Богдан Сушинский - Ветер богов
— Извините, штурмбаннфюрер, — наконец решилась Мария-Виктория, и, зажав бокал ладонями, словно пыталась согреть своим теплом, она вышла из каюты.
— Ждите меня у охотничьего домика! — крикнула она коммандос. — Вы что, не расслышали, что я сказала?!
По тому, как неохотно эти головорезы повиновались княгине, Скорцени легко определил, что не она является их хозяйкой и у них нет особого желания повиноваться. Очевидно, коммандос прекрасно знали, кто находится в их западне и, конечно же, впали в искушение если не пленить Скорцени, то хотя бы укокошить его. Так или иначе, интерес прессы, награды и место в истории им были бы обеспечены.
«Твоя ошибка заключается в том, — жестко молвил себе Скорцени, — что воспринял визит на виллу “Эмилия” как встречу единомышленников или нечто похожее на доверительное совещание деловых людей. Совершенно упустив из виду, что и сам ты, и все остальные гости виллы немедленно привлекут внимание вражеской разведки. Непростительное легкомыслие, штурмбаннфюрер, непростительное…»
— Еще раз прошу простить, штурмбаннфюрер, — повторила Мария-Виктория, возвращаясь в кубрик. Скорцени спокойно сидел за столом, наблюдая за тем, как телохранители неохотно, по-волчьи оглядываясь, поднимаются по довольно крутому прибрежному склону. Их так и подмывало развернуться и пройтись автоматными очередями по надстройке плота. — Я действительно не должна была вести себя таким образом.
— Вам противопоказано работать в разведке, княгиня. Вы слишком наивны и женственны для этой работы.
— Но согласитесь, что иногда это служит неплохой маскировкой.
— Как саван для покойника.
— Как же вы неописуемо грубы, Скорцени, — разочарованно поморщилась итальянка.
Теперь они уже вместе выглянули в дверь, чтобы убедиться, что черноберетчики убрались восвояси.
Воспользовавшись тем, что Мария-Виктория оказалась слишком близко к нему, штурмбаннфюрер попытался придержать ее за талию. Однако пылкая итальянка сумела ускользнуть от него и, отпрянув к небольшому лежачку, замереть в ожидании нового нападения.
— Я понимаю, что вам куда приятнее тискать меня за бедра и грудь, чем отвечать на элементарные вопросы. Но, избегая этих ответов, разве можете вы рассчитывать на нечто ответное с моей стороны?
Скорцени сумрачно взглянул на княгиню и, так ничего и не сказав, вышел из кубрика.
Плот медленно дрейфовал вдоль берега, поддаваясь воздействию небольшой, невесть как возникающей ряби.
Огромные ели сгрудились на склонах — молчаливые и мрачные, словно монахи над святым источником. Вглядываясь в черную, непостижимую в своей исцеляющей силе глубину озера, они творили бессловесную молитву.
— Мне показалось, что вам уже не хочется спасаться вместе со мной на этом Ноевом ковчеге, — остановилась Мария-Виктория за спиной у Скорцени.
— Наоборот, никогда не чувствовал себя настолько свободным от всего обыденного и смертотворящего в этом мире, как здесь, на этом плавучем клочке Вселенной.
— Судя по вашему настроению, вы уже не будете пытаться соблазнять меня и готовы к серьезному разговору.
— Похоже, что я не готов ни к тому, ни к другому.
— Вы даже не представляете себе, как страшно вы разочаровываете меня своим упрямством, Скорцени.
— Тогда работайте с людьми, которые не догадываются, с кем имеют дело, и которые ваши ноги станут ценить значительно выше тайн, что выбалтывают вам, лежа в постели.
31
В половине пятого утра адъютант Роммеля ворвался в отведенную фельдмаршалу комнату в резиденции «Бергхоф» и почти потребовал от него немедленно подняться. Озадаченный его тоном, прославленный «лис Африки» прежде всего нащупал лежавший под подушкой пистолет и лишь затем с огромным трудом оторвал от нее голову.
— Это произошло, господин фельдмаршал! — взволнованно прошептал адъютант, наклоняясь над командующим группой армий «Б».
— Что именно?
— Они уже там. Это произошло!
— В этом мире не могло произойти ничего такого, что заставило бы вас поднять меня в такую рань, полковник.
— Позвольте с вами не согласиться. Я никогда бы не осмелился, господин фельдмаршал. Вначале они выбросили большой * воздушный десант, — все еще продолжал говорить шепотом полковник, словно опасался изложить свою страшную весть во весь голос. — А затем — морской десант. Вот… — поднес он к лицу командующего горсть каких-то бумаг.
— Что это за индульгенции?
