Владимир Соболь - Кавказская слава
Вдруг остановились. Несколько рук вцепились в локти пленного, сняли с седла, поставили на землю. Под ногами была не трава, но утоптанная земля. Его отпустили. Он услышал гортанный вскрик, и десятки подков ударились в сторону, откуда они приехали. Он ничего не понимал, напряг связанные за спиной руки, но безуспешно. И вдруг услышал новые громкие голоса.
— Швецов! — закричали ему, казалось, прямо в ухо. — Павел! Ну наконец-то!
Повязку сорвали, кто-то, забежав за спину, разрезал ножом веревки. Прямо перед собой он увидел смеющееся, счастливое лицо брата. Они стояли прямо на дороге, подходившей к опушке леса. За спиной Петра майор разглядел остановившуюся колонну: две егерские роты и два орудия в середине. Он открыл рот, чтобы вздохнуть, и вдруг засмеялся страшным, визгливым смехом, сел, почти рухнув, и стал колотить по тощим бедрам исхудавшими кулачками…
IIНеделю спустя Новицкий докладывал о благополучном окончании порученного ему дела. Он стоял посередине большой комнаты, несколько человек вокруг сидели в креслах и на диване — командующий Кавказским корпусом генерал-лейтенант Ермолов, начальник штаба корпуса полковник Вельяминов, сухопарый человек с узким, холодным лицом, правитель канцелярии командующего Рыхлевский, еще несколько офицеров, чьих чинов, должностей и фамилий Новицкий до сих пор еще не узнал. Это обстоятельство его несколько беспокоило: по роду своей деятельности он должен знать все и всех.
— Освобожденный офицер, в общем, здоров. Насколько человек может быть здоров после подобного происшествия. Главным образом его мучает истощение, физическое и психическое. В момент передачи нашему отряду с ним случился нервный срыв. Но я сам сопровождал Швецова к доктору, и тот уверил, что спустя несколько месяцев майор сможет продолжить службу.
Новицкий замолчал.
— Я понимаю, что с ним обращались достаточно скверно, — проронил Вельяминов.
Сергей повернулся в его сторону:
— После неудачной попытки освобождения майора посадили в яму. Приковали к вкопанному столбу, а сверху закрыли досками. Еду спускали ему раз в день. В эту же бадью он складывал руками… отходы. Так продолжалось более года. Ни света, ни воздуха, ни человеческого голоса, кроме окриков тюремщика, он не видел, не слышал.
— Надо было хотя бы парочку повесить! — прорычал Ермолов.
Новицкий остался невозмутимым. Он знал, что имеет в виду командующий. Узнав о несчастье Швецова, генерал приказал собрать в Кизляре всех кумыкских князей, через чьи владения проскакали разбойники с добычей, и объявил, что всех повесит, если они не уговорят чеченцев уменьшить сумму выкупа до реальной. Также Сергею сделалось известным, что прибегнуть к этому средству Ермолову посоветовал князь Мадатов. Впрочем, уговаривать долго грозного генерала и не пришлось.
— По вашему распоряжению, ваше превосходительство…
— Алексей Петрович! — буркнул Ермолов.
Новицкий наклонился в знак благодарности:
— Согласно вашему распоряжению, Алексей Петрович, мне удалось связаться с Султан-Ахметом, ханом аварским, и убедить его внести выкуп за майора Швецова, обещая отблагодарить его вдвое.
— Хорош процент! — зашевелился на стуле Рыхлевский. — Экие ж они, право, разбойники!
— Других здесь, к сожалению, нет. — Офицер в казачьей форме, Сергей вспомнил вдруг его фамилию — Греков, глядел прямо в глаза Ермолову. — Мирные чеченцы, те, что сошли на равнину и поселились у Сунжи, еще страшнее и злее. Днем как будто свои. Ночью — принимают партии с гор и провожают за реку. В станицах сейчас даже днем опасаются пойти за ограду по одному.
Ермолов будто бы и не слышал Рыхлевского с Грековым.
— К Султан-Ахмету сам ездил? — спросил он Новицкого.
— Нет. Не зная местных обычаев, я опасался испортить дело. Нашел нужного человека…
— Фамилия, имя? — опять рыкнул Ермолов.
— Семен Атарщиков, из терских казаков. С детства знаком с чеченцами и лезгинами. Знает языки, имеет кунаков — друзей среди горцев. Поговаривают, что порой ходит с ними в набеги.
— Это как? — Ермолов повернулся всем телом к Грекову. — Русский против своих?
Тот, улыбнувшись, пожал плечами:
— Здесь другая страна, ваше превосходительство. Иные обычаи, иные люди. Знаете ли, с волками жить…
— С волками?
— Говорят, что, когда мать рождает чеченца, в лесу щенится волк. Некоторые наши тоже перенимают здешние нравы. Оружие, одежда, привычки.
