Игорь Шелест - Крылатые люди
В экипаже Владимира Драгомирецкого вторым летчиком был тогда Аркадий Каракозов — обаятельный армянин, никогда не унывающий, смелый и люто ненавидящий врага парень. В сорок втором они летали, преимущественно занимаясь днем и ночью боевой аэрофотосъемкой на Сталинградском фронте. Драгомирецкий и тогда уже был признанным мастером этого тонкого дела. Именно тонкого и трудного, особенно если иметь в виду, под каким ураганным огнем его приходилось выполнять.
И вот однажды, когда экипаж Драгомирецкого готовился к ночному полету на фотографирование вражеских позиций, Каракозов удивил своего командира тем, что рассовывал по карманам комбинезона двухкилограммовые бомбы.
— И что ты намерен с ними делать? — спросил Драгомирецкий.
Аркадий вскинул на него задорные глаза:
— Как что? Когда ты, командир, будешь фотографировать вражеские блиндажи, я, чтоб не сидеть без дела, попробую бомбить.
Владимир только улыбнулся.
И вправду, когда среди снарядных разрывов Владимир вел самолет, а штурман производил аэрофотосъемку, Аркадий, склонившись над люком, извлекал из карманов свои «гостинцы» и отправлял их вниз. Покончив с ними, он сказал:
— Хоть этим, командир, я дал понять, что мы их сегодня фотографировали.
Не раз Драгомирецкий слышал от своего второго летчика:
— Командир, я все равно стану Героем!
В такие моменты Владимир с любопытством присматривался к Аркадию, сидевшему справа от него. Сам он, Владимир, со своей скромностью и деликатностью никак сперва не мог уяснить, откуда эта отчаянная самоуверенность?
Услышав впервые от Каракозова "Я все равно стану Героем!", Драгомирецкий лишь улыбнулся, решив, что это какая-то запоздалая мальчишеская бравада. Но позже, прислушиваясь к каракозовской интонации, видя в его глазах неистовую веру в собственные силы, наблюдая, наконец, в каждодневных полетах его отчаянную храбрость, Владимир понял, что Аркадию все дано, все в нем есть, чтоб стать Героем, и "накопление героизма по крохам" Каракозова не устраивает. Вот почему он ждет не дождется случая, чтоб совершить поистине геройский поступок и получить всеобщее признание своего «запрограммированного» героизма.
В сорок третьем году Аркадий Каракозов стал командиром корабля. У него подобрался экипаж ему под стать. Все пять человек на борту — парни разных национальностей.
Этот каракозовский экипаж воевал в составе 14-го гвардейского полка, которым командовал Вениамин Дмитриевич Зенков.
В 1944 году 15-я дивизия АДД стала летать на помощь борющейся с фашизмом Югославии. Как-то ночью, возвращаясь с боевого задания, идя вдоль побережья Черного моря, Аркадий Каракозов заметил два самолета, беспечно идущие с зажженными бортогнями со стороны моря. Сообразил, что это вражеские самолеты, возвращающиеся после бомбардировки, может быть Керчи, Севастополя…
Пользуясь тем, что его неосвещенный самолет не заметили вражеские летчики, Аркадий пошел наперерез, пристроился снизу к этим самолетам, убедился, что это «юнкерсы», и дал команду своим стрелкам открыть по врагу огонь из крупнокалиберных пулеметов.
От первой же очереди один из «юнкерсов» загорелся. Второй, мгновенно погасив огни, ринулся круто вниз.
Прилетев к себе на аэродром, Каракозов доложил командованию о выполнении задания и между прочим о встретившихся ему на обратном пути вражеских самолетах, о том, что он их атаковал, поджег один и, возможно, вынудил сесть другой.
183
Подвиг Аркадия изумил всех в дивизии. Прилетающие вслед за Каракозовым экипажи докладывали, что видели в районе побережья падающий в пламени самолет.
Не дожил Аркадий Каракозов до геройского звания. Погиб вместе со своим экипажем — "Сынами России" — в 1944 году от разрывов вражеских зенитных снарядов, когда наша победа была уже предрешена.
И сейчас, через много лет, я вижу иногда, как воодушевляются ветераны АДД — боевые друзья-летчики 15-й дивизии, когда вспоминают своего товарища-героя Аркадия Каракозова.
В Генштабе полагали, что стратегически важный мост через Десну в Брянске подорван. По другим же сведениям мост будто бы был цел и по нему продолжали двигаться немецкие воинские эшелоны. Верховный главнокомандующий приказал срочно, в течение суток, дать ему точный ответ: действует ли мост?
Это могла показать только аэрофотосъемка. Ее и поручили выполнить АДД.
