Борис Бурлак - Левый фланг
Сразу несколько ракет взлетело над ближним лесом. На роскошных кронах заиграли синие, красные, оранжевые искры дорогого хрусталя. Зарицкий прислушался: нет, ружейной перепалки не последовало. Это немцы спросонья, с перепуга схватились за ракетницы, — что-то им приснилось, значит, страшное, вроде русских разведчиков перед траншеей.
Искры потухли, и ветви зазвенели от порыва ветра, который все чаще набегал с востока, со стороны горного села, где находился штаб дивизии. Лесной проселок впадал в другой, накатанный. Майор ускорил шаг, оглянулся на Акопяна. Маленький старшина едва поспевал за ним в своих широченных, с рыцарскими раструбами, кирзовых сапогах.
— Не отставать! — прикрикнул на него Зарицкий.
Ждет ли Вера или уже спит? Конечно, ждет. Он не помнит случая, чтобы она не встретила его с передовой. Вообще-то сегодня тихо, но тишина — родная стихия шальных пуль. И Вера ждет его, тревожится, придумывая самые невероятные истории. Или фантазирует, как они приедут к нему на родину.
Он и сам сейчас представил себе тот день, когда вернется в родное районное село на Южном Урале. Какой переполох поднимется в рубленом отцовском доме! Сбегутся соседи, начнут расспрашивать о своих, всячески скрывая даже от себя, что давным-давно получены о т т у д а похоронные. Бабоньки, русские бабоньки, до чего же вы наивно полагаете, что на фронте можно встретиться с односельчанами примерно так же, как на полевой дороге или на гумне. Тут во всей дивизии их только трое со всего Урала: он, Зарицкий, Иван Григорьевич Строев да капитан Андрей Дубровин. Что ж, придется утешать, успокаивать, особенно тех, у кого сын, брат или муж числятся среди пропавших без вести. Ликующий и тяжкий будет этот день возвращения на родину: вот когда и ты почувствуешь себя кругом виноватым перед всеми матерями и всеми вдовами. Только твоя мать заплачет от радости, но и она постарается на людях вида не показать, что счастливая. Ну, а потом, когда женщины наревутся досыта, отец скажет глухо, что пора служивому отдохнуть с дороги. Да уж какой там сон: до первых петухов проговорят они с отцом о войне, о царствах-государствах, в которых довелось побывать ему, Константину. Отец не удержится, вспомнит о Карпатах, где воевал в империалистическую. Станет сравнивать, доказывать, что тогда, может, было еще горше. (Отцам простительно, отцы не столько хвалятся тем, что тоже воевали, сколько втайне гордятся молодыми). Потом, рано утречком, он немного приоткроет ставню в горнице и начнет рассматривать награды сына на офицерском кителе, наброшенном на спинку стула. Двадцать лет на весь район был один-единственный орден Красного Знамени — у старого партийца Никанора Федосеевича Скворцова, а теперь — шутка ли! — у одного его Кости два таких ордена, не считая орденов Отечественной войны, Красной Звезды и медалей. В этот-то ранний час, когда мать еще не встала доить корову, отец и даст волю своим чувствам, своей отцовской гордости, не догадываясь о том, что сын тихо присматривает за ним из-под опущенной на глаза ладони. Отец еще не знает, что война приучила сына, разведчика, просыпаться раньше стариков. Отец многого не знает. И придется ему первому сказать о Вере. Он поймет его лучше матери, которая до войны еще облюбовала в снохи п и с а н у ю к р а с а в и ц у и з о л о т ы е р у к и — Татьяну Лужникову. Но, может, больше всех надуется старшая сестренка Паша, узнав, что брат женился на какой-то переводчице. Уж попадет ему от Паши! Мать всплакнет — и все, а сестра, обиженная за свою подругу, не даст покоя до тех пор, пока не приедет от своих родителей Вера с сыном (обязательно, конечно, с сыном!). Тогда и Паша смирится, расчувствуется, взяв на руки крепыша-племянника. Жизнь войдет в семейные берега и посветлеет, как речка после мутного разлива.
Лес кончился, и на побеленной наспех вечерним снегом старой вырубке смутно показалась россыпь крестьянских домиков. На фронте села узнаются ночью не по огонькам, а по жилому пахучему дымку, — его сразу отличишь от порохового дыма.
— Иди, поспи, я загляну на минутку в штаб, — сказал Зарицкий Акопяну.
