Ежи Путрамент - Сентябрь
События последних месяцев отодвинули все эти сомнения на задний план. С марта началось «деловое оживление». Формировалось командование армий, создавались оперативные группы. Несколько повышений, много назначений. Будет война или нет? Для Фридеберга не это было существенно. Мысли его шли в двух направлениях. Во-первых, будут ли своевременно выполнены все инструкции? Удастся ли справиться с запасами вооружения? И во-вторых, обойдут ли его и на этот раз? Оставалась последняя возможность для сведения счетов с проклятым происхождением и неудавшейся, отравленной жизнью. Сейчас или никогда!
Он действовал необычайно активно и сразу в обоих направлениях. Разговор с Бурдой был одним из многих и отнюдь не самым главным. Но сейчас благополучный исход разговора заслонил в генеральском сознании другие подробности этого вечера, затушевал многие весьма грозные признаки: имеет же он наконец право утешиться хотя бы в мечтах.
Поезд постукивал, посвистывал, покачивался, снопы искр разрисовывали черные окна вагонов красными точками. Неподвижный Минейко, почувствовав на себе генеральский взгляд, с трудом приподнял веки.
«Противный щенок, это все из-за него…» В чем он виноват, Фридеберг уже не помнил. Да и не это сейчас важно.
Стучит машинка, попискивает радио, на стол падает? бумажная лента. «Струмиловка еще обороняется, прошу поддержки в направлении на Выгоду и высоту 265». Дураки, пусть держатся, главный удар еще не разгадан. Солнечное утро, березы цветут розовым цветом, как южные каштаны, ветер их развевает, и они похожи на поставленные торчком тучи. Как забавно, ведь это новые снаряды. Что ж, пора в контратаку, где танки? Он влезает в танк, но танк ему мал, грудь и руки торчат из башни. Неужели этот сукин сын Минейко не мог подобрать танк по росту? Не было больших номеров? Надо было растянуть на колодке. Давит под мышками, Но зато так лучше наблюдать. Обождите, пока вернусь… Березы потемнели. Видно, подтянули тяжелые орудия. Нет, деревья ломаются. Взрыв! Скорее, туда — все трещит, лопается, падает. «Вперед, колоннами повзводно!» Они уже в окопах. Вот танк встряхивает — это те бросают гранаты. Они удирают. Скорее, в погоню! Нет бензина. «Черт возьми! Подталкивай, подталкивай!» Он с трудом вытаскивает ногу из башни. Какая гениально простая мысль: танк, построенный по принципу самоката. С нашими дорогами! Надо будет сделать заявку, пусть дадут патент. «Вперед!» — «Пан генерал, командорская лента ордена Виртути Милитари». — «К черту! Дайте ее Пороле, Пороле дайте. Мне эти игрушки не нужны. Я как Костюшко». Вот дети с цветами. Булава. «А это что за страшилище?» — «Это, господин маршал, ваш памятник. Памятник в виде дуба, это символ. Комендант ждет, пожалуйте сюда…» — «Эй, слушай, Фридеберг, что случилось с обмотками? Кто тебе позволил, чертова морда?» — «Комендант!» Какой комендант? Коменданта нет. Перед ним какой-то тип — короткие усики, смотрит вытаращенными глазами, подбородок трясется от бешенства… Так это он? Значит, это для него, для него он всю жизнь… А-а-а…
Минейко испуганно смотрит на генерала и трясет его за плечо еще с минуту после того, как тот уже проснулся.
— Ну, хватит! — рявкнул Фридеберг, и Минейко отскочил в угол в полной растерянности. Он, видно, надеялся, что дремота изменит настроение генерала.
Светает.
— Во сколько приедем?
— В девять часов восемь минут!
— Глупости, только что Яново миновали, а уже без четверти девять. Что за черт, ничего не сделаете как надо!
— Наверно, поезд опаздывает… — Минейко бросился к двери. — Разрешите, я узнаю у кондуктора.
Фридеберг с неохотой выглянул в окно. Из прибрежной ольховой рощи выползал туман. Избы, скудные огороды… Вернулся Минейко: так и есть, опаздываем. Ему попало от генерала, будто он был начальником движения. Опаздываем на десять минут. Поезд замедлил ход, показались маленькие фабрички, полудеревенские улицы пригорода. Они вышли в коридор; Фридеберг страх как не любил опаздывать, и, хотя поезд здесь стоял двенадцать минут, он спешил, чтобы выйти первым. Из-за поворота выскочил желтый приземистый вокзал и стал медленно приближаться. Фридеберг шагнул вперед и вдруг краем глаза увидел странную картину: здание вокзала не только бежало навстречу, но и поднималось вверх. Еще доля секунды, и крыша вокзала стала похожа на шар. Минейко бросился к генералу и с силой втолкнул его в купе.