Уже сама постановка задачи говорила и о значении моста, и о сильнейшей противовоздушной его обороне, имевшейся у противника, и наконец о том, как трудно — даже с пикирующего самолета! — попасть бомбой в такую цель, как мост, кажущейся с воздуха натянутой ниткой.
Взвесив все обстоятельства, командование АДД решило провести аэрофотосъемку в ночное время, — ночью ее можно было выполнить с наименьшим риском для экипажа. При выборе летчика для выполнения этой боевой задачи остановились на Владимире Драгомирецком.
Апрельская ночь 1943 года выдалась хоть и темная, но благоприятная для аэрофотосъемки: воздух был чист, по-весеннему прозрачен.
Они дерзко вышли сразу же на мост, рассудив, что немцы сперва попробуют не обнаруживать себя одиночному самолету, и не ошиблись. Нигде не было ни единого огонька, но слабый лунный свет, пробивавшийся сквозь слоистые облака, выявлял Десну с ее характерными изгибами, и летчики были убеждены, что находятся над целью своего полета. Сброшенная ими фотоавиабомба, как гигантским рефлектором, озарила огромный круг местности под ними, выявив контрастно все неровности рельефа. Штурман Щербаков занимался своим делом: уставясь в визир, отсчитывал секунды. Драгомирецкий и вовсе замер, ведя машину так, чтобы она не дрогнула, не накренилась. Им было некогда глазеть по сторонам. Как раз в этот момент первые лучи прожекторов раскинулись веером и заметались овалами белых отсветов по потолку облаков, то на мгновение замирая, то шарахаясь вдруг неожиданно в сторону, как это делает человек с завязанными глазами, пытаясь, растопырив руки, ухватить кого-то при игре в жмурки. То и дело луч проносился совсем рядом с самолетом. Драгомирецкий не выдержал, спросил:
— Ну как там у тебя?
Помедлив несколько секунд, Щербаков выпрямил спину:
— Все, командир, три снимка сделал. Порядок!
— Осечки не будет?
— Не будет.
— Смотри.
И тут их поймали лучи прожекторов, эти жадные ручищи стали торопливо тискать, обжимать. Их мертвенный свет заполнил всю кабину, хоть глаза прикрывай рукавом. Летчик вздрогнул, услышав резкий возглас штурмана:
— Началось, командир! Взгляни направо. Владимир покосился в сторону из-под руки, и то, что он увидел, невольно втиснуло его в кресло, заставило сжаться. Словно из жерла кратера расшвыривался огонь и чад — такое буйство снарядных трасс и разрывов вокруг творилось. Что было силы он крутанул штурвал влево, опрокидывая самолет в отвесный крен, и ощутил, как повисает на ремнях.
Десять, пятнадцать, двадцать секунд падения спиралью и… тьма-тьмущая! Как в погреб канул, выскочив из прожекторного света. Глаза еще не видят, а грудь клокочет радостью.
Осторожно, плавно вывел он машину из глубокого крена и, переведя моторы на форсажный режим, стал удаляться от этого пекла. Сперва, не разворачиваясь, как шел, потом, когда беснование зенитных пушек осталось позади, неторопливо развернулся над Брянскими лесами и, ощутив запоздалый холодок, перетряхнувший спину, полетел к себе на северо-восток.
Им повезло: через полтора часа Драгомирецкий вполне благополучно посадил самолет на своем аэродроме. Не успел летчик выключить моторы, как к самолету подкатили штабники, извлекли кассету и помчались в лабораторию проявлять пленку.
Доложив командиру полка, Драгомирецкий со Щербаковым могли идти ужинать. Но им не терпелось узнать, получились ли снимки.
Потолкавшись немного в штабе, они не выдержали и спустились в лабораторию. Стушевались, увидев там группу генералов, высоких воинских начальников. Сообразили, что и они ждут не дождутся проявления фотопленки. Летчики присели в уголке. Вскоре до ушей донесся такой разговор:
— Ну что? Мост есть? — спросил через дверь один из генералов, очевидно старший.
Из проявочной донеслось:
— Кажется, есть…
Потом дверь распахнулась, и лаборант вынес на вытянутых вперед руках провисающую сырую пленку, стал развешивать ее на шнурке, как полотенце.
Концы пленки свисали почти до пола. Старший генерал приблизился к ней и, не прикасаясь руками, принялся напряженно рассматривать кадры; ему пришлось даже опуститься на колени. Все другие генералы обступили его и следили за выражением его лица. А лицо между тем с каждой последующей секундой обретало все большую убежденность в чем-то весьма важном. Наконец генерал встал:
— Никаких сомнений: мост цел! Теперь все ринулись к пленке.