Вкрадчивым шагом разведчика он вошел в тесную комнату оперативного дежурного. У стены похрапывал, согнувшись в три погибели, незнакомый младший лейтенант, почти мальчик, видно, офицер связи из новичков. Капитан Головной спал за столом, придвинув к себе телефон вплотную и широко облокотившись на застеленный новой картой стол, — Михаил умел спать в любом положении. Зарицкий остановился у порога, собираясь устроить ему побудку позабавнее, но в это время услышал голоса за легкой дощатой перегородкой. Тогда он на цыпочках прошел к столу, с превеликим удовольствием сел в плюшевое резное кресло, не снимая плащ-накидки. В соседней комнате говорили комдив и Строев. Генерал, судя по всему, ходил из угла в угол, горячился, а полковник, наверное, сидел в сторонке и, развернув на коленях свою карту, отвечал негромко, сдержанно. Ну, конечно, они спорят о только что принятом участке.
— Хуже нет сменять этих казаков, — говорил Бойченко, — казаки не любят копать землю. Кочевой народ!
— Да они и не успели еще окопаться, — заметил Строев.
— Ой-ли! Они тут скучали целых пять суток до нашего прихода. Можно было зарыться не хуже кротов. А им только бы менять коней да глазеть на баб. Цыганский табор!
— Однако они свое дело сделали.
— Брось ты, Иван Григорьевич! Вырваться вперед, имея танки, не велика заслуга: дай-ка нам столько танков, мы любого дьявола турнем до самой Вены. Главное — закрепить успех, что называется, в поте лица своего.
— Закрепим.
— Вот-вот, придется устраивать авралы. Не понимаю, за что только дают им гвардейские значки.
— Но ведь и наш корпус включен теперь в состав гвардейской армии.
— Наш корпус, наш корпус! Какие только дыры не затыкали нашим корпусом, начиная с Днепра! И вот с марша сунули опять в какую-то ловушку. Ни траншей, ни блиндажей, ходи и собирай еловые шишки на полянах. А если завтра или послезавтра немцы нанесут контрудар?
— Верно, вполне возможно, — сказал Строев.
Наступила продолжительная пауза. Было слышно, как Строев зашелестел своей картой, разворачивая ее на всю г а р м о ш к у, а комдив, как видно, ждал, что дальше скажет ученый тактик.
— Видите, кратчайшее направление на Будапешт, проходя севернее нас, напрямую срезает дунайскую излучину, — заговорил, наконец, Строев. — Но, замыкая будапештскую луку Дуная, противник может выйти в тыл и всему нашему выступу западнее венгерской столицы.
— Ой-ли! Куда хватил, Иван Григорьевич!
— Такова конфигурация фронта.
— Конфигурация, конфигурация… Положим, Толбухин не допустит до этого.
— Верно. Но северный вариант контрудара весьма заманчивый. На юге кольцо пошире. Бить на Будапешт через Секешфехервар значительно труднее.
— Таким образом, ты исключаешь южный вариант?
— На войне ничего исключать нельзя. Немцы могут ударить и с юга, от Балатона. Для нас с вами и так нехорошо, и эдак плохо.
Они опять немного помолчали. Зарицкий хотел уже войти к ним, доложить обстановку на передовой.
— Как у нас с разведкой? — спросил комдив Строева.
— На завтра готовится группа для ночного поиска.
— Лично проследи, Иван Григорьевич. Я з ы к нужен, вот как, до зарезу. А этот наш Д а н т е с может променять на бабу какое угодно дело. Связался с переводчицей и витает в облаках. Надо будет опустить его на землю. Где он сейчас? Наверное, дрыхнет в мадьярских пуховиках.
— Напрасно вы, Василий Яковлевич. Начальник штаба послал его в бондаревский полк готовить ночной поиск. Майор Зарицкий отлично знает службу и несет ее исправно.
— Ишь ты! Здорово вы защищаете друг друга.
— Вряд ли уместны ваши намеки, Василий Яковлевич, — сухо отозвался полковник Строев.
— Ну-ну, нельзя и пошутить…
Зарицкий вскипел в соседней комнате. Он с силой оттолкнулся от плюшевых подлокотников резного кресла на колесиках, — тронувшись с места, оно ударилось о стол, отчего проснулся Головной, — и сердитой ходкой поступью направился к начальству.
— Разрешите?
— Вот, легок на помине, — сказал комдив, заметно смутившись. — Проходи, проходи. Что там слышно?
— Товарищ генерал, противник ничем себя не проявляет… — начал было докладывать он, дерзко, в упор глядя на Бойченко цыганскими глазами.
— Ишь ты! — перебил его комдив. — А мы тут сидим, гадаем, почему такая тишина на переднем крае.
Начальник разведки терпеливо выждал, что еще скажет командир дивизии, и, как ни в чем не бывало, подробно доложил, что сделано для захвата одного или двух контрольных пленных.
— Как вы считаете, майор, немцы к утру не сменят венгров? — поинтересовался будто между прочим генерал.
— Думаю, что нет. Против нас по-прежнему обороняются с к р е щ е н н ы е с т р е л ы. Я слышал мадьярскую речь всего час назад.