— Донесения из Франции. Их только что доставили из пункта связи. Все они адресованы вам, Кейтелю и фон Рундштедту.
Пятидесятитрехлетний полководец, чьей славы уже вполне хватало для того, чтобы он мог рассчитывать на конную статую рядом с Триумфальной аркой победы, сидел в постели в нижнем белье — полусонный, по-старчески ссутулившийся — и словно бы принюхивался к тем бумагам, которые упорно совал ему под нос адъютант.
— Не паниковать, полковник, — наконец пришел он в себя. — Где моя одежда? Свет. Проверить связь с Парижем, — отдавал приказания, одеваясь и не отрывая взгляда от донесений, оставленных адъютантом на роскошной прикроватной тумбе. — Рунд-штедт, Кейтель, фюрер уже знают?
— Фюрер — точно нет. Я слышал, что он лишь полчаса назад уснул. Обергруппенфюрер Шауб, его личный адъютант, вряд ли решится теперь поднять его.
— А ведь придется, — с непонятным полковнику злорадством пригрозил Роммель. — Теперь я их всех подниму. Отправляйтесь на пункт связи. Информируйте по телефону обо всех донесениях.
Еще через несколько минут, бегло ознакомившись с сообщениями из Парижа, из штаба его группы армий, Роммель вновь нервно нащупал в кобуре свой пистолет.
— Позор, — вдруг покаянно пробормотал он, отчаянно повертев головой. Он понял, что месть его воспринята не будет. — Какой позор! Еще несколько часов назад ты уверял фюрера, что ничего такого, что свидетельствовало бы о скором форсировании Ла-Манша, на берегах Южной Англии не замечено. И тебе верили. Кейтель, Рундштедт, Риббентроп, Борман… — все верили. Потому что именно ты отвечаешь за оборону побережья. А главное, только что прибыл с линии фронта, оттуда — с самого побережья.
Еще около полутора часов Роммель никуда не отлучался из своего номера, каждые пятнадцать минут выслушивая короткие лаконичные доклады своего адъютанта. То, о чем он говорил, приводило Роммеля в ледяную ярость. Картина вырисовывалась довольно жуткая. Судя по тем сведениям, которые он уже имел в своем распоряжении, объединенное командование союзников сумело бросить к берегам Нормандии — именно Нормандии, а не Фландрии, как они все без исключения предполагали, — порядка четырех тысяч кораблей. Четырех тысяч! Незамеченными подойдя почти к самым берегам, передовые силы вторжения погрузились на транспортные баркасы и с ходу зацепились за берег, создавая первые плацдармы. В то время как в центре и на флангах зоны высадки уже орудовали сорвиголовы из воздушно-десантных подразделений. Ну а затем — тучи авиации, поддержка мощной корабельной артиллерии, транспортные суда с танками и полевыми орудиями на плацдармах…
«Господи, как все примитивно! Банальная тренировочная операция, с классическими приемами, от которых замутит любого уважающего себя выпускника офицерского училища, — швырнул он все это собрание своего собственного позора на стол. — И мы не сумели предвидеть ее, вычислить по разведданным, элементарно упредить противника! Офицеры непревзойденной прусской школы».
Несколько часов прошло в суете и неразберихе. Роммель, Кейтель, Рундштедт, Йодль, фон Клюге… Еще с полдесятка генералов. Военная элита рейха. Они метались по ставке. Без конца требовали все новых и новых сведений с линии высадки англо-американцев. Ничего не предпринимая при этом, а потому из полководцев превращаясь в любопытствующих отставников.
Получая самые ужасающие сведения, они не продвигались дальше споров о том, следует ли вводить немедленно в бой последний резерв армии вермахта во Франции — четыре дивизии, ожидавшие своего часа на правом берегу Сены; или же операцию в Нормандии нужно воспринимать всего лишь как отвлекающий маневр командующего 21-й группы союзных армий генерала Монтгомери, после которого начнутся настоящая высадка и настоящее открытие второго фронта, но уже на берегах Фландрии. Да подолгу выясняли, где в данный момент находится их надежда — эсэсовская дивизия «Рейх», которая, как оказалось, в это время прочесывала юго-западные территории Франции, и понадобится немало времени, прежде чем ее разрозненные подразделения удастся собрать по разным городкам и селениям, чтобы привести в чувство и отправить на фронт.
И вот тут-то Роммелю со всей очевидностью открылось, что ставка «Бергхоф» с ее разбросанными по всему Берхтесгадену военными ведомствами не приспособлена для серьезного руководства армейскими операциями. Не говоря уже о том, что ни в штабе Кейтеля, ни у Рундштедта не оказалось заранее разработанного плана отражения высадки войск противника в районе Нормандии. И что битва за Францию уже по существу проиграна.
