Петр Сажин - Севастопольская хроника
После очередного налета механик долго не всплывал. Пришлось Глухову взяться обожженными руками за шкентель и тащить механика из воды.
Как дошли до Новороссийска, сколько их ни спрашивали, ответить не могли.
Из Новороссийска Глухова после обработки ран эвакуировали в Невинномысск. Тут состояние его ухудшилось, и пришлось прибегнуть к переливанию крови. Это его поставило на ноги.
Он уже стал лучше себя чувствовать, но на Кубань прорвались немцы, началась эвакуация Ставрополья. Авиация противника бомбила города и станции, поджигала поля.
Транспорта не хватало. Глухов вместе с ходячими ранеными пошел пешком до станции.
Обмундирование раненым не сумели выдать, и они в путь отправились в халатах и тапочках.
До станции было всего-то ничего, а шли чуть ли не двое суток. Шли не одни, а в потоке беженцев с Кубани, Ставрополья и Ростовской области. Шли в пыли и гомоне. Несколько раз над ними, снижаясь чуть ли не до самой земли, проносились самолеты.
Кое-как дошли, сели в рабочий поезд — на открытые площадки. Ехали несколько часов, пока не догнали санитарный состав.
Пересели в классные вагоны, устроились хорошо, а ехать долго не пришлось — авиация противника разбила впереди железнодорожное полотно…
…До Тбилиси добирались где пешком, где на поезде. И здесь двигались по дорогам в одном потоке с беженцами, а их было несметное количество, и большинство женщин с детьми. Шли босые — госпитальные тапочки давно уже разбились вдрызг.
Шли с заскорузлыми повязками, на руках несли малых ребят, которые прижимались к ним, как к отцам родным, и это отогревало душу и полнило быстро убывающие силы.
Когда добрались до Тбилиси, Глухов попал в Центральный военно-морской госпиталь. Соседи по палате расспрашивали, как удалось ему добраться от Невннномысской в больничном халате, да еще босиком. Он неопределенно улыбался и пожимал плечами, думая о том мальчонке, которого нес столько дней на своей спине, сделав люльку из старой шали. Вздыхал, думая о своих пострелятах…
Морской госпиталь в Тбилиси был отлично оборудован, и врачи знали свое дело не хуже, чем он свое: лечение шло хорошо, но медленно. Глухов изнывал от тоски по флоту, по товарищам и по семье: ведь с тех пор, когда он вернулся из горящего Севастополя, прошло черт знает сколько времени. Чего тут лежать — раны на нем заживают как на собаке! К тому же на Кавказском побережье находилась его семья, эвакуированная из Севастополя, — хоть бы одним глазом взглянуть на своих! А там и в дивизион. Пора! Немцы уже рвутся к Туапсе и подходят к кавказским перевалам.
Он уговорил госпитальное начальство отпустить его и даже написал расписку, что никаких претензий к госпиталю иметь не будет, что чувствует себя здоровым и дальнейшее пребывание в госпитале в то время, когда немцы пытаются захватить Кавказ, он считает для себя невозможным.
…Не сразу Глухов приступил к командованию дивизионом, но рядом с товарищами, рядом с кораблями поправлялся быстро: рана на бедре за росла диким мясом — рубец образовался прочный, как шов электросварки.
Наступило лето 1943 года. Москва артиллерийскими салютами приветствовала воинов, с боями шагавших по лесным дорогам Белоруссии и по степям Украины. Красная Армия освобождала город за городом. Уже кони генерала Кириченко чуяли прохладу днепровской воды. Уже в дальномер был виден Киев и на подступах к Бахмачу вели бои войска Рокоссовского. Войска Малиновского и Толбухина штурмовали Лозовую, Чаплино, Волноваху и Мариуполь. Азовцы высадились на западный берег. А здесь, на крайней точке левого фланга, линия фронта не сдвинулась и на сантиметр: немцы все еще сидели в Новороссийске. Со стороны суши их защищали горы, с моря подковообразная бухта.
Приближалась осень, а немцы по-прежнему занимали Новороссийск. Наконец Ставка решила — взять город!
Войска Северо-Кавказского фронта должны были наступать со стороны станицы Крымской, войска Приморской группы — с Малой земли и Новороссийского шоссе.
Морякам поручалось нанести удар в лоб: прорваться в Цемесскую бухту, уничтожить сложную полосу береговых укреплений и захватить важнейшие опорные пункты в городе.
Девятого сентября к порту потянулась морская пехота. Моряки шли по зеленым улицам Геленджика в маскировочных костюмах и бескозырках. Из полурасстегнутых курток виднелись белосиние полосы тельняшек. У многих автоматы через плечо, гранаты на поясах. Люди тащили штормтрапы, бревна, длинноствольные противотанковые ружья, катили пулеметы и противотанковые пушки.
