромашка, липа, полынь, крушина. Многие из них ядовиты и полезны в одно и то же время (диалектика природы).
Увидела здесь цикуту в формалине. И тут же впервые услышала, что не она была причиной смерти Сократа, как это принято думать, а другое ядовитое растение — болиголов. Но, как бы там ни было, вид цикуты все же внушает страх. Это толстое, круглое корневище с ядовитыми железами, как у змеи. Окисляясь на воздухе, они становятся оранжевыми. От корневища отходят шнуровидные корни.
Весной 1942 года, когда изголодавшиеся люди с жадностью набрасывались на каждый зеленый листик, на каждый корешок, ленинградцам очень важно было уметь отличать ядовитые растения.
Круглая оранжерея № 28, с бассейном, где росла «Виктория региа», пострадала три раза: один раз от бомбы и дважды от прямого попадания снаряда. Она была снова разбита уже после того, как мы видели ее в прошлом году.
Рожденная в теплых лагунах Амазонки, «Виктория региа» представляет собой загадку. До сих пор точно не известно — однолетняя ли она и у себя на родине, или только у нас, где ей не хватает света и тепла. Вражеские снаряды и бомбы по-своему «решили» этот вопрос, убив растение и изувечив теплицу.
Когда мы уходили с выставки и шли уже по аллее, нам крикнули вдогонку:
— На яркие скамьи не садитесь, — они только что окрашены!
Начиналось уже восстановление сада.
27 мая 1944 года
Прощались с доктором Месселем. Были в последний, видимо, раз в его владениях, на Центральной станции «Скорой помощи», работавшей в самое трудное время, как хорошие часы, — бесперебойно и безотказно.
Просматривала их дневники. Подробно записан день 19 сентября 1941 года (когда мы ездили на Разъезжую). Тогда пострадали во время работы две медсестры скорой помощи: «Алексеева Зинаида — ранение грудной клетки и обеих голеней — и Маркова Валентина — ранение правого глаза».
Во время этого налета на Дмитровский переулок, длиной всего в 245 метров, было обрушено четыре тяжелых фугасных бомбы. Почти весь переулок разрушен.
Да, все это было. Все это мы пережили.
29 мая 1944 года
Теперь я окончательно узнала все про дигиталис, разведением которого занимался в Ленинграде Монтеверде.
В диком виде дигиталис рос только на Гарце и в Тюрингии. Чтобы не тратить на него валюту, мы стали разводить его на Северном Кавказе и в Белоруссии, но с войной это прервалось.
Трагедия дигиталиса состоит в том, что он не выносит длительного хранения. Весной 1942 года в Ленинграде старый дигиталис целиком утратил свои целебные свойства и Горздравом было дано распоряжение об изъятии его запасов из лечебной сети.
Но что было делать дальше? Сердечная мышца не знает покоя. Особенно тяжко приходилось ей во время блокады, ей нужно было лекарство. И тогда в Ботанический институт поступило предложение от Ленсовета вырастить собственную наперстянку и приготовить к осени препарат.
