Хеммонд Иннес - Воздушная тревога
— Я хочу поговорить с мистером Вейлом, — сказал я. От меня не ускользнул быстрый удивленный взгляд штатского. — Это очень важно, — добавил я.
— Не понимаю, о чем вы, — произнес он деревянным голосом. Этот тип был очень осторожен.
— Еще как понимаете, — ответил я.
— Кто такой мистер Вейл?
— Может, хватит препираться? — разозлился я. — На случай, если вы этого не знаете, сообщаю, что фамилия вашего офицера Вейл, и он работает библиотекарем на аэродроме Торби. А теперь будьте любезны немедленно проводить меня к нему, мы не можем позволить себе попусту тратить время.
— Зачем он вам понадобился?
— Это касается только нас двоих, — ответил я.
Штатский заколебался, потом все же уступил.
— Ладно, пошли.
Нас повели по краю карьера — часовые шагали по бокам, а захвативший нас штатский замыкал шествие. В карьер мы вошли по дороге. Когда мы двинулись вдоль шеренги грузовиков, стоявшие вокруг люди замолчали. В их любопытстве сквозило нервное напряжение, что меня ничуть не удивило: они повели опасную игру. Если они попадутся, им грозит смерть, да и при удачном исходе операции возможность гибели отнюдь не исключена.
Когда мы приблизились, Вейл обернулся. Он присматривал за погрузкой оставшихся машин и не выказал удивления, увидев нас, только разозлился.
— За каким чертом вы привели сюда этих людей, Перрет?
— Как вы и ожидали, сэр, из дома они удрали, — ответил наш страж. — Я задержал их вон там, на краю карьера.
— Хорошо, но какого дьявола вы тащите их ко мне? Распоряжения вам известны. Уведите!
— Так точно, сэр, но вот этот человек, — тут он указал на меня, — знал ваше имя и настоял на встрече с вами. Сказал, что это важно.
Вейл повернулся ко мне.
— Ну, в чем дело, Хэнсон? — резко спросил он.
Наше непрошеное появление встревожило его, он сгорал от нетерпения; близился звездный час, ради которого этот человек трудился шесть лет. Вейл всему отвел место, даже мне. Я мог понять его раздражение.
— Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что игра окончена, — сказал я. — Командование Торби знает о вашем плане все.
Это прозвучало жидковато, но ничего лучшего я тогда придумать не мог.
Его густые брови приподнялись в знак недоверия. План был разработан слишком тщательно, и Вейл непоколебимо верил в себя. Я почувствовал, что теряю самообладание.
— Вы пытались убрать меня, — продолжал я, — потерпели неудачу. Я рассказал все, что знал, Уинтону. Сначала он мне не поверил, но я показал ему схему, которую вы мне подсунули, и это убедило его принять меры предосторожности.
Едва я упомянул о схеме, как в глазах Вейла отразилось внезапное сомнение. Он заколебался, но тут же захохотал. Смех был естественный и непринужденный.
— Ну куда это годится, Хэнсон? Если Уинтон действительно принял меры, с чего бы это вы стали предостерегать меня? И вообще — зачем вы явились сюда? — Он взглянул на часы. — Извините, одну минуту…
Оставив нас, он зашагал вдоль ряда грузовиков, чтобы напутствовать очередную группу. Едва она уехала, Вейл вернулся. Он улыбался, и его взгляд на мгновение встретившийся с моим, был холоден.
— Ну, Хэнсон, похоже, наши пути расходятся, заявил он. — Я отправляюсь дальше. Надеюсь, что к величайшей победе, победе, в сравнении с которой даже падение Франции покажется мелочью. В каком-то смысле это моя победа, поскольку план принадлежит мне, а без захвата аэродромов истребителей мы не смогли бы осуществить вторжение в Британию.
Он умолк и на мгновение отдалился от нас. Глаза его приобрели отсутствующее выражение, взор устремился к храму победы, уже возведенному фантазией. Внезапно эти глаза оживились, вспыхнули, транс прошел…
— Ну, а вы… вы отправитесь… — Вейл развел руками, и жест получился каким-то странно чужим, не свойственным англичанину. — Мне очень жаль. Я восхищен вашим умом и самообладанием. Вы разглядели то, чего не увидел никто другой. Вы пытались втолковать им, что к чему, но вас не пожелали слушать. Жаль, что вы не уснули мирным сном там, на ферме, удовлетворившись сознанием собственного заблуждения. Я был уверен, что Райэну удастся одурачить вас. Он милый старик, и как соответствует обстановке, а? Он рассказывал вам об англо-бурской войне?
Я кивнул.
— Так я и знал. Полагаю, однако, он не упомянул о том, что сражался на стороне буров, а не англичан? Позвонив мне, он сказал, что ваши подозрения касательно его дома улеглись. Что же их воскресило? Грузовики?