Посадка на суда производилась в темноте. Один за другим катера отваливали от причала и тихим ходом покидали бухту.
В ночь на десятое сентября причалы опустели. Кругом пала тишина.
К двум часам тридцати минутам ночи все суда подтянулись к Кабардинке и тут притаились.
И когда с командного пункта, разместившегося в Кабардинке, контр-адмирал Георгий Никитич Холостяков дал сигнал начать штурм — земля вдруг вздрогнула, закачалась, небо осветилось и заиграло разноцветными огнями трассирующих пуль и зенитных лучей.
Ураганный огонь морских батарей Матушенко, Солуянова, Зубкова и Давиденко, огонь армейской артиллерии, «катюш» и «Иванов грозных» был так могуч, что порой казалось, на горе Колдун началось извержение вулкана невиданной силы.
Десантники и моряки зачарованно слушали гул артиллерийского урагана, и, когда он начал утихать и в небе над бухтой повисли огни сигнальных ракет, суда пошли к Новороссийску.
…Вход в порт представлял из себя узкие ворота между западным и восточным молом, которые защитными стенками отгораживали Цемесскую бухту от моря. Ворота были закрыты толстыми металлическими сетями, любой корабль при попытке войти в гавань непременно запутался бы в них.
Открыть ворота, то есть подорвать боны, разрезать сети, должен был лейтенант Крылов.
Но ему это не удалось.
Выход из создавшегося положения нашел Дмитрий Глухов. Подтянув катера своего дивизиона к молу, Глухов подал сигнал всем оставаться на месте, а сам стал на курс и дал самый полный ход, а когда катер подлетел к воротам, поставил ручку на «стоп», сзади набежала разведенная им волна, она подняла «охотник» и своей огромной инерционной силой перебросила его через то место, где под водой висела стальная сеть…
За Глуховым, применяя этот же маневр, в гавань влетели и остальные катера…
В эту бурную ночь Глухову пришлось не раз принимать смелые и неожиданные решения. Когда катер, на котором он первым ворвался в бухту, подходил к причалу, обнаружилась в его корпусе… торпеда. Как она попала и застряла в днище, никто не заметил в горячке штурма.
Выслушав донесение, Глухов приказал продолжать поход. После высадки десанта он полным ходом пошел к воротам. Здесь приказал механику запустить моторы «враздрай».
Катер затрясся, торпеда… выпала и пошла на дно.
Шестнадцатого сентября Москва впервые салютовала Южному флангу. Дмитрий Андреевич Глухов за боевые отличия, находчивость и героизм при штурме Новороссийска был произведен в капитаны III ранга и награжден орденом Ленина и орденом Суворова III степени.
После Новороссийска Дмитрия Глухова с его катерами видели в Анапе, в Соленом озере и, наконец, в Кроткове перед форсированием Керченского пролива.
Здесь, на проливе, его и настигла смерть…
…Три часа Дмитрий Глухов бессменно находился на мостике сторожевого катера «СК-0102». Он возглавлял боевое охранение каравана судов, перевозивших снаряды и продукты гарнизону Эльтигена.
На проливе всюду шныряли прожекторные лучи, над головой повисали светящиеся авиабомбы, взвивались ракеты…
Караван шел сторожко — Глухову не хотелось ввязываться в бой. Однако пройти незамеченными не удалось — торпедные катера и быстроходные десантные баржи выследили и напали на него.
Глухов приказал каравану идти самостоятельно, а сам завязал бой с катерами и баржами противника.
Немцы вели очень сильный огонь. Командир катера просил Глухова поберечься, сойти в салон и отдохнуть, но тот отвечал односложно: «Ничего» — и продолжал стоять на мостике.
Опасаясь за судьбу каравана, Глухов пять раз бросал катер в атаку.
Каравану оставалось до крымского берега пройти каких-нибудь триста метров. В это время немцы вдруг разгадали маневр Глухова, оттянувшего на себя весь огонь, и ринулись наперерез. У Глухова не было иного выхода, и он пошел в лобовую атаку.
— Умрем, но приказ выполним: снаряды и продовольствие должны быть доставлены в Эльтиген! — сказал он.
Во время этого боя, боя, который дал возможность транспортным судам достичь крымского берега, Глухов был тяжело ранен осколками разорвавшегося снаряда.
Второй снаряд вывел из строя катер: отказали моторы, заклинился руль и замолчали пушки и пулеметы. Палуба была залита кровью. Ослабевший от раны Глухов упал. Когда его подняли, он огляделся и, заметив у крымского берега караван со снарядами и продуктами, сказал:
