Богдан Сушинский - Ветер богов
— Почему вы считаете, что я обязан знать это? Да к тому же верить вам на слово?
— Хотя бы из вежливости, — вновь усевшись за стол напротив Скорцени, Мария-Виктория проводила взглядом двух коммандос, которым так и не пришлось исполнить свою миссию, и, капризно поджав губы, обратила взор на «первого диверсанта рейха».
— Из вежливости я могу простить вам что угодно, но только не шантаж с помощью этих двух недоученных макаронников — уж извините меня за мой германский национализм.
— Тем более что они немцы.
— Тем хуже для них.
— Итальянские, конечно. Из региона Трентино-Лльто-Адидже. Господин Муссолини активно использует выходцев из этого края, чтобы укрепить свою безопасность, эксплуатируя прогерманский дух этих вояк, — спокойно объясняла Сардони, уводя штурмбанн-фюрера от разговора о шантаже.
— Но ваши горлодавы, судя по всему, больше заботятся о своем будущем, нежели о судьбе Третьего рейха.
— Они исходят из того, что очень скоро всем нам придется почувствовать себя естественными союзниками, противостоящими коммунистическому нашествию. Неужели это так трудно понять?
— …Помня, что американцы и англичане окапываются уже где-то в окрестностях Флоренции, — неожиданно согласился диверсант.
— Так, может быть, вы все же угостите даму вином, штурм-баинфюрер? — воспряла духом итальянка, считая, что общий язык между ними наконец-то найден.
Наполняя бокалы, Скорцени вновь взглянул на часы.
— Сейчас появятся мои камикадзе и отведут наш СС-ковчег к пристани, — княгиня чуть отклонилась в сторону, чтобы через открытую дверь каюты видеть, что происходит на берегу. — А вот и они. К завтраку мы в любом случае успеем. Поэтому не будем увлекаться. Послушайте меня, Скорцени: мое приглашение посетить виллу «Орнезия» остается в силе и не нуждается ни в каких подтверждениях.
— Кажется, мы уже выяснили это.
— Но при одном условии: вы появитесь у меня только тогда, когда поймете, что ваш германский патриотизм способен уступить место патриотизму общеевропейскому. И что, несмотря на свою библейскую преданность фюреру — живому или к тому времени уже мертвому, способны сотрудничать с англичанами, французами и итальянцами, создавая новую Европу. И чтобы я получила право со спокойной совестью лгать, будто господин Скорцени пришел к идее такого возрождения давно, еще до завершения Второй мировой.
— Общение с монахом Тото не прошло для вас бесследно, княгиня Сардони. Его мысли вы теперь излагаете дипломатической скорописью выпускницы Оксфорда. Но вынужден признать: условия очерчены вами довольно ясно.
— В таком случае начнем все сначала: так есть среди гостей князя Боргезе конструктор Вернер фон Браун?
— Естественно.
— Скрывающийся по документам под именем господина Штрайдера?
— Абсолютно верно.
— Что-то слишком поспешно вы признаете этот факт, — подозрительно прищурилась княгиня.
— Опасаюсь, что мое упрямство будет стоить мне завтрака. Для меня это слишком большая жертва. Даже во имя новой непорочной Европы, по полям которой немцы будут ходить в обнимку с англичанами и французами, искоса поглядывая на русских. Вы со своим монахом Тото решили убрать конструктора?
— Что вы, господь с вами! — изумленно отшатнулась Мария-Виктория. Мысль о всяком убийстве, от кого бы она ни исходила и какую цель ни преследовала, по-прежнему вызывала у нее стойкое неприятие. — Так вы этого боялись? Мне нужно было сразу же предупредить, что речь идет не о террористическом избавлении мира от «страшилища Лондона», а всего лишь о попытке наладить контакты с ним.
— В которых заинтересован Лондон?
— Постольку поскольку. Понимая, что доктору фон Брауну трудно будет работать в Лондоне, каждый день наблюдая плоды своей деятельности, воплощенные в городские руины. Правда, мне стало известно, что здесь, на вилле, вы обдумываете способы нанесения ударов по Нью-Йорку, в том числе и с помощью ракет, пилотируемых летчиками-камикадзе. Которые собираетесь доставлять к берегам США на подводных лодках. Я не права?
— Эти приготовления будет очень трудно сохранять в тайне. Можете записать их на счет своей шпионской проницательности. Какие еще цели относительно фон Брауна вы преследуете?
— Моя задача заключается только в одном: идентифицировать личность господина Штрайдера, установить, находится ли на вилле Вернер фон Браун. И под каким именем он здесь скрывается. Как видите, я совершенно откровенна с вами. Если вам понадобятся какие-то сведения от меня, я готова. Но только в пределах идеи сотворения Новой Европы.
Тем временем на плот ступили камикадзе. Не проронив ни слова, они угрюмо взялись за весла и, столкнув ковчег с отмели, направили его к казарме смертников.
— Знает ли о вашей миссии князь Боргезе?
— Естественно. Однако о фон Брауне мы с ним не говорили. Князь никогда раньше не встречался с конструктором. Могли подсунуть двойника.
Скорцени удивленно покачал головой. Ответ явно озадачил его.
— Однако несколько минут назад вы утверждали, что если бы он узнал о ваших намерениях…
— К тому времени у нас с вами сложился совершенно иной характер отношений. Я вынуждена была… обычная ложь профессионала. Хотя и получилось довольно непрофессионально.
Весельщики трудились вовсю, словно участвовали в гонках. Горный ветер наконец-то проник и в эту чашу, и плот мерно покачивался на барханах волн, вспенивающих Алессандрию, словно предштормовой океан.
— Непрофессиональная ложь профессионала. Случается, дьявол меня расстреляй. А что Боргезе? Тоже прельстился будущим Новой Европы?
— Лишь в какой-то мере. В той, в какой оно связано с Бенито Муссолини. Князь почему-то до сих пор ставит на него как на политика. А жаль.
— Англичане имеют виды и на князя Боргезе?
— В общем плане он не представляет для них особого интереса. Другое дело вы, штурмбаннфюрер Скорцени. Относительно вас у них особый интерес.
— Нужна моя голова?
— Этим они переболели. Открыли для себя, что опыт ценнее головы. Он пригодится им при создании особых диверсионных школ, которые смогли бы готовить новых Скорцени, Виммер-Ламкветов, Штуберов, Гольвегов… Послушайте, штурмбаннфюрер, вам не кажется, что ваш кивок головы, касающийся Вернера фон Брауна, уже с лихвой окупился теми сведениями, которые вы получили от меня?
— Стал бы я кивать, если бы не рассчитывал на соответствующую плату.
И они рассмеялись.
В поцелуе, которым Отто Скорцени одарил все еще не расстрелянную им итальянскую княгиню, тоже было больше от шпионско-диверсионного риска, чем от риска быть приревнованным к «смазливой итальяшке» со стороны ревнивицы Фройнштаг.
33
Оказавшись в машине, Лукина, с минуту молча посматривала на подполковника, как будто пыталась определить, что на самом деле ему известно о ней и можно ли ему довериться.
— То, что вы сообщили майору о моей казни… Это правда? — несмело спросила она, так и не придя ни к какому выводу.
— Все зависит от того, как вы будете вести себя дальше.
— А как, на ваш взгляд, я вела себя до сих пор?
— Достаточно благоразумно.
— Это не ответ, господин подполковник, — неожиданно молвила она по-японски.
— Вы владеете языком метрополии? — попытался Имоти удивиться. Однако далось ему это с трудом. — В тюрьме знали об этом?
— Нет, конечно, — вновь перешла на русский.
— Вы скрывали это ото всех? Даже от следователя?
— От вас, как видите, нет. Хотя знакомы с вами до сих пор не были.
— Обо всем остальном поговорим в моем кабинете, — упредил ее Имоти, опасаясь, как бы Лукина и впрямь не разговорилась. Все же в машине находился водитель, которому он, конечно, очень доверял…
— Так, может, с разговора в ваших апартаментах и следовало бы начинать, господин подполковник? Тогда не понадобилось бы стадо солдатни.
Прежде чем пригласить террористку к себе в кабинет, Имоти предоставил ей возможность принять ванну и переодеться в заранее заготовленную для нее одежду. Такое отношение заметно взбодрило женщину.
— Вы решитесь овладеть мною прямо здесь, в своем кабинете, господин подполковник? — нагловато поинтересовалась она, представ через какое-то время перед Имоти почти в столь же привлекательном виде, в каком еще недавно представала перед генералом Семеновым.
— Для этого я слишком брезглив, — отомстил ей подполковник. — К тому же предпочитаю японок и китаянок. Но если той услады, которой вас удостоили в следственной тюрьме, вам показалось маловато, я отдам вас водителям и механикам штабного гаража.
Распухшее, вызывающе раскрасневшееся лицо Лукиной как-то сразу угасло и покрылось вуалью оскорбленной бледности. Она прекрасно понимала, что эту схватку проиграла начисто и что щадить ее, а тем более — извиняться за все, что происходило в следственной тюрьме, Имоти не намерен.