Я снова кивнул.
— Да, я этого опасался. Потому-то и отрядил Перрета присматривать за вами, — он снова взглянул на часы. — Впрочем, ваши действия даже придали игре некоторую пикантность. Я рад, что был знаком с вами. Прощайте.
Он поклонился с серьезным и непринужденным видом, потом повернулся к человеку, которого именовал Перретом.
— Посадите этих двоих в их грузовик и отвезите назад, мимо Роубака на холм в Форест-Роу. На первом повороте есть довольно крутой обрыв, опрокиньте с него грузовик и подожгите. Вам ясно?
— Ясно, сэр, — многозначительно проговорил Перрет.
Вейл отвернулся. Вопрос был улажен. Момент даже нельзя было назвать напряженным, способным поразить воображение. В словах Вейла не отразилось никаких чувств, ни малейшего волнения. Приказ он отдал спокойно и деловито, будто речь шла о привычном будничном деле, а не о зверском убийстве. Больше всего поражало то, что в облике Вейла не было ровным счетом ничего зловещего, а в манере говорить — ни малейшего оттенка враждебности. Я не мог ненавидеть его, оказалось, мне даже трудно возлагать на него какую-то вину, мы с Мики были лишь пешками, угрожавшими его ферзю; песчинками, способными повредить мягкий, отлаженный механизм его плана. Наша смерть была необходима, и он отдал соответствующую команду в интересах своей страны, не проявив абсолютно никакого интереса к тому, как мы прореагируем на вынесенный им смертный приговор. Наш жалкий вид не вызывал у него и тени злорадства, и оттого убийство показалось мне чуть ли не нормальным явлением. На грядке с кабачками завелись два слизня, и он их раздавил, только и всего.
Сперва меня поразила лишь безучастность, с которой совершалось это убийство, но потом, когда мы, зажатые с боков часовыми, спотыкаясь, потащились к вереску, пришел страх. Перрет повел нас прямиком к нашему грузовику. Сразу было видно, что он прекрасно знал, где стоит машина.
Поначалу я едва ли понимал, что эти простые слова, произнесенные Вейлом так буднично, означают, что через несколько минут мы умрем. Но когда нас скрутили веревками и бросили, будто мешки, в кузов грузовика, прикрыв брезентом, до меня дошло все значение приказа: «Подожгите грузовик». Может, когда он загорится, мы еще будем живы? Интересно, мгновенно ли наступает смерть от огня? Я задрожал. Что это такое — умирать? Я никогда особенно не задумывался о смерти, считая ее чем-то невероятным. Эх, если б только я спокойно уснул, как Мики, и не слышал этого рева ползущих по вереску грузовиков! А впрочем, если план Вейла осуществится, через какой-нибудь час наш орудийный расчет, скорее всего, тоже погибнет…
Я перевернулся в темноте.
— Мики! — я говорил тихо, зная, что один из часовых залез к нам в кузов. — Мики!
— Ну что? — его голос звучал хрипло и с натугой.
— Прости, Мики, я не думал, что все так кончится.
Он не ответил. Злится, наверное, подумал я. Мики имел на это полное право.
— Мики, — повторил я, — прости. Больше мне нечего сказать… Сам знаешь, как это бывает. Мы могли выудить крупную рыбу, но не повезло. Он оказался слишком умен для нас с тобой.
Я слышал, как Мики что-то сказал, но слова потонули в дребезжании трясущегося грузовика. Набирая скорость, машина неслась по ухабистой дороге, которая вела к шоссе.
— Что ты говоришь? — переспросил я и внезапно увидел его лицо рядом с моим.
— Ты можешь перестать драть глотку или нет? — тихо сказал он. — Я лежу на твоем ноже. Наверное, вывалился у тебя из кармана, когда нас швырнули сюда. Я пытаюсь его открыть.
Я замер, не смея надеяться и гадая, как велики будут наши шансы, даже если нам удастся перерезать веревку, стягивавшую руки и ноги. Под брезентом был кромешный мрак, сильно воняло солодом. От тряски мое плечо больно билось обо что-то. Я перевернулся на другой бок, одновременно грузовик резко вильнул влево, отчего меня бросило на спину, а голова сильно стукнулась о доски настила. Потом дорога стала ровнее — мы выехали на шоссе. Я склонился над Мики и сказал:
У нас осталось четыре минуты, не больше.
— Ладно, ладно, — проворчал он, — не дергайся, я открыл эту дуру.
Я почувствовал, как его тело прижимается к моему. Мики весь напрягся, борясь с веревками, потом вдруг расслабился, подтянул ноги. Его правая рука двигалась воровато, но свободно!