— Разбойничать никому не позволю! — громыхнул командующий. — Здешние же нравы подводить буду под законы Российской империи. Возвращаясь из Персии, разговаривал в Нахичевани с местным правителем. Двадцать лет назад ему выкололи глаза по приказанию Ага-Мохаммеда. Чем-то провинился он перед шахом. Что же, и нам такие порядки перенимать?
Новицкий подумал, что мог бы напомнить Ермолову о князьях московских, тверских и прочих, ослепленных своими врагами. Да и угроза повесить кумыкских князей тоже плохо сочеталась с настроением Петербурга. Но рассудил, что в его положении следует говорить только о том, что спрашивают непосредственно.
— Что же этот Атарщиков?
— Через своих знакомых вошел в сношение с Султан-Ахметом, и, как видите, дело решилось.
— Обещанные деньги?
— Переданы тому же Атарщикову.
Ермолов приподнялся, но Греков, предупреждая его вопрос, заговорил сам:
— Отдаст все в целости. С такими поручениями здешние люди шутить не будут.
— Не подстерегли бы.
И чиновник канцелярии, и казачий генерал улыбнулись почти одновременно. Сергей представил себе мощную фигуру пожилого казака, туго обтянутую черкесской, огромный кинжал, прицепленный на пояс по обычаю горцев, длинную винтовку «флинту», с которой тот не расставался и в нужном месте, и подумал, что он бы сам, даже набрав десяток людей, поостерегся устраивать Семену засаду.
— Знающие люди становиться ему на дороге не будут, — убежденно сказал Греков. — А другие ему не опасны.
— Хорошо! — Ермолов положил ладони на стол, показывая, что с этим делом ему уже ясно. — Молодец, гусар, справился. Старайся и дальше.
Новицкий еще раз поклонился и повернулся к двери.
— Оставайся. В том, что будем сейчас говорить, тайны для тебя нет. А пригодиться и здесь, пожалуй что, сможешь. Господа, вы знаете, что целью моего посольства в Иран было утверждение Гюлистанского договора. Фетх-Али-шах решил не испытывать более судьбы и согласился с тем, что все области, поименованные в договоре, остаются впредь за Российской империей. Грузия, Имеретия, Гурия, Мингрелия и Абхазия. Дагестан, Ханства — Карабахское, Шекинское, Ширванское, Гянджинское… Впрочем, Гянджа уже ныне названа Елизаветполем в честь императрицы Елизаветы Алексеевны… Ну а далее прикаспийские — Дербентское, Кюринское, Кубинское и так далее… С ратификацией договора у нас полностью развязаны руки. Мы можем теперь заниматься нашими внутренними делами. И начать следует нам — с Чечни. Посмотрим на карту.
Вельяминов поднялся, подошел к стене и раздвинул закрывающие ее занавеси. Сергей увидел огромный лист, на котором, впрочем, белых мест было много больше, чем нанесенных знаками рек, дорог, городов и горных хребтов.
— В Карабахском ханстве, — продолжал говорить Ермолов, а Вельяминов показывал названные места на карте, — наместником сейчас генерал князь Мадатов. Опытный офицер, тамошний уроженец. Сил у него немного, но князь уверяет, что справится. Приструнит он и Шушу, и Нуху, и Шемаху…
Вслед командующему все рассмеялись рифмованной шутке. Только один Вельяминов остался невозмутим и обозначил тонкой указкой главные города упомянутых областей.
— Дагестан. Огромная горная страна, в которую нам идти пока рановато. Только выдвинем отсюда, от Тифлиса, два батальона с орудиями, чтобы избавить Грузию от набегов. Станут у Алазани и прикроют разом обе дороги на Тифлис и на Елизаветполь. Так лезгин нам больше опасаться не надобно. Остается Терек, на той стороне Кавказа. На левом берегу его станицы казацкие. На правом до самой Сунжи селения мирных чеченцев. Но генерал Греков объяснил нам сейчас, в чем отличие мирного разбойника от немирного. Что до меня, предпочитаю врага открытого. Потому предлагаю перенести наши укрепления ближе к горам, на берег реки Сунжи. Там поставим новую крепость, из которой будем грозить горским хищникам. А потому и назовем ее — Грозной…
IIIОтряд, к которому присоединился Новицкий, от Владикавказа до Червленной станицы шел пятеро суток. Пехота могла бы двигаться даже наравне с конными, но все подравнивали скорость под обоз — несколько десятков телег, запряженных волами. На ночь останавливались еще до темноты и выходили тоже только по свету. Засады чеченской не опасались, рассудив, что одна партия, пусть даже сотни полторы, конных не решится напасть на войсковую колонну, но ловить случайную пулю тоже никому не хотелось. Конвой к транспорту полагался усиленный — послали роту егерей, орудие и полусотню казаков. Еще ехали десятка два конных офицеров и чиновников, командированных в новое укрепление. Командующий жил там уже более месяца, и многие хотели либо разрешить очередное служебное дело, либо просто попасть на глаза начальству в небезопасной ситуации.