— Что?.. — загремел Фридеберг.
Ему ответил страшный взрыв и грохот, поезд качнуло с такой силой, что, казалось, он перевернется. Стекла окон, выходивших к вокзалу, лопнули, и серебристые брызги осыпали стены купе. Одна из стен спокойно, словно нехотя, выгнулась, как резиновая, и треснула.
Образуя три правильных треугольника. По крыше что-то забарабанило.
— Бомбят! — крикнул Фридеберг. — Скорее в штаб!
Поезд с визгом затормозил. Они сорвались с мест и тут же свалились на противоположную скамейку. Когда наконец удалось выскочить из вагона, перед их взором предстали дымящиеся развалины вокзала, искореженные рельсы и несколько стоявших поодаль товарных вагонов, настолько изувеченных взрывом, что их стены превратились в белые смолистые щепы. Кто-то стонал под паровозом.
Со всех сторон хлынула толпа пассажиров и железнодорожников. Неподалеку выла сирена. Мгновенно образовалась невообразимая толчея.
— Бомба с часовым механизмом! — объяснял откуда-то появившийся полицейский.
Подъехала санитарная машина. Кого-то вытаскивали из-под развалин. Пришлось идти пешком, никто на приезжих не обращал внимания.
11
Цебуля рассказывал эпизод из спектакля. Один старый чудак хотел обмануть другого, но ему помешала какая-то баба.
— Почему? — спросил кто-то, скорее из вежливости, не особенно принимая к сердцу тонкости Жироду.
— Не знаю, — честно признался Цебуля. — У нее, наверно, были на то свои причины.
— Ну и баба, ха-ха! Груди, как дыни, а задом вертит — в жар бросает.
Трое слушателей, чтобы не разбудить подпоручика, потихоньку пересмеивались. Остальные храпели на соломе так, что гул стоял. В такт их храпу стучали колеса.
Измотанный предотъездной суетой, погрузкой батальона, рапортами, инструктажами, какой-то засланной по ошибке инспекцией из командования полка, Маркевич свалился на солому, как колода, но долго не мог заснуть. Потаялло замучил его всевозможными дополнительными поручениями, визитами, отчетами, мелочными придирками — и все за ту прогулку. Потом, Правда, пригласил в офицерский вагон, но весьма холодно и не стал настаивать, когда Маркевич под каким-то предлогом отказался.
Варшава, чарующая Варшава нанесла на прощание целую серию чувствительных ударов. Пьяная ночь в «Бенгале», откровения Брейво. Итак, эта утомительная, но почетная миссия пополнения запасов оружия польской армии — просто афера? Может, и война афера, да еще какая!
Маркевич не знал, что об этом думать и кому верить. Он чувствовал себя подло обманутым, униженным, словно он, как всегда, был хуже всех.
Это чувство особенно обострила скандальная история в день спектакля. Невероятная честь, оказанная именно ему, младшему по званию и должности, невзрачному и затюканному, самой Нелли Фирст, до сих пор известной ему лишь по фотоснимкам в журналах и редким посещениям воложинского кинотеатра в праздничные, дни, а потом едкие насмешки и открытая враждебность. Над ним смеялись весь вечер и еще несколько дней, вплоть до самого отъезда. Оказывается, мундира недостаточно, чтобы прикрыть красненскую бедность. Трубой был, Трубой остался.
Наконец он уснул, убаюканный однообразием своих мыслей и стуком колес. Разбудила его внезапная неподвижная тишина. Издалека донесся чей-то крик: «Выгружайся!» Он вскочил и застегнул мундир. Зашевелились спавшие рядом с ним солдаты.
Холодное раннее утро. Возле небольшого домика — несколько деревьев. Шум всколыхнул все вагоны. Потаялло, зевая, скреб волосатую грудь.
— Ну что, подпоручик, вы и тут успели уже прогуляться по окрестностям? Ступайте присмотрите за завтраком.
Неподалеку, переругиваясь, солдаты вытаскивали полевую кухню.
Солнце застало их уже на марше. Утренняя пыль пахла высохшей росой. Полустанок остался позади, а грунтовая дорога вилась между двумя небольшими пригорками. На более отлогом виднелось жнивье, а на вершине более крутого — крест и две дикие груши. Вдалеке маячила черная узенькая линия леса. Солдаты на марше пели «Белые розы», а сзади чей-то могучий голосище уже запевал «Розмарин».
Когда подошли к деревне, расположенной на берегу маленькой речушки, все уже порядком устали.
— Повзвоздно — по дворам! — скомандовал старшина роты Дуда.
— Кухня развела огонь, делаем привал, — принес радостную новость Цебуля. — Остальные идут дальше. Вас, пан подпоручик, в роту вызывают.
